А дальше начался ад. Стреляли со всех сторон. Пули крошили камень, и звонко отскакивая от алмазно-твердых скал, высекали искры. Сарматову только изредка удавалось высунуться и пустить очередь в ответ.
— Шурави, сдавай! — кричали моджахеды, коверкая русские слова. — Быстра сдавай!
— Ага, сейчас! — высунувшись на мгновение, Сарматов выпустил короткую кинжальную очередь, которая вышибла мозги из головы одного из нападавших. — За всех получите! За Сашку Громыхалу получите!.. А это за Аланчика! За всех угощу!
Ярость переполняла майора, удваивала, утраивала, удесятеряла его силы. Сарматов встал в полный рост и повел прицельный огонь, даже не пригибаясь, когда стреляли по нему.
И пули странным образом обходили этого человека, словно боялись его. Моджахеды испуганно переговаривались между собой, видимо, посчитав странного человека шайтаном.
Тут автомат, выплюнув последние патроны, затих в руках майора. Сарматов отбросил его в сторону и выхватил пистолеты.
— Давай выходи, померяемся, чья кишка тоньше!
Из-за валуна высунулся совсем молодой дух, глядя на майора переполненными ужасом глазами, он выпустил по нему очередь. Одна из пуль все же обожгла плечо Сарматова, но майор даже не заметил этого. Он стрелял с двух рук, и дух полетел на землю. Пуля попала ему в живот, и парень корчился на земле в страшных муках.
— Давайте, давайте, где же вы?! — кричал Сарматов.
Он даже не заметил, что пистолеты уже не стреляли, а лишь щелкали, как игрушечные.
Майор видел только, что из-за камней один за другим начали вылезать душманы.
— Сдавай, шурави... — громко прокричал кто-то. — Патроны йок.
— Ну, давай подходи, кто смелый... — уже выбиваясь из сил, прохрипел Сарматов и бухнулся на колени. Пистолеты выпали из его дрожащих от напряжения рук. — Давайте подходите, занимайте очередь... — Сарматов медленно вынул из-за голенища тот самый узорчатый нож. — Ну, кто первый кишки наружу будет выпускать?..
Сначала раздался один робкий смешок. Потом второй, потом третий, четвертый... Через минуту хохотали уже все моджахеды. Они покатывались со смеху, тыча пальцами в Сарматова.
— Шурави аскер! — кричали они. — Урус аскер!
— Ну, что же вы?! — продолжал хрипеть Сарматов. — Давайте берите меня! Что же вы, сволочи?!
* * *
И вдруг земля вокруг Сарматова словно ожила. Взлетает в воздух, гудит, полыхает пламенем, поглощая душманов одного за другим. Начинается огненная буря. И только один маленький островок в самом центре этого урагана остается спокойным — там, где стоит на коленях оглушенный, истекающий кровью русский майор.
Сарматов не верит своим глазам. А потом его глаза застилает кровавый туман, и он, потеряв сознание, валится на землю.
Последнее, что он видит, так это месящие маслянистый полуденный воздух лопасти краснозвездного советского вертолета, который, выпустив свой смертоносный заряд, скрывается за вершинами охристых гор и, описав круг, возвращается обратно...
* * *
...А в бездонно-голубом небе величаво плывут облака, похожие на сказочные белопарусные фрегаты. И кажется Сарматову, будто с древнего оплывшего кургана строго смотрит на него странная скифская баба и над старым, поросшим травой степным шляхом пластается в неукротимом беге темно-гнедой аргамак с пацаненком на спине, вцепившимся в белую развевающуюся гриву. Пестрым ковром стелется, летит под копыта степное буйное разнотравье, свистит настоянный на емшан-зелье хмельной весенний ветер, высекая слезы из глаз мальчишки.
— Быстре-е-е, Че-ортушка-а-а!.. Еще-о-о шибче-е! А-а-а! — в ошалелом восторге кричит мальчуган.
Пущенной из тугого лука стрелой летит над степью белохвостый, белогривый аргамак, сечет копытами мокрые от утренней росы ковыльные космы...
— Чьи вы?.. Чьи вы? Чьи вы? — тревожно вопрошает из поднебесья чибис.
Без ответа остается его вопрос.
А Чертушка птицей выносится на древний курган, и открывается пацаненку излучина Дона-батюшки, вековечной реки казацкой радости и печали.
— Чертушка! — задыхаясь от несказанного счастья, кричит мальчонка и направляет коня к речной крутояри.
И несется над Доном Чертушка, и сливаются в одно-единое бешеный степной аргамак и прильнувший к его гриве маленький всадник.
Торопливо уводит свой выводок с их пути пестрая перепелка. Хлопая крыльями, с шумом взлетает цветастая дрофа и, приземлившись в траву, в панике мчится прочь. А торчащий столбиком суслик, растерявшись при виде летящего на него вихря, едва успевает юркнуть в свою нору.
И тотчас ее накрывает копыто Чертушки... Конь с размаху опрокидывается через голову, но тут же вскакивает и, дрожа крупной дрожью, виновато косит фиолетовым глазом в сторону отлетевшего вперед мальчугана. На смятой постели из духмяных трав лежит тот без единой кровиночки в лице. Склонив к нему лебединую шею, гордый аргамак тычется в лицо мальчишки мягкими бархатными губами, слизывая шершавым языком соленые слезы с его щек...
Москва, 1997 г.
