– Что за ерунда… – Туманов подскочил и машинально потянулся к штанам. Анюта опередила. Спрыгнула со своей половины и босиком побежала к окну. Отдернув занавеску, стала вглядываться. Полумрак обрисовал легкое на подъем тело.
– Что там?!
– Не знаю, Паш… – Она отбежала от окна, стала торопливо одеваться. – Сигнал идет с дороги. Передатчик в «скворечнике», сам знаешь. Неладно как-то…
Аналогичные «верещальники» находились в каждом доме. На то был строгий указ Петровича: в случае тревоги одновременно оповещался весь хутор. Где он брал технику – неизвестно. Да и неважно. Главное, свистнула вовремя.
Впотьмах оделись. Анюта накинула фуфайку, Туманов – свою цивильную курточку из дорогой кожи. С улицы уже слышался шум. Не сговариваясь, прилипли к окну.
Маленькая фигурка бегала от дома к дому. Стучала в стекла, кричала, бежала дальше.
– Это Данилка, внучок Петровича… – выдохнула Анюта. Сжала его руку. – Пашенька, беда мне чудится. Не напрасно он…
– Нормально, нормально, – пробормотал Туманов. – Ты не паникуй.
– Тетя Таня, дядя Женя, уходите, «фрицы» идут! – донесся из соседнего палисадника писклявый голосок.
Анюта распахнула фрамугу. Спотыкаясь, фигурка семенила к ним.
– Дядя Паша, тетя Аня, уходите, «фрицы» идут!.. – верещал пацаненок заезженной пластинкой.
– Да что стряслось, Данилка? – взвизгнула Анюта.
– Не знаю, тетя Аня!.. Не знаю!.. Дядя Сема передал по рации – «фрицы» идут!.. – Пацаненок споткнулся, словно огретый подзатыльником, подскочил – побежал, неуклюже переваливаясь, через пустырь.
– Ох, Пашенька… – Анюта судорожно всхлипнула. – Да что же это…
Это были еще цветочки. Кошмар разразился буквально через мгновение – как гром среди ясного неба. Черная тень вертолета взмыла над шапкой леса. Застыла, поводя хвостом, и рванулась на хутор… Борт накренился. Трассирующие блестки посыпались с неба. Веером прошлись по поселку, рассыпаясь слева направо гирляндами огней. И сразу все загремело, зарябило! Крупнокалиберный, чертыхнулся Туманов. Сволочи!.. Пацаненок, добежав до колодца, взмахнул ручонками, точно подбитая птица, упал. Взвилась факелом крыша дома напротив. Занялась соседняя. Зажигательными бьют…
В короткий миг хутор объяло пламенем. В комнату потянулась гарь. А вертолет продолжал висеть над головой и стучать длинными очередями, посылая трассирующие светлячки в неохваченные огнем дома.
Туманов отбросил с пола холщовую рогожку, рванул кольцо.
– В бункер, Анюта, живо!..
– Нет, Паша.
Не понял. Голос прозвучал необычно. Вроде и не Анюта. А кто? Он, удивленный, распрямился. Вот срань-то…
Она сняла со стены автомат и повесила на плечо. Зачем? Потом сделала попытку втиснуть мясной тесак в голенище. По бледному личику плясали золотые отливы.
– Нет, Паша. Не пойду. Выкурят нас из бункера. Ты уходи, прячься, Пашенька, обо мне не думай. Мне, кроме этого хутора, идти некуда, я здесь буду… голыми руками не возьмут, не думай…
Она говорила механически, сухо – и слова произносила не сразу, а как бы сперва вспоминая.
– Сгоришь, идиотка! – взревел он. Отобрал у нее тесак, схватил за руку и потянул к двери, за которой уже кричали люди. В одном она была права: бункер – вариант заведомо тухлый. Самому себе петлю рисовать. В катакомбы можно загрузить детей, дабы не сгорели заживо – свято веруя, что потом помилуют, сжалятся; не факт, конечно, но шанс есть. А для взрослых нет надежды: выкурят – и в овраг. И в лагерную пыль не сотрут, таких гавриков в лагеря не берут – не те работяги. Вольные. Один выход – бежать к реке… Они выскочили из дома и упали у «египетских» поленниц, складированных перед банькой. Удивительное дело – банька не пострадала, в отличие от дома, крыша которого уже весело потрескивала. Вертолет вел огонь по южным окраинам – там небо чертили пунктиры и рвалось пламя. Человеческие фигуры метались в кострище. Голосили бабы, кто-то отчаянный и отважный короткими очередями долбил по вертолету. Было светло как днем: дома, ставшие мощными факелами, освещали антураж не хуже прожектора.
Мимо убитого пацаненка пробежали трое. Двое мужиков, одна баба. Тощий дядька, похожий на Буратиныча, замыкал отход. Уже подбегали к насыпи – под ней начинались мостки, река, когда стрелок с вертолета переместил огонь. Следовало ожидать – на открытом пространстве у речного берега бегущие люди – как на ладони. Первой споткнулась женщина. Мужчина налетел сзади, и оба покатились, сминая заросли осота. Буратиныч упал последним – махнул автоматом и со всего разгона хряпнулся лицом…
Положение становилось отчаянным. Река отпадала. Любой смельчак на насыпи будет желанной мишенью для зависшей гадины. Идея, озарившая Туманова, тянула на сумасбродство. А выбор был? Ежу понятно, каратели шли цепью по лесу и не могли обойти землянку со «скворечником». Дневальный успел забить тревогу и даже связаться с Петровичем. Дальнейшая его судьба неизвестна (как и судьба Петровича). Вряд ли он обернулся филином. До землянки полтора километра – если тревогу дали пять минут назад, то они еще на подходе. Каратели, осуществляющие тактику выжженных деревень, – это, конечно, не желторотые юнцы-трехгодичники, но и не натасканный спецназ, идущий по ночной чащобе как по родному дому. Гнать не будут. Не умеют. Карательные части набраны на контрактной основе из отпетых ублюдков, которым на тактическую подготовку глубоко и с прибором, а хотят они только жечь да мучить. Если броситься навстречу облаве, то в теории можно пробиться через рваную цепь (основательно рваную – попробуйте соблюсти в ночной тайге боевой порядок, когда задано одно лишь направление).
Вертолет продолжал грузить свинцом западную окраину – пытаясь подрубить упрямого стрелка.
Анюту колотило.
– Бежим за околицу. Да пригнись ты… – Туманов бесцеремонно схватил ее за шиворот.
– Боже, будь милостив ко мне, грешной, – внезапно сказала она на полном серьезе и встала на ноги. Теперь она была сама собой – свихнувшейся от страха женщиной. Осознав утрату, обмякла, задор приутих.
Он подтолкнул ее к ограде.
– Будет он к тебе милостив, будет. Если сама захочешь… Прыгай. Тебя в школе не учили через козла прыгать?
Стрелок с вертолета их заметил слишком поздно. Они вбегали в лес, когда он прозрел и послал длинную очередь, обрубившую еловую лапу…
Темнота навалилась – окаянная… Пока привыкали глаза, раздраженные пламенем, Анюта успела провалиться в бурелом, а Туманов – повстречаться с деревом.
– Ну-ка, отдай мне это горе, – он попытался перехватить цевье автомата. – А то, факт, наколбасим. Будет нам тогда и прогулка, и надгробье.
– Нет, Паша, не отдам… – Она впилась в автомат, как в родное чадо, – намертво. – Мне спокойней с ним, Паша, пойми…
– Ладно, ладно, хренушки с тобой, – отступил он. – Фетиш, да? Только вон ту закорючку не дави, запомнишь? Знаешь, какую?.. Что бы ни случилось, даже если увидишь их, гадов. Нельзя нам стрелять, Анюта. Держись за хлястик и молчок, уяснила?
– Не маленькая я, Паша…
– Молчи, кому говорю…
Дай им бог унести ноги. В непроглядном мраке шли на ощупь, не видя дороги. Стволы деревьев вырастали под носом и сразу наваливались. Лес давил темнотой, возбуждая картинки в голове отнюдь не светлые. Гиблое место. Позорно страшно двигаться дальше, когда чуешь топор, висящий над головой. Но Туманов еще не догадывался, насколько худо все в действительности. Нет, он не сомневался, что в этой стране плохо везде, где мы есть, но чтобы вот так!..
Силуэт из-за дерева вынырнул нежданно и эффектно – как зубилом по затылку. Кто-то грузный пыхтел напролом, переваливаясь с боку на бок. Никакой тебе дистанции – лоб в лоб… Он не ожидал нападения, в отличие от Туманова, который ожидал. Подготовка «Бастиона» не проходит даром, наука убивать пусть не в душе, но в руках. Он врезал тесаком – наискосок, наотмашь, целясь в основание левой ключицы. Каратель вскрикнул, сцапал его за куртку и потащил на себя. Он опять замахнулся, ударил. Руки разжались. Вскрик перешел в хрипение, хрип – в какую-то тошниловку. Тень шатнулась, нетвердо сделав шаг назад, и упала навзничь, прошуршав одеждами.
– Сдохни, скотина… – процедил Туманов. Обернулся.
– Анюта?
– Здесь я, Паша, – испуганно вякнули заросли по правую руку. – Здесь я, родной…
Как гном из-под одеяла – ну право слово.
– Ко мне, Анюта… Бежим…
– Конечно, Пашенька…
И вдруг закричала – с надрывом, заполошно… Так кричат глупые бабы в импортных страшилках, оставаясь один на один с чудовищем. Этот крик у них визгом зовется…
– Б…! – ругнулся Туманов. В горле запершило.
Почти без паузы лес прошила тугая очередь. Совсем рядом. Еще одно тело затрещало буреломом и легло.
Он помчался на крик.
– Я попала в него, Паша… – фальцетом сообщила Анюта.
В траве лежало бесформенное, похожее на груду тряпья, тело.
