одним движением нанести увечье, которое хотя бы на несколько секунд вывело бы противника из строя, сделало бы его небоеспособным. И вот щепка зажата в руке как нож. Внутренне оперативник весь собрался для короткого и точного броска.
Толчок – и нога с силой ударила по автомату в опущенной руке Егора. Оружие вылетело из пальцев на землю, и в тот же миг Буторин обхватил противника за горло и резко наклонил назад к себе. В таком положении, когда позвоночник изогнут назад, когда он на грани перелома, человек не способен освободиться, воспользоваться руками. Буторин стиснул зубы и резко вогнал свою щепку Егору в глаз.
Дикий крик раненого, на который обернулись два других националиста, огласил лес. Лошадь испуганно заржала и рванула телегу вперед, едва не сбив с ног белобрысого «партизана». Но Буторин уже подхватил с земли автомат Егора и повернул его в сторону угрюмого конвоира. Лошадь рывком протащила телегу вперед, и теперь она не закрывала противника. Короткой очередью Буторин свалил врага, поднявшего автомат, опередив его на долю секунды. И в ту же секунду оперативник упал на землю и откатился вправо. Белобрысый сорвал с шеи автомат и отбежал в сторону, чтобы лошадь и телега не мешали ему видеть врага. Но Буторин предвидел этот его маневр и откатился дальше, продолжая прикрываться телегой. И он очень хорошо видел ноги белобрысого за телегой. Только ноги!
Длинная очередь по ногам – и Буторин увидел, как три пули, разрывая кожу сапог, попали в ноги националиста. Тот вскрикнул и упал на землю. Падая, он попытался навести автомат на пленника, но острая боль не позволила ему быстро двигаться. Второй очередью Буторин добил белобрысого и вскочил. Егор лежал, судорожно дыша. Он был без сознания от болевого шока, и Буторин двумя пулями прекратил его мучения.
Все, теперь следует поторопиться! Он поймал лошадь, успокоил ее и потянул назад, к трупам среди деревьев. Лошадь фыркала, сопротивлялась, но вскоре послушно подала телегу назад. Буторин быстро одно за другим свалил в телегу все три тела, подобрал оружие и, стегнув животное, погнал его в сторону балки. «Спрятать тела, а потом через лес уехать на телеге, запряженной лошадью, как можно дальше. Лошадь – не машина, ей бензин не нужен. Надо будет – распрягу, брошу телегу и поеду дальше верхом. Быстрее и проходимость выше», – решил Буторин, подстегивая животное.
Озноб начал проходить только тогда, когда Сосновскому и Боэру налили шнапса. Солдаты относились к незнакомым офицерам доброжелательно, а вот гауптман, который появился через пятнадцать минут, насторожился. Даже документы, которые ему предъявили выловленные из реки люди, не успокоили офицера. Впрочем, ни Боэр, ни Сосновский не возражали. Тепло стало расползаться по телу, а разогретая на огне тушенка с кончика ножа добавила сил.
Все закончилось, думал Боэр, так же пытался думать и Сосновский. Но это могло закончиться для майора Штибера, чьими документами он воспользовался, а для майора Сосновского все только начинается. Надо войти в доверие не только к гестаповцу, которого он спас, но и к остальным. И выполнить задание, найти чертов архив. Да, это был еще тот заплыв, вспомнил Сосновский. Он погрузил Боэра на плотик, который заливало водой, и немец сразу промок. Да и сам Сосновский, который тащил плот через камыши, был несколько часов в воде. Осторожно пробираясь вдоль берега, он дождался темноты и только потом поплыл с плотом быстрее. А сколько стоило нервов заставить Боэра не стонать и не дрожать так, что волны шли по воде. Хотя у самого Сосновского скулы от холода сводило так, что он не мог разговаривать. Хорошо, что летом ночи короткие, хорошо, что вообще сейчас лето.
А потом Боэр его подвел. Риск был, конечно, огромный, но им повезло. Боэр решил, что они уже миновали немецкие позиции, и, увидев людей, начал кричать по-немецки, звать на помощь и называть свое звание. Сосновский не успел заткнуть гестаповцу рот, как по ним открыли огонь. Он уже думал, что им конец, когда по водной глади речушки запрыгали фонтанчики от пуль. Пулемет косил камыш и прибрежные кусты, как пила. Каждая пуля могла оказаться смертельной, последней. Ох, как Сосновский ругал в душе Боэра за его трусость, невыдержанность. Каким-то чудом все обошлось, и какой-то немецкий ефрейтор остановил стрельбу и приказал проверить, кто эти люди.
Их накормили и напоили. Точнее, развезло обоих от шнапса сразу, и Сосновский с Боэром уснули. Разбудили их, когда принесли сухую одежду. Потом долгая дорога в кузове бронетранспортера под охраной четырех автоматчиков из фельдполиции. Они ехали весь день, дважды останавливались, чтобы задержанные офицеры могли справить нужду, и снова ехали. Кормили по дороге салом с черным хлебом. Видно, из своего сухого пайка. К вечеру у Боэра свело страшными судорогами желудок. А потом на рокаде бронетранспортер попал под советские бомбы. Грохотало и горело все вокруг, земля вставала дыбом. День превратился в ночь, и только адские сполохи огня обжигали глаза и горло. Реальность мира исчезла, и было только пламя и грохот разрывов, из-за которых не было слышно ни своего голоса, ни мольбы раненых, ни криков умирающих. А потом все закончилось, и Сосновский поднял голову над бортом машины. Мир перестал быть цветным. Он стал черно-белым. Точнее, черно-серым, грязно-пепельным. Развороченная дымящаяся земля, вывороченные взрывами деревья, черные обгорелые трупы, дымящиеся остовы машин – и тишина. Это была странная, почти потусторонняя тишина оглохшего человека, умершего человека, человека, который смотрит на другой мир за стеклом. Сосновский снова обессиленно опустился на пол кузова и закрыл глаза. Но избавиться от ощущения сотрясания под собой земли еще долго не удавалось.
Ночью, в разгар сильного дождя, бронетранспортер въехал в какую-то деревушку. По натянутому сверху брезенту барабанили крупные капли дождя. За его пеленой было почти ничего не видно. Задержанные сидели на полу и ждали, прижимаясь затылками к холодной броне. Наконец прибежал какой-то офицер в брезентовой накидке, посветил фонариком внутрь.
– Боже мой, Йозеф! Это вы? Мы уже думали, что и вы погибли. Какой ужас, какой ужас. Да выходите же скорее!
Сосновский помог Боэру подняться и собрался выйти из бронетранспортера через заднюю дверь вместе с ним, но офицер остановил его вежливо, но строго.
– А вы пока оставайтесь здесь.
Боэр, хромая и опираясь на плечо офицера, исчез из поля зрения. Солдаты передали документы задержанных, и Сосновский снова откинулся на холодную броню машины. «Интересно, что этот гестаповец наплетет им. Его тут знают в лицо, значит, с Боэром все будет в порядке. А со
