Пятеро мужчин, шедшие пешком, были подобраны им минут через пятнадцать. Колеса нелепой машины то подпрыгивали на ухабах, то еле крутились в глубоком снегу. Езда «верхом» была немногим быстрей и комфортней передвижения пешком. Когда «телега» Доменика застыла возле ветхой хибары, видимо, претендовавшей на звание гаража, никто из путников не сожалел о том, что поездка закончилась. Внутри хибары уже укрывались от снега и ветра девушки. Лоррейн и Зарина были не одни – вместе с ними находились трое юношей, почти мальчиков, одетых в полувоенную форму. Около них смирно стояли пять низкорослых коренастых лошадок.
– Господи, где мы? – завидев Петерсена, воскликнула Зарина.
– Понятное дело, дома, – отозвался майор. – Вернее, еще час-полтора приятной конной прогулки – и мы будем дома. Это гора Прендж. Если быть точным, горный массив. Неретва опоясывает его с трех сторон, что делает место идеальным для обороны. Реку пересекают всего два моста: один – к северо-западу от Яблоницы, второй – к северо-востоку от Конжика. Отсюда удобно охранять оба моста. А с юго-востока нет никакой угрозы...
– Вы сказали что-то о приятной конной прогулке. Ваши лошади – они идут рысцой или галопом? Я не люблю лошадей...
– Это не лошади, а пони, которые идут не рысцой и не галопом, а шагом. Они достаточно умны, чтобы проделывать такие трюки в горах. Нам придется все время двигаться вверх.
– Не уверена, что мне понравится восхождение.
– Зато, не сомневаюсь, вас очарует вид.
Ни то, ни другое Зарине явно не нравилось. Подъем, хотя и не слишком крутой, оказался трудным. Вид, и впрямь замечательный, вызывал у нее нечто среднее между восхищенным страхом и парализующим ужасом. Тропа, шедшая по краю отвесного склона, похожего на обрыв, была шириной около двух метров, а иногда становилась значительно уже. Она поднималась невысокими террасами, каждая из которых казалась бесконечной. Дно ущелья, едва различимое сквозь пургу, все больше напоминало грязно-серую нить.
На двух пони ехали только две девушки, еще три несли на себе поклажу. Внезапно Зарина соскочила с седла и вцепилась в руку Джакомо, словно тот был ее последней надеждой. Петерсен, шагавший рядом с пони Зарины, произнес:
– Кажется, вы не испытываете от прогулки ни малейшего удовольствия.
– Удовольствие? От этого?! – трясущимися от страха губами пробормотала Зарина. – Там, в отеле, я сказала, что не трусиха. Нет, я трусиха, трусиха! Мне ужасно страшно. Я все время твержу себе, что бояться нечего, но все равно боюсь!
– Вы не трусиха, – констатировал Петерсен, – Это у вас осталось с детства.
– Что?
– Боязнь высоты. Бывает, даже отчаянные храбрецы, самые бесстрашные солдаты испытывают боязнь высоты. Я знаю многих отважных людей, которые бледнеют, глядя в иллюминаторы самолета.
– Да! Да! Вам это тоже знакомо?
– Лично мне – нет. Но я часто наблюдал, как это испытывали другие. Головокружение, холод в желудке, комок в горле... А вы, наверное, думаете, что пони ощущает то же самое. Верно?
Зарина беззвучно кивнула.
Петерсен хотел добавить, что ей было бы лучше оставаться в Каире, чем страдать от вертиго [11] в югославских горах, но в последний момент сдержался. Вместо этого он взял под узцы пони Зарины.
– Эти лошадки в местных условиях – самый надежный транспорт, – сказал майор. – Они чрезвычайно устойчивы, крепки и выносливы. Но даже если у вашего пони закружится голова – чего, кстати, с ними никогда не случается – я тут с краю. Если начнете падать – успею поймать вас. Не могу предложить вам расслабиться и успокоиться – было бы глупо сейчас – скажу одно: через пятнадцать – двадцать минут вы почувствуете себя значительно лучше.
– Мы отойдем от этой ужасной пропасти? – продолжая дрожать, спросила Зарина.
– Угу, – Петерсен знал, что скоро стемнеет и она не сможет разглядеть дно ущелья.
Процессия достигла лагеря четников, когда темнота полностью окутала горы. Разумеется, в высокогорье не было линии электропередач. В большинстве многочисленных палаток и хижин, тесно лепившихся друг к другу, тускло мерцали огоньки свечек и керосиновых ламп. Единственный имеющийся в наличии маленький генератор предназначался для нужд высших офицерских чинов и штабных. Но метрах в трехстах от основного лагеря, на непривычно пологом для этой местности склоне возвышалась сравнительно большая изба. Из двух окон ее лился на удивление яркий электрический свет.
– Вот мы и дома, – остановившись возле избы, сказал Петерсен. – Точнее в том месте, которое придется называть домом, пока вы не подберете для определения более подходящее слово.
Он подхватил девушку под руки и поставил на землю. Зарина прильнула к нему, точно ее ноги не повиновались хозяйке. Собственно, так оно на самом деле и было.
– Мои ноги ведут себя очень забавно... – голос Зарины был низким и хриплым, но, по крайней мере, уже не дрожащим.
– Не мудрено. Могу поспорить – до сегодняшнего дня вы ни разу не сидели в седле.
– И выиграете этот спор. О, как я вцепилась в несчастную лошадь! – Зарина попыталась рассмеяться, но это была довольно слабая попытка. – Не удивлюсь, если у нее на ребрах увижу синяки.
– Вы хорошо держались.
– "Очень хорошо". Мне так за себя стыдно! Надеюсь, вы не станете рассказывать всем вокруг, что встретили самого трусливого на Балканах радиста?
– Не стану. Знаете, почему? Потому что не люблю лгать. Вы самая храбрая девушка, которую я встречал в своей жизни.
– Я? После этого представления?
– Именно после этого представления.
Зарина все еще стояла, прижавшись к Петерсену – очевидно, по-прежнему не доверяя своим ногам. Мгновение помолчав, она сказала:
– Вы самый добрый человек, которого я когда-либо видела.
– О Боже! – Петерсен был неподдельно изумлен. – И это я слышу от вас? После всего, что вы наговорили обо мне?
– Именно после того, что я о вас говорила... Майор все еще поддерживал девушку, как вдруг раздался громовой бас Джордже, молотившего в дверь пудовыми кулаками.
– Ради всего святого, откройте! – голосил толстяк. – Не дайте погибнуть от жажды странникам, заблудившимся в знойных песках!
Дверь избы распахнулась, и в дверном проеме возникла длинная худая фигура, освещаемая ярким светом. Вытянув вперед руки, мужчина вскричал:
– Не может быть! Фантастика! – У него был вымученно томный оксбриджский [12] акцент.
– Реальность, – Джордже пожал обе протянутые руки. – Мы долго будем стоять на пороге? Черт побери, на свете нет ничего страшнее ритуалов знаменитого британского гостеприимства.
Тощий мужчина вставил в правый глаз изысканный позолоченный монокль, приблизился к Лоррейн и галантно поцеловал ей руку.
– Господи! – В который раз вскричал он. – Лоррейн Чемберлен! – он набрал воздуха в легкие, будто собирался произнести торжественную речь, но вместо этого глубоко вздохнул и двинулся навстречу Петерсену. – Петер, мальчик мой, в который раз все эти испытания и невзгоды остались у вас позади. Однако, представьте себе, какими серыми, тоскливыми, однообразными были эти дни для мена! Не с кем было даже перекинуться словом.
Петерсен улыбнулся.
– Привет, Джимми. Рад снова вас видеть. Сейчас исправим вам настроение. Джордже привез кое-какие подарки, много подарков, спина одного из пони просто гнется под их тяжестью. Подарки в стеклянных бутылках... – Он повернулся к Зари не. – Разрешите представить – капитан Харрисон.
Капитан Харрисон – англичанин, – добавил он бесстрастно. – А это, Джимми, Зарина фон Карали.
Харрисон с энтузиазмом потряс руку девушки.
– Очень, очень приятно! Если бы вы только знали, как мы соскучились по прелестям цивилизации в этих погруженных во мрак краях. О, – торопливо проговорил он, – мне не следовало начинать наше знакомство с жалоб! Боже, я не должен был так говорить! – Он посмотрел на Петерсена. – Вам выпало великое счастье, великая удача, великая честь сопровождать двух прекрасных леди на протяжении всего пути из Италии.
