— Ну, во-первых, у меня никогда не было хозяев. А во-вторых, я думал, что у вас на Востоке... — Сарматов попытался подобрать нужные слова. — Ну, что Восток...
— Дело тонкое? — ухмыльнулся Али-хан. — Да-да, нам этот фильм специально показывали во время учебы для того, чтоб мы представляли, что вы о нас думаете. Только тут вы как раз немного ошибаетесь. Даже на Востоке никто не хочет иметь дела с людьми вроде тебя. Кстати, группой, которая похитила американца, тоже командовал майор. Тебе не кажется это странным?
Сказав это, Али-хан медленно достал из ножен длинный, блестящий на солнце кинжал. Любуясь вязью, оплетающей отполированное лезвие, он тихо проговорил:
— Американец заплатил мне десять тысяч долларов за то, чтобы я довез тебя до госпиталя в целости и сохранности. И обещал еще дать, если ты останешься жив. Но мне кажется, ты стоишь дорого. Почему этот янки так заботится о тебе? Сомневаюсь, что он так дорожил бы твоей жизнью только из-за того, что ты помог ему бежать. Скажи, может, мне отвезти тебя в контрразведку, и мне заплатят больше?
Сарматов молчал, пристально глядя в глаза Али-хану.
— А может, я ошибаюсь, и ты ничего не стоишь? — продолжил тот. — Тогда мне легче убить тебя, как собаку, прямо здесь.
Где-то вдалеке, за горами, послышался шум вертолетных винтов.
— Да, сейчас ты в моих руках, — кивнул Али-хан. — И только поэтому ты еще жив. У меня пока есть время, чтобы решить...
— Что решить? — вдруг спросил Сарматов. — Кто больше заплатит?
— Что ты сказал? — вздрогнул Али-хан.
— Тс-с-с, не кричи... — Сарматов приложил палец к губам. — Еще хоть звук, и я вышибу тебе мозги.
И только тут Али-хан заметил, что из-за пазухи майора прямо ему в переносицу глядит пистолетное дуло.
— Я, конечно, могу не попасть, — продолжил Сарматов. — Но ты ведь не будешь рисковать, правда?..
— Только попробуй выстрелить... — лоб пакистанца покрылся испариной. — Тебя разорвут на куски.
— Конечно, разорвут, не сомневаюсь, — улыбнулся Сарматов. — Только ты этого уже не увидишь.
— Ну и что ты хочешь, чтоб я сделал? — тихо спросил Али-хан, стараясь незаметно расстегнуть кобуру.
— Ну, для начала... — Сарматов приподнялся на носилках. — Для начала постарайся достать свой пистолет, как можно медленнее. Двумя пальцами, как в кино. Договорились?
Али-хан тихо зарычал от злости, но послушно достал пистолет.
— Вот, молодец... — майор отнял у Али-хана оружие и спрятал его за пазуху. — А теперь то же самое сделай со своим ножом. Очень уж он мне понравился.
Разоружив Али-хана, Сарматов быстро перебрался из носилок на спину верблюда.
— А теперь я попросил бы тебя пересесть ко мне. Я думаю, что на верблюде тебе будет удобнее, чем на коне.
— Что ты делаешь? Зачем? — Али-хан начал осторожно перебираться на спину верблюда, то и дело косясь на пистолет в руке Сарматова.
Тем временем издалека донесся нарастающий гул приближающегося вертолета.
— Хорошо, а теперь мы возле вон того кустика просто свернем с тропинки и зайдем с нашим верблюдиком вон за тот камень, — спокойно сказал Сарматов, уткнув дуло пистолета в затылок Али-хана. — Хорошо?
— Хорошо, — тихо ответил пакистанец. — А дальше?
— А дальше посмотрим.
Поравнявшись с большим высохшим кустом, Али-хан остановил своего верблюда. Остальные мирно продолжали следовать за вожаком. Когда они скрылись за поворотом, Сарматов облегченно вздохнул:
— Ну вот, около получаса я уже выиграл. Теперь нужно наращивать преимущество.
— И как ты собираешься это делать? — угрюмо бросил Али-хан.
Но ответить Сарматов не успел, потому что из-за скалистого выступа, за которым только что скрылся караван, раздались возбужденные голоса.
Сарматов резко ударил Али-хана по шее, и тот, обмякнув, повалился на землю.
— Ох, помоги, Господи... — морщась от боли, майор сполз со спины верблюда и, схватив Али-хана за ноги, потащил за камни.
Как только он успел спрятать потерявшего сознание Али-хана и укрыться за камнями сам, на тропинке показались люди...
Сидя за своим столом, генерал Толмачев перелистывал бумаги в толстой папке. Внимательно вчитываясь в каждый листок, он то ухмылялся, то вдруг становился чрезвычайно серьезным. Рядом с ним на столе стоял в подстаканнике стакан крепкого чая и лежала начатая плитка шоколада.
— Да-а, майор, если бы ты из этой проклятой заварухи живым вернулся, быть бы тебе «полканом», не меньше. И Героя бы схлопотал. А теперь...
Вздохнув, Толмачев захлопнул папку и швырнул ее в нижний ящик стола. Отпив несколько глотков чая, он отломил было кусочек шоколада, но, подумав, бросил его обратно.
Перед ним на столе лежала еще одна папка, намного тоньше. Это было дело Савелова. Толмачев нехотя взял ее и начал в который раз просматривать. Теперь лицо его уже не выражало ничего, кроме скуки.
— Да... Это не Сармат...
Долистав папку до конца, генерал аккуратно отодвинул ее на край стола.
Часы на стене показывали половину восьмого вечера.
Сняв с вешалки плащ, Толмачев нажал на кнопку селектора и усталым голосом произнес:
— Машину к подъезду.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — откликнулся вечно бодрый адъютант.
Накинув плащ, генерал уже открыл дверь, чтобы выйти, как вдруг тихую скрипучую тишину кабинета разорвал звонок телефона.
Толмачев вздрогнул от этого зуммера и застыл на пороге кабинета. Какая-то невидимая сила удерживала его, не подпуская к телефону.
Наконец генерал взял себя в руки, решительным шагом вернулся к столу и резко сорвал трубку:
— Толмачев слушает!
— Сергей Иванович, это вы? — спросил глухой женский голос.
— Да, это я. А кто беспокоит?
— Это из госпиталя, — ответили на том конце провода.
— Из госпиталя? — Толмачев удивленно вскинул кустистые брови. — Что-нибудь случилось? Или, может, требуется что-нибудь?
— Нет, ничего не требуется, — холодным голосом ответила женщина. — Но вы, когда у нас были, просили держать с вами связь напрямую...
— Ну, не тяните, — генерал нервно схватил со стола кусок шоколада и стал вертеть его в руках, не замечая, что шоколад начинает таять. — Что-нибудь серьезное?
— Товарищ генерал, двадцать минут назад в душевой комнате пытался покончить с собой капитан Савелов.
— Подполковник... — машинально поправил генерал, еще не до конца осознав смысл услышанного. — Что сделал?..
— Перерезал вены бритвой... — пояснила женщина. — Его обнаружил дежурный врач. Очень большая потеря крови, но есть надежда...
— Как? Как это надежда?! Постойте, тут какая-то ошибка! — генерал вскочил со стула. — Этого не может быть. Я же с ним только вчера...
— В тумбочке нашли записку, — спокойно, будто описывая нечто совершенно обыденное, продолжала женщина. — Вам прочесть?..
— Читайте, — генерала охватила безумная нервная дрожь.
— "Не хочу больше занимать его место", — тихо начала читать женщина.
— Это все?
— Да, все.
— ...Родственников оповестили? — упавшим голосом спросил генерал после длинной паузы.
— Так точно.
— Дурак! — вырвалось у генерала.
Помолчав еще немного, он положил трубку и только после заметил, что пальцы у него испачканы растаявшим шоколадом...
— Дерьмо! — со злостью пробормотал он, вытирая руки носовым платком. — Вся жизнь — дерьмо!..
* * *
Руки дрожали и не хотели слушаться. Мушка пистолета гуляла так, что почти невозможно было поймать на прицел белую чалму одного из моджахедов. Сарматов на мгновение закрыл глаза, стараясь собраться, выровнять дыхание.
Вертолет гудел уже совсем рядом.
Моджахеды еще ни о чем не подозревали. Глазели по сторонам, громко переговариваясь о чем-то на фарси.
Потом один из них нехотя слез с верблюда и направился за камни, расстегивая на ходу штаны.
— Ну, иди, иди, дорогой... — прошептал майор, доставая из-за пазухи отобранный у Али-хана кинжал.
Все произошло почти мгновенно: дух повалился на землю, даже не успев вскрикнуть. Зажав ему рот ладонью, Сарматов выдернул кинжал из залитой кровью шеи, и моджахед, два раза дернув ногой, затих навсегда.
Майор аккуратно вытер нож о его потрепанный халат и снял с плеча убитого автомат Калашникова: — Вот теперь повоюем! Теперь...
Но майор осекся на полуслове, потому что, подняв глаза, он наткнулся на взгляд старика, того самого, что кормил его вчера, рассказывая о каких-то своих бедах.
Мутталиб смотрел на раненого даже не с испугом, а с каким-то удивлением. А рука его тем временем машинально тянулась к притороченному к седлу карабину.
— Не надо, дед... — прошептал Сарматов, завороженно наблюдая за рукой старика.
Выстрел, повторенный тысячу раз горным эхом, поднял в небо сотни птиц. Старик вздрогнул, будто пугаясь чего-то в последний раз в жизни, и, успев бросить удивленный взгляд на неугомонного раненого человека, так похожего на его сына, медленно осел на землю. Губы его что-то шептали: быть может, молитву, а может, он просто хотел спросить этого чужого человека, которому он не сделал ничего дурного, зачем он отнял у него жизнь?
