Ближнее Подмосковье
3 июля 1988 года.
...Стремительно бегут навстречу черной «Волге» заросшие сурепкой подмосковные поля, задумчивые березовые рощи и неказистые деревеньки. Водитель Трофимыч бросил встревоженный взгляд на сидящего на соседнем сиденье, задыхающегося от жары и гнева Толмачева и участливо произнес:
— Эко вас перевернуло, Сергей Иванович!.. Мало раненых, безногих и безруких на своем веку видели, что ли?..
— Много, Трофимыч, ох, много! — закашлялся тот. — А теперь вот сам вроде бы как подбитый!..
— Сердце прихватило?
— Хуже! — обронил Толмачев и отвернулся к открытому окну машины.
Павел Иванович Толмачев встречал брата у ворот двухэтажной, обнесенной бетонным забором дачи в компании красавца-сеттера и угрюмого бладхаунда.
— Это, брат, ко мне! — бросил он начальнику охраны и под локоть повел генерала в стоящую на отшибе оранжерею.
Среди экзотических деревьев в кадках и не менее разнообразных дивного вида цветов был сервирован небольшой стол. Сергей Иванович взял с него графин с коричневой жидкостью и, понюхав ее, спросил:
— А у тебя «шила» не найдется, брат?
— Чего? — удивленно вскинул тот брови.
— Спирта. Чистого, как слеза ребенка, спирта, брат!
— Понесло! — усмехнулся Павел Иванович и снял трубку с примостившегося на столике телефона.
— Ага, понесло. С утра еще! — криво усмехнулся генерал. — В госпитале погоны и Звезду Савелову вручал. Тесть его был, Николай Степанович.
— Ну и что? Клюнул Николай Степанович?
— Еще как!..
— А Савелов, этот зять его?
— Поперхнулся было, но проглотил... Правда, он малый с мозгами, что к чему, просек сразу, но принял погоны и Звезду.
— Слава богу, что не дурак! — удовлетворенно заметил Павел Иванович. — Дело-то у тебя какое?
Генерал протянул ему три паспорта с готическими буквами на корочках.
— Ксивы, как ты просил, готовы! — сказал он. — Все подлинные! Можешь выбрать любой, но лучше возьми все три, мало ли что...
Павел Иванович раскрыл паспорта, некоторое время внимательно их разглядывал, удовлетворенно улыбаясь.
— Ни одна спецслужба не подкопается! — гордо заявил Сергей Иванович и продолжил: — По поводу забугорной собственности я ввел в курс моих людей, и они готовы приступить к ее выявлению — ждут приказа. Сначала займутся Европой, а потом всем остальным...
— На днях дам я тебе наводку, и отдавай приказ. Думаю, что, чем раньше мы легализуем своих людей за бугром и развернемся, тем быстрее будет отдача и для государства, как говорится, и для человека. Так что с Богом!
— Еще... мои люди подобрали на твой выбор несколько замков и вилл. Теперь дело только за тобой. Может, посмотришь?
— На твое усмотрение. Ты ведь все в лучшем виде сделаешь, я знаю!
— Хорошо, тогда в Баварии... Не поверишь! — возбужденно сказал Толмачев-младший, протягивая ему цветную фотографию старинного замка с тяжелыми каменными стенами, уходящими в вышину, и грозными бойницами. — Эта крепость продается за одну дойчмарку, каково?! Но, разумеется, на определенных условиях...
— Разумно! — пожал плечами Павел Иванович. — В ремонт этих камней надо вложить несколько миллионов марок, а уж отремонтированный замок сохранится для истории их фатерлянда! Ну что ж, коли свою историю растоптали, давай позаботимся о немецкой.
— Человек для этого у меня уже есть. И в экономике разбирается, и по-немецки от рождения говорит...
— Ладно, хватит дифирамбы петь! Кто он?
— Герой Советского Союза подполковник Савелов, — сказал Сергей Иванович, наблюдая за реакцией брата.
— Разумно! — кивнул Павел Иванович. — Державник. Из прекрасной семьи: отец — виднейший философ-марксист, ты его наверняка знаешь, с немецким языком и немецкой жизнью знаком от рождения, а на радиоразведке собаку съел. С какой стороны ни смотри — все «за»!
— Ты уже ознакомился с его делом? — поинтересовался Сергей Иванович. — Как оно к тебе попало?
— Позволь уж мне не отвечать на твой вопрос! — вертя в руках рюмку, промолвил Павел Иванович. — Но скажу, что мне не нравится... По моему мнению, есть в нем, этом Савелове, какая-то червоточина, но по делу его, по оперативной информации стукачей, я ее так и не нащупал...
— Тогда с этим к старому еврею Фрейду! — усмехнулся Сергей Иванович. — Копаться в их семейных простынях не стоит, тем более Николай Степанович сегодня мне уже звонил и предлагал дружить...
— Против кого?..
— Чует, старый лис, откуда ветер дует...
Сергей Иванович некоторое время разглядывал массивную фигуру брата, всматривался в его стальные непроницаемые глаза и неожиданно спросил:
— Брат, как ты думаешь, дьявол в аду — фигура положительная?
— Безусловно! — отрезал тот. — Скажи только, с чего это вдруг тебя такие вопросы волновать стали?
— Хочу разобраться, что в нас с тобой от Бога, а что от него — лукавого.
— Зачем? — удивился Павел Иванович.
— Может, ты прав, брат! — подумав, кивнул Толмачев-младший. — В каждом из смертных столько всего намешано, что и старик Фрейд не разобрался бы...
В ответ на его слова Павел Иванович саркастически усмехнулся и неожиданно спросил:
— С шефом своим по поводу наших планов разговора не имел?
— Нет, а что?
— Да так просто. Какой-то он странный в последнее время...
После несколько затянувшейся паузы первым нарушил молчание Сергей Иванович:
— Кстати, в Пешаваре, в офисе ЦРУ, объявился полковник "X", но вначале он засветился у Хекматиара вместе с каким-то пехотным майором.
— С каким майором?
— Личность не установлена пока, к тому же есть сведения, что тот майор к этому времени уже мог скончаться от ран.
— Тогда к чему мне твоя информация?
— Так, брат, на всякий случай...
Пакистан
5 июля 1988 года.
Солнце поднимается над заснеженными горными вершинами огромным огненным диском. Высоко в небе кружит ястреб, высматривая добычу. Несколько десятков мохнатых верблюдов нехотя шаркают по извилистой горной тропе, распугивая выбравшихся змей и ящериц, вылезших погреться на раскалившуюся тропку. Погонщики нехотя понукают верблюдов. Кто-то протяжно напевает тоскливую песню. Эта безыскусная колыбельная, жара и выкуренный гашиш действуют на моджахедов убаюкивающе. Почти все они, кроме дозорных, дремлют. А кое-кто и вообще спит, громко храпя.
Спал и старик Мутталиб-ака, уронив голову на впалую грудь. Он что-то бормотал во сне, то и дело вздрагивая и тяжело вздыхая.
Сарматов лежал на повозке и наблюдал за происходящим. Его верблюд шел в караване четвертым. Десять спереди и еще три сзади. Всего на верблюдах ехало двенадцать человек плюс один верблюд для поклажи. Тихо, стараясь не шуметь, Сарматов достал из-за пазухи пистолет и, вынув из него обойму, пересчитал патроны.
— Десять, — вздохнул он, вставив обойму обратно. — Плюс один в стволе. Даже если каждого с первого выстрела, все равно не хватит... Интересно, а что же все-таки за птица этот их начальник?..
И вдруг Сарматов вздрогнул оттого, что над самым ухом услышал ломаную английскую речь.
— Как ты себя чувствуешь, шурави?
С трудом повернув голову, Сарматов увидел, что рядом с ним на своем вороном жеребце едет сам Али-хан.
— А как может себя чувствовать человек в моей ситуации? — вопросом на вопрос ответил Сарматов. — Хуже некуда.
— Хуже как раз есть куда... — ухмыльнулся пакистанец. — Хуже, когда уже ничего не чувствуешь.
— Ты уверен, что это хуже? — Сарматов за пазухой сжал рукоятку пистолета.
— Не знаю. Пока не пробовал! — Али-хан вдруг засмеялся. — А когда попробую, вряд ли смогу кому-нибудь рассказать.
Смеялся Али-хан громко и заразительно. Только глаза его оставались холодными и колючими. И это не ускользнуло от внимания Сарматова.
— Куда меня везут? — слабым голосом спросил майор.
— Как, разве твой американский друг не сказал тебе, куда вы направляетесь?
— Когда мы виделись с ним в последний раз, нас сильно достали русские вертолеты, от которых мы и пытались отстреляться, — ответил Сарматов.
— Русские вертолеты... — Али-хан удивленно вскинул брови. — А сам-то ты кто? Может, ты таджик? Или афганец? Но, знаешь, что я скажу, не похож ты ни на того, ни на другого.
— Я русский, если ты об этом хотел спросить, — ответил Сарматов.
— Как раз не об этом, — снова засмеялся Али-хан. — Я хотел спросить тебя: как случилось, что ты, русский, оказался на другой стороне? Только не говори, что заблудился, все равно не поверю.
— Нет, не заблудился, — Сарматов тихо, чтобы не услышал Али-хан, снял пистолет с предохранителя. — Разве американец не рассказал тебе, как это произошло?
— Рассказал. Но я хотел бы услышать эту историю еще раз из твоих уст. Знаешь, у нас не очень-то любят людей, которые меняют хозяев.
— Ну, во-первых, у меня никогда не было хозяев. А во-вторых, я думал, что у вас на Востоке... — Сарматов попытался подобрать нужные слова. — Ну, что Восток...
