И такая дребедень – целый день.
Были еще какие-то дядечки из Верховного Совета, из Международного отдела ЦК, некий Лаптев из Секретариата, намертво вросший в свое кресло и лишь в 91-м году отправленный в забвение вместе с креслом; некий Рыкалин, возникший в 73-м в аппарате Совмина и уже три десятилетия бродящий по коридорам власти, будто тень отца Гамлета по Эльсинору… Ночью, вместо того чтобы спать как убитая на своей дачке в пригороде Ческе-Будейовице, я тоже бродила неприкаянно – по Красной площади – и вслушивалась в замогильные причитания, доносящиеся из Мавзолея. Дважды просыпалась в приличной панике, когда оттуда (из гробницы) кто-то выходил, деловой такой, с папочкой, отряхивался и размеренным шагом направлялся в мою сторону… Наутро, ни свет ни заря, взбодрив себя традиционным кофеином, я опять села за компьютер. К одиннадцати часам поиск был завершен. Ура. Из нескольких сотен кандидатур (карикатур) я отобрала двадцать две и сбросила их на диск. Не такая уж находка, но ладно. «Умница какая», – похвалила я себя и с чувством выполненного долга, стягивая на ходу майку, утащилась в спальню наверстывать упущенное.
Бибикнул интерком. Как в анекдоте: не успела доярка сойти с трибуны, как на нее взобрался председатель…
– О, матка боска, – сказала я, нажимая клавишу. – Ну какого вам шайтана, пся крев, доннер вертер и кира-кара-нахум…
– Я молю прощения, пани Диана, – спел ответную альбораду охранник Иржи, – но прибыл господин Романчук с поклоном.
К дьяволу господина Романчука. И поклоны его туда же.
Впрочем, нет, не к дьяволу. Во-первых, господин Романчук любезно спас мою «молодую» жизнь (не по зову, правда, сердца, а по велению инструкций). Во-вторых, он приехал за работой, которую я ему с каких-то борщей должна. А в-третьих, на него приятно посмотреть.
Пришлось возвращать на старую вешалку майку и спускаться обратно.
– У вас майка наизнанку, – разулыбался Андрей Васильевич, как всегда, при галстуке и неотразимый. – Вы чем там занимались?
– Любопытной Варваре, – сказала я, – нос оторвали. А кому-то – и похуже.
– Ужасно, – испугался Андрей Васильевич. – Между прочим, коллега, это плохая примета. Немедленно наденьте как положено. Я отвернусь.
– Щас, – вульгарно пробасила я. – Брошу все… У вас глаза на спине.
Отдала ему диск. Андрей Васильевич глянул на меня с какой-то тщательно завуалированной благодарностью. Бережно опустил работу в карман.
– Двадцать два, – прокомментировала я свои изыскания. – Золотое очко. По всем параметрам подходят, сами решайте. С наркотиками – ничего нового.
– Видок у вас какой-то затурканный, – Романчук сочувственно попытался дать понять, что работа не главное. – Устаете?
– Рутина доконала, – вздохнула я. – Чувствую себя, Андрей Васильевич, какой-то немощной доходягой с того света. На море хочу. Под пальму. Нельзя решить?
– Как насчет канадских сосен? – Андрей Васильевич улыбнулся загадочной улыбочкой Мела Гибсона. – Не ахти какое море, но… в целом, море. Зеленое.
– Да идите вы, – отмахнулась я.
– Нет, серьезно, Дина Александровна, шутки в сторону. Вас отправляют в командировку. Уиллистон, Северная Дакота. Завтра днем будьте готовы. Самолет на Нью-Йорк – в 17.50. Я заеду часика в четыре, идет?
– Почему так срочно? – расстроилась я. – Здесь по горло работы. Я еще не прошлась по наркоцентрам Восточной Европы, не говорю даже о Западной. Андрей Васильевич, миленький, меня обещали охранять, а не гонять на край света по малой нужде. Я вам сделала поблажку, согласилась поехать в Стамбул…
Романчук с видом – мол, я не Всевышний, развел руками.
– Приказ, Дина Александровна. Вам хотят показать одного деятеля из Сената, помещенного в тамошнюю психбольницу. Такое ощущение, что с ним перестарались. Вдруг обнаружите знакомые симптомы? Вы же помните и «психобазу», и выборы в России… Как видите, ничего сложного. С вами поедет один из наших людей. Это скрасит ваше гордое одиночество. Всего вам доброго.
Америка, Америка, страна мирских чудес,
От берега до берега там нет КПСС!..
О, мой бог… А где она есть?…
Мужика мне надо. Не пресловутого… латина лавера с большим «нефритом», а чтобы и утешил, и добрых слов наговорил. И чтобы рявкнул, в конце концов, где положено, напомнил, кто в этом доме не только при исполнении, но и баба… Вот чего мне надо. Не покойник Карел, который только и делал, что пялился в циферблат да избегал Антошку (по разным лестницам ходили!), и не мужики-однодневки, залетающие ко мне на огонек в порядке разовой акции (не в том дело, что они не хотели продолжения интрижки – я не хотела!), а нормальный стопроцентный мужик со всеми их мужицкими плюсами и минусами, до которого можно достучаться и который сам до тебя достучится в полсчета. Такой, как Романчук.
Нет, я никогда не вешалась на мужиков. Мужики на меня вешались, а я вдумчиво решала, кому дать от ворот поворот, а кому попозже. Но Андрей Васильевич не был волокитой. И «голубым» он не был. Он сам воздвиг себе барьер нерукотворный. Три месяца назад он похоронил свою жену Алену.
Когда над недобитым «Бастионом» в очередной раз повисли тучи, он отправил ее в Швейцарские Альпы, где через агентуру снял шале и полный пансион. Там она и рухнула с высоты трехсот метров вместе с фуникулером и дюжиной туристов из Уэльса, приехавших покататься на лыжах. В принципе я его понимала. Три месяца после смерти человека, которого любишь, не самый подходящий срок, чтобы с комсомольским азартом рухнуть на другую. Я и не настаивала (см. выше). Он улыбался мне, я – ему. Шутили. Дальше шуточек не шло. Он приезжал из Праги, выдавал домашнее задание, а потом, грустно подмигивая, удалялся, а я оставалась в одиночестве, уныло перебирая клавиатуру. Лишь однажды на него снизошло. Он приехал не один, а с шофером – одноглазым чехом (хорошо хоть, не слепым). Не такой, как всегда, – небритый, без галстука, в лоснящихся штанах. Поднялся ко мне на «голубятню». Распечатал бутылку коньяка, половину выпил, остальным полил фиалки – они сразу как-то приободрились, – а затем откровенно поведал свою печальную историю. Я не успела его пожалеть. Не успела даже принять форму одежды «топлесс» – очень, говорят, эффективное лекарство от мужского минора. У него совсем разладилось с головой: развернулся и, пошатываясь, побрел вниз, сел в машину, и последнее, что я услышала в его исполнении, было пьяное: «А ну, крути педали, ты, мутант семипалатинский!.. Л-лево на борт!..»
Будь неладна эта Дакота. Не хочу я в Дакоту!.. Четыре дня назад я вернулась из Стамбула. «Ваша миссия, Дина Александровна, всеопасна и трудна, – заявил мне перед поездкой в дупель трезвый Андрей Васильевич. – Отнеситесь к ней серьезно. Вам предстоит полюбоваться на Босфор, побродить по древнему Царьграду (если угодно, Константинополю), погреться на солнышке и через два дня вернуться в пенаты. Очень ответственная миссия. И по свежим следам написать статью для «Звэзды». То есть придать художественность и обворожительность некоторым материалам, которые мы вам подбросим. И не больше». – «А зачем ехать-то?» – в общем-то, резонно поинтересовалась я. «А таковы условия газеты, – Андрей Васильевич сожалеючи развел руками. – Это загадочные европейцы. В отличие от нас, русских, они не терпят туфты. А вас они знают. Ваши подробные материалы плюс подколотый билет до Курдистана, пробитый пулей, – и статья выходит на первой полосе под аршинным заголовком». – «Куда билет?» – похолодела я. «До Стамбула», – улыбнулся Андрей Васильевич. – Шутка. Курдистан мы берем на себя. Неприметная гостиница на улочке Аль-Саиб и два дня безделья – вот это касается вас. И никаких нервов – вас будут ненавязчиво охранять».
Охраняли действительно ненавязчиво. Я ни разу не почувствовала опеку. Видно, Андрей Васильевич пошутил. Два дня я шаталась по Стамбулу, спуская на всякую ерунду «командировочные» лиры. Древний город, по-европейски шикарный Бейоглу, пролив Золотой Рог… Знаменитая Розовая мечеть, увитая частоколом минаретов… Улочки Старого города, забитые людьми и повозками, разноголосый гул, гам – работяги, бездельники, торговцы, чистильщики обуви, носильщики, разносчики кофе, воды, чая, наркотиков, домашняя прислуга, полицейские, воры… В караван-сарае меня поили пахнущим потом чаем; в кафетериях фешенебельных районов – бостонским пивом «Самуэль Адамс», газированным (!) кофе «Мазарган», ароматным и черным «кофэ кубано», непонятно откуда взявшимся в Турции. Дважды пытались обчистить (но я сама любого обчищу), трижды – изнасиловать, раз пять предлагали тряхнуть стариной в ночных барах, а однажды пожилой турок из ограды шикарного особняка с двухскатной черепичной крышей поинтересовался, почему бы, в связи с освободившейся вакансией в его гареме (старушка Бюль-Бюль утонула, вай-вай), мне не сделаться его двенадцатой любимой женой и не нарастить немножко сала на мои обтянутые кожей кости. Гостиница, как и обещано, была неприметной – я искала ее до позднего вечера. Меня хватали за руки пьяные бродяги, из круглосуточно распахнутых аптек мускулистые мордовороты весело кричали в лицо: «Чьерт побьери! Чьерт побьери!..» Когда я ее нашла, то обнаружила, что на моем этаже очень кстати разместились участники симпозиума какого-то курбаши-бахыт-компота с песнями и плясками имени Мустафы Кемаля, и спать во всей этой какофонии нет никакого смысла. Поэтому спозаранку опять пришлось бежать на запруженные турками улицы и шляться по ним, шляться…
