из табакерки, я чуть ему в глаз не двинул машинально.
— Тьфу, ты напугал, чертяка!
— Так я машу, машу, тебе дядь Саш, — оправдывался он. — а ты задумался.
— Есть такое, — кивнул я. — Этот дом?
Я ткнул пальцем на солидное строение из «еврейского» тесанного камня. Массивный дом, казалось, вот-вот провалится в землю по «пояс».
— Он самый, — кивнул Яшка. — Тута под фамилией Прутько Мосензоны и прячутся.
Свет не горит, как и положено, в комендантский час, отчего каменный «замок» кажется огромным склепом-могильником.
— Не слабенькая усадьба, — тихо присвистнул подоспевший Рубин. — Отчего ее фрицы себе не оттяпали до сих пор?
— Говорят, что там привидения водятся в подвалах, — усмехнулся Яшка, — фашисты народ суеверный, вот и не квартируются в нем.
В соседнем доме послышался шум: возня, что-то бухнуло о пол, сдавленный не то крик, не то поросячий хрюк. Что-то разбилось и все тут же стихло.
Мы притаились за живой изгородью из низкорослого мелколистного вяза, которая заменяла забор возле покосившейся хибары. Такие деревца почти до морозов зеленые стояли, никак опадать не хотели. Шум доносился из этой хибары.
— Это что еще за избушка на курьих ножках? — кивнул я на замшелый домишко, с грустными чумазыми оконцами, ставни от которых частично сгнили.
— Вот там как раз предатель и живет, — прошептал Яшка.
— Похоже, у него гости, — я озадаченно нащупал нож.
— Проведаем? — цыган тоже вытащил ножик.
— Можно, только осторожно, — ты сзади обойди, посмотри через окно, Яшка со мной.
Я взобрался на крыльцо. Скрипучее, падла, как ржавые качели. Чуть не угодил в дырку ногой — доска прогнила и давно рассыпалась в труху.
Потянул осторожно на себя дверь. Заперто.
— А-а! У-у! — внутри кто-то сдавленно завывал.
Может ну его, этого Вяза? Но нет… Нужно выяснить, кто внутри. Если фрицы заявились, то мы опоздали, наверняка с него спрашивают за донос. Получается, что Мосензоны уже смылись? Но кто их тогда предупредил? Черт, ни хрена не понимаю…
Я спустился с крыльца и прильнул к оконцу, где за толстой мешковиной брезжил тусклый свет. Уголок стекла разбит. Я аккуратно отодвинул мешковину пальцем и заглянул внутрь.
Мать вашу! Наши!
Посреди единственной комнаты привязанный к стулу сидел Вязовскин и что-то доказывал двум дюжим молодцам, одетым под рабочий люд. Но одного из них я сразу узнал. Степан (тезка Лисьей морды) из партизанского отряда, тот что в первую нашу встречу возрастом со мной мерялся и хвалился, что ему уже сорок годков, не то, что мне молокососу. Ну да… Морда обветрена, изрезана тяготами жизни, борода с проседью. Выглядел он постарше меня.
Как бы так себя проявить, чтобы не словить пулю? С перепугу партизаны и пальнуть могут. Решил не скрываться, а постучать в дверь. Тихо так стукнул, осторожно. Внутри сразу все замерло.
Через некоторое время раздался скрипучий голос Вяза:
— Кто там?
Я на всякий случай отошел от двери и встал чуть сбоку, если вздумают сквозь доски стрелять.
— Степан, — обратился я к партизану через щели в «картонной» двери. — Свои. Это капитан Волков, разведка. Открывай.
Дверь немного подумала, помялась и нехотя приоткрылась выставив на меня сразу два ствола ППШ.
— Ого! — выдохнул Степан. — Ты что ли? Саша!
— Нет, бляха, дедушка Мороз. Автомат убери, — я юркнул внутрь. — Дверь не закрывай, там со мной еще две «снегурочки».
В дом зашли Яшка и Рубин.
— Миха, ёшкин кот! — Яшка сходу принялся обнимать второго партизана. — Земеля, ты ли это?
— Яшка? — молодой партизан чуть автомат не выронил, пока Яшка тряс его руку.
— Тише вы, — шикнул Степан. — Чай не на базаре. Двери закрой, — кивнул он Рубину.
— Это что у вас за вылазка? — спросил я Степана. — Опасно играете. В самом центре логова фрицев допросы устраиваете.
— Да, ты понимаешь, Сань, — поморщился Степан. — В последнее время кто-то на наших стал доносить. На горожан, что партизанам помогают. Вот появились сведения, что Лешка этот юродивый не чист на руку. Вроде как его рыльце замешано.
— Не сдавал я никого, — Вязовскин бухнулся на колени и стукнулся лбом о половицы. — Ей, богу, не сдавал, Христом-богом клянусь!
— Цыц, паскуда! — замахнулся кулаком на него Степан. — Матрена зазря говорить не будет.
— Да сплетница эта ваша Матрена, — подвывал предатель. — Давеча я ей банку не вернул, вот и точит на меня зуб карга старая.
— Да что с ним разговаривать? — партизан Миха засучил рукава. — Кончать его надо, дядя Степан.
— Да погоди ты, не суетись, — закряхтел бородач. — А если и вправду не он?
— Он, — заверил я и подошел к Вязовскину, ткнул его носком ботинка в бок. — Помнишь меня?
Тот поднял зареванную морду. Проморгался и замотал головой, — первый раз вижу вас, товарищ дорогой.
— Я был в комендатуре, когда ты на своих соседей доносил.
— Ей богу не был я в комендатуре, не я это был. Кто б меня убогого туда пустил? Не я это!..
— П*здит, как дышит, — усмехнулся я.
— На каких соседей он доносил? — нахмурился Степан.
— Да на тех, что в том доме живут, который на громадный склеп похожий. На семью Прутько, то бишь Мосензон.
— Плохо дело, — Степан вдруг схватился за автомат. — Там у нас…
Но что там у них, Степан договорить не успел. На улице послышался топот множества ног. В щели за занавесями из драной мешковины блеснули лучи фонариков.
— Ого! Что там? — в голос зашипели Рубин и Яшка, выглядывая из-за занавесок.
— Цыц! — шикнул Степан. — Отходьте от окна! Пригнитесь!
— За нами, похоже, пришли, — завыл молодой партизан, стискивая в руках ППШ.
— Да, не ной ты, Михась! — замотал головой Яшка. — Вон, аккурат, дом Прутько обкладывают. Фух… Явно не по нашу душу. Драпать надо, хлопчики!
— Вот, черти! Быстро сработали, — я внимательно следил как несколько десятков фрицев окружали каменный дом. — Только в толк не возьму… На бедную еврейскую семью целый взвод отрядили? Зачем?
— Да нет там их, — поморщился Степан. — Там…
Но договорить он опять не успел. Забухали карабины, застрекотали шмайссеры, разорвав ночную тишину, будто перепуганные сороки.
В ответку им стал отгавкиваться какой-то ручной пулемет, ствол которого, разметав стекло, вывалился наполовину из окна дома Прутько.
— Твою дивизию! — я даже невольно присел, пули щелкали по булыжниками, выбивая искры. — Да там явно не диаспора засела, а…
— Наши там тоже окопались, — Степан прильнул к оконцу, вглядываясь в дырень на мешковине, рука его потянулась перекреститься, но он вовремя остановил себя, будто вспомнил, что неверующий.
— Хана им, — поморщился я. — Жалко партизан. Какого рожна они там делали?
— Ну, не скажи, хана… — возразил Бородач. — Их нахрапом не возьмешь, дадут пробздеться фрицам. Да и не партизаны это вовсе.
— Товарищи! —
