– Но по вашим законам, традициям, обычаям жен или мужей своим детям выбирают родители. Молодые люди очень часто впервые видят друг друга только на свадьбе. Как твой отец мог нарушить эти порядки?
– Во-первых, отец женился в Таджикистане, а там обычаи и традиции немного другие. Во-вторых, он так любил маму, что сказал своему отцу, который тоже уже умер, что возвратится в Афганистан с мамой либо останется в Союзе. Собрались старейшины селения, где жила семья отца, разрешили брак. Отец вернулся. Они жили очень счастливо, мама была хорошей хозяйкой. Родилась я, братья Бакар и Салах. – Лицо девушки помрачнело. – Потом мама заболела и умерла.
– Извини, Ламис.
– Тебе-то за что извиняться?
– Вчера я разговаривал с твоим отцом.
– О чем?
– Он расспрашивал, где я родился, кто мои родители, где учился, как попал в Афганистан.
– Кстати, а где ты родился?
– Не поверишь, не знаю. Но в свидетельстве написано, что в Рязани.
– А это где?
– Недалеко от Москвы. В ста восьмидесяти километрах.
– Но у тебя же были родители, дом.
– Я не знаю своих родителей.
– Как это так?
– Ты знаешь, что такое детский дом?
– Да.
– Вот там я и вырос.
– У тебя совсем нет родственников?
– Нет, Ламис, я один.
– Странно. Никогда бы не подумала.
– Так, к сожалению, бывает. Ну а из детского дома… – Козырев поведал девушке свою историю вплоть до боя у кишлака Арби.
Ламис выслушала его и проговорила:
– Досталось тебе и всем твоим солдатам.
– Досталось? Банда твоего отца расстреляла всех из засады.
– Не говори об этом. Пожалуйста.
– Хорошо. Ты здесь ни при чем. Во всем виновата война.
– Но теперь тебе больше не надо воевать.
– Да, я в плену. Твой отец решит, что со мной делать. Он обещал мне страшную, долгую и мучительную смерть.
– Я уже говорила, он не сделает этого.
– Лучше бы убил там, на дороге, где погибли все мои подчиненные.
– Давай не будем о войне.
– Как хочешь.
– Вот ты говорил, что я очень похожа на твою невесту.
– Необычайно.
– Ты ее любил?
– Да.
– И сейчас любишь?
– Теперь я пытаюсь забыть о ней.
– Почему?
– Потому, что не увижу ее никогда. Даже если твой отец решит отпустить меня, то в части, где я служил, меня наверняка обвинят в трусости и предательстве. Ведь выжил только я, все остальные погибли. Никто не сможет подтвердить, что я не струсил и не сдался, вел бой, пока не потерял сознание от разрыва гранаты. Мне грозит трибунал и длительный срок.
– Твоя невеста ждала бы тебя?
– Я сам отказался от нее. Зачем мучить девушку? Она не должна страдать. Я тем более не увижу ее, если твой отец решит оставить меня при себе. А ведь может и убить. Так, что, Ламис, нет у меня больше невесты.
– Тебе плохо, да?
– Да. Но когда появляешься ты, мир меняется.
Девушка залилась краской:
– Не говори так. Я для тебя чужая.
– А мне кажется, что мы знакомы очень давно. Ты необыкновенная девушка. Хорошая, добрая.
– Отец говорит, что я пошла в маму.
– Он прав, точно не в него.
– Тебе… извини, неприлично спрашивать женщин об их возрасте.
– Мне недавно исполнилось восемнадцать лет.
– У вас ведь замуж выходят рано, да? Я слышал, в шестнадцать-семнадцать лет.
– Бывает и раньше. Но я не замужем.
– Но жених-то у тебя наверняка есть?
Девушка прищурилась, посмотрела на Козырева и осведомилась:
– А почему ты спрашиваешь об этом?
На этот раз смутился он:
– Мне просто интересно.
– Если так, то скажу. У меня нет жениха.
– Но ведь отец должен был подобрать тебе будущего мужа.
– Да, – согласилась Ламис. – Но он не сделал этого.
– Почему?
– А вот этого не скажу. Не потому, что не хочу. Просто сама не знаю. Я часто спрашивала отца, он не объяснял. Говорил, придет время, все узнаешь.
– Да, странностей и у вас хватает.
Козырев хотел улечься поудобнее, начал поворачиваться, и тут резкая боль пронзила его голову. Он упал на подушку и потерял сознание.
Ламис испугалась, выбежала из сарая, бросилась к дому санитара.
Тот тут же поспешил к раненому. Он запретил девушке заходить, а сам вскоре вышел оттуда.
– Что с ним? – спросила Ламис.
– Приступ. Это от контузии. Ты долго говорила с ним?
– Это не твое дело.
– Ошибаешься, Ламис, мое. Я отвечаю за здоровье этого гяура, которому, будь моя воля, с удовольствием перерезал бы глотку, вместо того чтобы лечить.
– Будь твоя воля, ты бы всех резал.
– А ты ведешь себя неподобающе. Я скажу отцу, что его любимая дочь мешает мне, чересчур долго беседует с русским, открывает при этом свое лицо.
– Говори, что хочешь.
– Забирай поднос и ступай к себе.
– А кто ты такой, чтобы приказывать мне? Муж?
– Если бы я был твоим мужем… – Сауни похотливо облизал губы.
Тут Ламис прервала его:
– Если бы ты был моим мужем, то я бы повесилась или бросилась бы в пропасть.
Она прошла в сарай, забрала поднос с посудой, закрыла лицо платком и пошла к своему дому.
К вечеру в кишлак вернулся Табрай и сразу прошел в сарай.
– Салам, Козырев, – сказал он.
«Поздоровался, – подумал Михаил. – Это хороший знак, хотя душманы – народ непредсказуемый. В лицо приветствуют, любезничают, а отвернешься, вмиг получишь пулю в спину или ножом по горлу».
– Салам, Амир.
– У меня для тебя две новости. С какой начать?
– С плохой.
– Так они обе такие.
– Тогда с самой плохой.
– Ладно, по порядку. В полку, где ты служил, по тебе назначено и уже проводится расследование. Особист ваш настаивает на том, что ты сдал колонну и добровольно ушел с нами. Не исключает и версии, что ты стрелял в своих.
– Но это ложь! – Обида придушила Козырева.
– Да, – сказал Табрай. – Только опровергнуть ее никто не может. Командир роты пытается защитить тебя. По нему, кстати, тоже проводится расследование.
– Но как я мог сдать колонну, не имея связи с вами?
Табрай усмехнулся:
– Ты своих особистов не знаешь? Колонна погибла, ты исчез. Командир полка вынужден был доложить о беде в штаб армии, пока это за него не сделали другие. Такое не скрыть. Это не солдат застрелился. Теперь насчет связи с нами. Бутаев здесь служит два года. Он вполне мог продаться нам, а тебя купить и использовать как связного. В общем, из тебя сделают козла отпущения. Поэтому путь к своим тебе закрыт. В лучшем случае тебя посадят на пятнадцать лет, но скорее всего расстреляют.
– Да, новость – лучше не придумаешь. Что еще?
– Командир полка пытается как-то противостоять особистам. Завтра с утра взвод разведывательной роты начнет искать тебя. По тем данным, которые стали известны мне, взвод собирается пройти по нашим следам. У вас в разведке опытные солдаты, грамотные офицеры. Они выйдут на кишлак. Я же не успею подвести дополнительные силы. Поэтому мы вынуждены будем оставить селение. Женщин и детей не возьмем. С ними далеко не уйдешь. Принимать бой в сложившейся обстановке глупо.
– Тебе надо убирать из кишлака всех.
Табрай внимательно посмотрел на советского офицера.
– Причина?
– Наши во избежание потерь могут начать с авианалета. Ведь им нужен я. Командиру – живой, остальным – мертвый. Разведка подойдет к кишлаку, займет господствующие высоты, оценит обстановку. Командир взвода передаст точные координаты цели в Хайри, где стоит вертолетный полк. Две пары «Ми-24» и разнесут кишлак в клочья. После чего на пепелище зайдет разведвзвод. Солдаты зачистят подвалы, схроны, все места, где можно укрыться. Если хочешь, чтобы не пострадали женщины, старики и дети, уводи их. Но не с отрядом. Пусть они отдельно от твоих бойцов перейдут в ближайшее селение.
Табрай погладил бородку и заявил:
– Очень хорошо.
– Что хорошего? – удивился Козырев.
– То, что ты выказал обеспокоенность по поводу наших семей.
– Они не участвуют в этой войне.
– Верно.
– Тебе надо поторопиться. Твои бандиты быстро запрягут лошадей, машины, возьмут оружие и уйдут. Семьям же надо собираться.
– Не беспокойся. Никакой угрозы кишлаку нет.
– Как это? Ты не знаешь, как работают штурмовые подразделения в связке с авиацией?
– Знаю. Угрозы нет. Тебя никто не собирается искать. Никакой взвод в горы не пойдет.
– Так ты обманул меня?
– По второму вопросу – да. Но это не обман, а проверка. Ты вновь показал себя воином. Это очень хорошо.
– А по первому вопросу?
– Тут я сказал правду.
– Откуда у тебя данные из Хакара, если ты уезжал в Кабул?
– На самом деле я был в другом месте.
– Ты встречался с агентом, который подставил колонну?
– Это не важно. Или я не прав?
Козырев вздохнул и заявил:
– Действительно, какая мне разница, откуда ты узнал о делах в полку?
– А почему ты поверил, что первая новость правда? Мало ли что я сказал.
– Дело не в доверии. Я и сам прекрасно понимаю, что из меня попытаются сделать предателя, пособника душманов. От Гены Бутаева отстанут. Особисту полка не выгодно выставлять его пособником врага. Это будет значить, что особист сам проморгал агента в полку. В моем случае поступят по-другому. Ведь завербовать меня ваши люди могли и в Ташкенте. Теперь все это ерунда. Но я не буду воевать на вашей стороне либо учить твоих молодых бандитов. Кого бы из меня ни сделали наши особисты, я свою честь не продам, останусь советским офицером до конца своих дней. Это не высокие слова. Клянусь, так и будет. Можешь делать со мной все, что тебе угодно.
