решил, что это ничего не изменит. И если у него нет намерения сбежать этой ночью, скрыться, то стоит ли думать о другом. Надо играть свою роль до конца, пока не выполнена задача группы.
Разбудил Сосновского Боэр. Точнее, Сосновский сам проснулся, как только гестаповец вошел в комнату, не зажигая света. Было уже далеко за полночь. Боэр сел на край кровати своего спутника и, помолчав, спросил:
– Вы не спите, Вальтер?
– Это вы, Йозеф? – сонным голосом отозвался Сосновский. – Что вы не спите? Негде?
– Что? А, нет, не в этом дело. Точнее, есть, конечно, где спать. Я просто хотел сначала сказать вам. Я вам обязан и поэтому считаю своим долгом хоть как-то участвовать в вашей дальнейшей судьбе.
– Вы хотите отправиться со мной на фронт? – с усмешкой спросил Сосновский. – Пойдете в мой батальон?
Он дотянулся до тумбочки и вынул из пачки, оставленной денщиком, сигарету, прикурив, потушил спичку и бросил ее в блюдце. Боэр смотрел в окно, но, когда Сосновский заговорил, он вдруг будто очнулся и стал говорить быстро, торопливо, как будто боялся не успеть сказать всего.
– Мой шеф погиб. Это совершенно точно, потому что его нашли раненого на дороге после бомбежки. И он скончался на руках санитаров. И документы его переданы в штаб корпуса. Боже мой, штурмбаннфюрер Николас Альбрехт мертв! Какое горе, а я ведь с ним работал больше года, многому научился у него. А его жена, эта восхитительная немецкая женщина. Она так любила детей, но что с ней, никто не знает. Наверное, и ее машина попала под бомбы и сгорела. Все искорежено до неузнаваемости, часто после бомбежек не могут опознать людей, даже понять, сколько человек было в машине. Я знаю, я видел. Это ужасно, Вальтер!
– Это война, – осторожно ответил Сосновский, пытаясь понять, к чему этот разговор и какую информацию он может получить от Боэра.
– Война, именно война, когда гибнут лучшие люди рейха! – замотал головой гестаповец.
– Вы пришли рассказать мне о гибели вашего шефа?
– Я? – Боэр посмотрел на Сосновского широко раскрытыми от возбуждения глазами, потом опустил голову и сник. – Нет, хотя да… Видите ли, я прошу вас пока не отъезжать в свою часть. Мы хотели вам предложить остаться. Вы должны остаться.
– Почему? – удивился Сосновский.
– Вам стали известны сведения, составляющие военную тайну, и вам лучше не уезжать. Это просьба. Но это может быть и приказом, а я не хочу, чтобы вас заперли на гауптвахте до выяснения…
– И что я такого узнал, что составляет тайну? – удивился Сосновский.
– Сведения о том, что архив нашего отделения гестапо исчез, что он не найден. Что он исчез вместе с машиной штурмбаннфюрера Альбрехта. Мы считаем, что вам лучше остаться и подключиться к поискам.
Сосновский затянулся сигаретой. «Сказать, что я не знал этого, что ты сам только что сболтнул это? Нет, не стоит. Пока меня не арестовали, пока Йозеф из чувства благодарности хочет, чтобы я находился рядом с ним в статусе прикомандированного к отделу гестапо, мне это на руку. Лучше легенды и не придумаешь. Тем более автором ее буду не я, а гестапо». Он потушил сигарету в блюдечке и снова улегся, натягивая одеяло по самый подбородок.
– Йозеф, идите спать. Считаете, что мне надо остаться, значит, я останусь. Я привык выполнять приказы и служить рейху. Но, ради всего святого, дайте мне выспаться!
Коган проснулся от ощущения, что на него смотрят. Почему-то в полусне всегда чувствуешь человеческий взгляд, он давно это замечал и размышлял об этом не раз. Может быть, когда человек спит, он беззащитен и открыт, а взгляд человека обладает какой-то энергией, которую еще не открыли ученые? А может быть, наоборот, чувствовать взгляд сохранилось в человеке с далеких эпох, с каменного века. Человек спит, а его организм до такой степени мобилизован, чтобы защитить себя, что даже взгляд ощущает как опасность? Странно, но как раз тревоги Коган сейчас и не ощущал. Она была, конечно, но касалась Кати, ее состояния и того, что он бессилен помочь раненой девушке.
Оперативник стал прислушиваться, не поднимая головы. Наконец раздался еле заметный шелест ветвей, потом треск сухой ветки под чьей-то ногой, и сразу кто-то на кого-то шикнул. И снова тишина, а потом тихий голос прозвучал уже ближе: «Да говорю тебе, что живые!» Теперь стало понятно, что два человека, видимо мальчишки-подростки, находятся справа от телеги в кустарнике. Коган осторожно выбрался из-под тулупа, которым накрывался ночью вместе с Катей, и сел в телеге. Девушка не проснулась, лишь тихо простонала во сне. Мальчики в кустах притихли и замерли. Спустив ноги с телеги, Коган демонстративно потянулся, а потом позвал:
– Эй, герои! Чего прячетесь? Выходите, раз уж пришли. Познакомимся. Я же все равно знаю, что вы за мной наблюдаете. Или боитесь?
– А чего нам бояться? – ответил голос из кустов, там зашелестели ветки, послышался грозный шепот.
Явно кто-то кого-то не пускал, а тот вырывался. «Эх, дети вы, дети, – усмехнулся про себя Коган. – Как легко я вас взял на слабо». На полянку вышел невысокий парнишка с растрепанными волосами, в штопаной рубашке и безрукавке. Смотрел он угрюмо, но независимо. Помедлив, за ним вышел и второй – в картузе со сломанным козырьком и старом пиджаке, который ему был велик. Он встал рядом с другом и попытался заглянуть в телегу. Какое-то облегчение почувствовалось в груди. Коган надеялся, что раз подростки шляются по этому лесу, то недалеко и взрослые, жилье. Не живут же они здесь вдвоем? Хотя война, и не такое бывает. Коган подошел к вчерашнему кострищу и принялся разжигать огонь, подбрасывая веточки. Высокий паренек подошел и снисходительно сказал:
– Вы неправильно костер разжигаете, так долго будет. А если ветер, то и вовсе не получится. Надо шалашиком.
– Как это? – Коган с интересом посмотрел на паренька.
Второй мальчик подошел и присел возле костра на корточки. Вдвоем они быстро наломали сухих веточек и составили шалашиком. Вокруг стали ставить веточки потолще, потом круг еще более толстые. И уже последним кругом установили ветки, которые пришлось ломать через колено. Потом, взяв спички, которые ему протянул Коган, паренек ловко поджег шалашик изнутри. Быстро заплясал огонь, охватил всю внутреннюю часть шалашика, а потом пробился наружу, обдавая Когана теплом.
– Где вы так научились ловко костры разжигать? – спросил он мальчишек.
– В пионерском лагере, – ответил первый мальчик. – Да и здесь в лесу тоже. Второй год уже…
Договорить он не успел, как второй мальчишка дернул
