– Может быть, вы и меня относите к маргиналам? – шутовски осведомился Агапонов, развалившийся в кресле на специальном постаменте для главных героев передачи.
– Вы значительно хуже любого скинхеда и уличного подонка, – парировал кинорежиссер. – Вы один из тех, кто кидает в толпу воинственные лозунги, зарабатывая на этом политический капитал!
– Ах, ах, ах! – Агапонов схватился за сердце. – Надеюсь, тут у нас не Нюрнбергский процесс?
– К сожалению, нет, это просто ток-шоу в прямом эфире, – вставил ведущий. При этом он поморщился, досадуя то ли по поводу своей несдержанности, то ли по поводу того, что не имеет права выносить приговоров.
Кинорежиссер стиснул подлокотники кресла, как пилот перед катапультированием, и перешел на крик, явно забавляющий ухмыляющегося оппонента:
– В стране, где война с фашизмом унесла десятки миллионов жизней, возрождать гитлеровскую идеологию – это не только наглый вызов, это тягчайшее преступление.
– Так запретите мою партию «Феникс», – предложил Агапонов, – что же вы не запрещаете?
– Вы пользуетесь отсутствием правовой базы! В Уголовном кодексе имеются лишь две статьи, в соответствии с которыми наказываются действия, направленные на возбуждение национальной вражды и пропагандирующие геноцид…
– Двести восемьдесят вторая и триста пятьдесят седьмая, верно? – Агапонов лукаво прищурился. – Да, Бутырский межмуниципальный суд как-то вынес решение о ликвидации регионального отделения нашего общественно-политического движения. Сам генпрокурор Москвы настаивал на этом. И что? В конечном итоге нам запретили распространять газету «Русский порядок», знаете почему? – Агапонов фыркнул. – Потому что несовершеннолетние торговали ею в неположенных местах. Кроме того, решение суда распространялось только на деятельность московского отделения «Феникс» и никак не сказалось на деятельности движения в целом по России. Помните, любая наша база в провинции способна стать центральной, а у нас их сколько угодно – от Подольска до Ставрополя.
– Ваша база – помойка, – не удержался от реплики Хват. – Нет, скотомогильник. Во главе с вашим козлорогим вождем.
Пока он расхаживал по комнате, высказываясь подобным образом, в телестудии начались дебаты. Выстроившиеся возле микрофона люди поочередно задавали вопросы Агапонову, а тот, принимая одну позу вальяжнее другой, с ленцой высказывался на заданные темы. Кстати, многие из присутствующих разделяли точку зрения Хвата. Это чувствовалось и по самим вопросам, и по тону, которым они задавались.
Юноша девичьей наружности: «Под эмблемой свастики было пролито столько крови, человечество перенесло столько боли, что любые партии социал-националистического толка всегда будут ассоциировать только с фашистами…»
Агапонов: «Когда меня называют фашистом, я смеюсь этим людям в лицо. Вообще слово «фашизм» до сегодняшнего дня никто не может объяснить. «Фаш» означает пучок, ничего более. А если придерживаться истины, то фашизм был не в Германии, а в Италии. В Германии был национал-социализм».
Юноша (немного заикаясь): «Что в таком случае проповедуете вы?»
Агапонов (скучно): «Мы за национал-социализм. Страна находится в такой глубокой яме, в таком, извините за выражение, дерьме… Раньше мы жили при социализме. Сейчас живем при демократии, а ничего не изменилось к лучшему. Единственный выход – это здоровая национальная идея, призванная воссоединить и возродить три славянских государства».
Женщина с мужской прической: «В одной из ваших листовок я прочла, что вместо присяги новички произносят фразу «Россия или смерть!». С первой частью все понятно. Объясните, что подразумевает вторая?»
Агапонов (совсем уж скучно): «Для нас Россия, Украина и Беларусь – одно большое государство. Может быть, я даже соглашусь, что эта фраза для нас не совсем подходит. Больше бы подошло «Триединство или смерть!». Это наша главная идея, за которую можно и жизнь отдать.
– Отдашь, обязательно отдашь, – заверил его Хват. – Скорее раньше, чем позже.
А вопросы продолжали сыпаться, отлетая от его ненавистного знакомого, как горох от стенки.
Полная девушка (обхватывая микрофон не слишком пристойным жестом): «Кто финансирует организацию?»
Агапонов (посмеиваясь): «Сторонники у нас есть везде. В том числе и среди иностранных предпринимателей. Однако у организации «Феникс» нет никаких банковских счетов, прошу запомнить. Мы не коммерческая организация.
Полная девушка (чуть ли не заглатывая микрофон): «Тогда на какие средства возведена ваша военная база под Москвой?»
Агапонов: «Базу мы построили сами. Своими руками. (Показывает зрителям две пухлые пятерни, которые ему лучше бы спрятать подальше, например, под собственную задницу.) Это не база для тренировки каких-то боевиков Бен Ладена. Есть просто полоса препятствий в лесу, где молодых ребят мы готовим к службе в армии. У нас они проходят, скажем так, начальную военную подготовку».
Явно профессиональный журналист: «Откройте же секрет: каким образом ваша незарегистрированная организация получила под Москвой земельный участок для возведения так называемой полосы препятствий?»
Агапонов (кривясь): «Никакой участок мы не получали. Просто строим в лесу полосу препятствий. Это то же самое, что соорудить себе шалаш».
Журналист: «Допустим. Но на участок земли в лесу тоже необходимо получить разрешение».
Агапонов: «Да у нас настолько большие леса, типа Беловежской Пущи, что можно найти такое место, где даже лесники не ходят».
Журналист (противясь попыткам оттеснить его от микрофона): «Может быть. Но ваша полоса препятствий находится не в Беловежской Пуще! Я имею сведения, что это где-то недалеко от Электрогорска! И я прямо заявляю, что…»
Занявший место журналиста парень, обритый наголо: «Скажите, как долго вы состоите в Организации?» (Последнее слово произносится с благоговением.)
Агапонов: «Официально два года. Но я всегда этим жил. Можете назвать это смыслом моей жизни. Надеюсь, что очень скоро присутствующие проникнутся таким же духом патриотизма. Что запоют наши либералы, когда по стране прокатится очередная волна чеченских терактов? А она прокатится, можете не сомневаться. И очень скоро.
Очередной интервьюер: «Правда ли, что для тех, кто захочет выйти из вашей партии, есть только одни выход – вперед ногами?»
«Ложь! Наглая ложь! Если кто-то разочаровался в наших взглядах или идеологии, он может уходить. Никто никого не преследует и не будет приговаривать к смертной казни. Надо только прийти и заявить, что ты выходишь из организации, и объяснить причину».
«Что непозволительно членам вашей организации?»
«Употребление спиртных напитков и наркотиков».
«Что не простят соратники своему товарищу?»
«Предательства».
«Что последует за этим?»
«Наказание. Предателя могут исключить из организации, понизить в должности. (Всем своим видом Агапонов показал, что так легко виновник не отделается.) Для человека, с которого, скажем, снимают нашу символику, – это такое унижение, которое равносильно плевку в лицо».
«А если с него как с гуся вода?»
«Вот когда мы придем к власти, – многозначительно пообещал Агапонов, – тогда и разберемся с разными гусями. Посмотрим, что они за птицы, хе-хе…»
Подведения итогов Хват дожидаться не стал. Все и так было ясно. Предельно.
Он сидел в комнате один, машинально сжимая и разжимая кулаки, как будто ими можно было что-то изменить в этом мире.
* * *
Телефонный звонок застал Хвата в кухне, где он допивал свежезаваренный чай, стараясь не коситься на пепельницу, наполненную табачным крошевом, выпотрошенным из сигарет. Сигарет было около десятка – своеобразный рекорд за последнее время. Вливаемая в себя жидкость помогала переломить похмелье, но усиливала желание затянуться никотиновым дымом.
Прихватив чашку, Хват перешел в комнату и взял мобильник, высветивший номер Реутова.
– Слушаю, – сказал он, догадываясь, что ничего хорошего в ответ не прозвучит.
– Почему ты дома, а не на рабочем месте? – поинтересовался Реутов.
– Вы имеете в виду летный клуб? – спросил Хват.
– Я имею в виду офис нашего общего знакомого. Вы нашли общий язык?
– Отчасти.
– Мне не нравится такой подход к делу. Что значит «отчасти»?
– Боюсь, моя кандидатура клиента не вполне устроила.
– Гонор свой показывал?
Хват прикинулся, что неправильно понял собеседника.
– Нет, он вел себя вполне прилично, если это выражение применимо к законченным говнюкам.
– Я о твоем гоноре, – процедил Реутов. – Небось фортель какой-нибудь выкинул?
– Никак нет.
– Тогда в чем дело?
– Клиент колеблется. Может, подозревает что-то, может, перестраховывается. Не могу же я его силком заставить оказать мне доверие.
