– Командир взвода кого? – ловко уклонился от жезла Голландец, выворачивая наизнанку бумажник.
– Дорожно-патрульной службы, – пояснил лейтенант. – Будьте добры, документы.
– Конечно, конечно, – согласился Голландец. Чем дальше от военкома, тем лучше – исчезает соблазн попросить открыть багажник.
Но удача изменила ему. Сержант вышел из своего автомобиля и направился к «Фокусу». Голландец, пока лейтенант погружался в изучение документов, быстро осмотрелся. На заднем сиденье «Мерседеса» лежал автомат. Было очевидно, что этим двоим ничего тяжелее «макарова» доверять нельзя. В крайнем случае можно будет вырубить этого интеллигентного лейтенанта, шея которого торчит из воротника робы, как карандаш из стакана, а сержанта запугать очередью вверх и разоружить. Поняв, что в этом случае начнется то, что мозг подсказал в первую очередь, Голландец провел пальцами по губам. Его «загонят» в считаные минуты.
– Классные машины, – похвалил он милицейское средство передвижения. – Впереди в «Мерседесе» еще ни разу не сидел.
Попытка отвлечь внимание офицера милиции окончилась фиаско. Тот лишь кивнул, сбить его с толку оказалось делом не простым. Ситуация начала осложняться, когда сержант наклонился к нижнему уровню багажника и довольно долгое время стоял буквой «Г» над регистрационным номером. Высмотрев что-то незаконное, за чем, собственно, к машине и подходил, он развернулся и пошел к «Мерседесу».
– Нарушаем, гражданин водитель, – наконец-то прорвало интеллигентного, но не словоохотливого лейтенанта. – Скорость превышаем.
– Согласен, – не дав тому договорить, покаялся Голландец. – Сколько стоит штраф?
– Суд решает.
– Давайте быстро проведем заседание?
– Товарищ водитель, – наклонившись к окну, вмешался сержант, – а чего это у вас из багажника кровь течет? А?
– Тушу везу.
Лейтенант покосился.
– Шашлычки?
– Да. Знаете, не хватило, пришлось вторую ходку делать. Барана одного только что замариновал. Люди ждут, отсюда и скорость…
– А где это вы шашлыки готовите? Уж не в Тропаревском ли парке?
– Да что вы. Как можно. Москва задыхается. На сороковом километре Калужского.
Сержант присвистнул.
– А почему тогда едете в обратном направлении?
– Так здесь же разворот запрещен.
– Шашлычки… – вдохновленно протянул лейтенант, но тут же вдохновение утратил. – Значит, пили?
– Нельзя, – вздохнул Голландец. – Гипертония.
– Знакомое дело, – подтвердил сержант. – Я вот тут в феврале тоже на винт намотал, так целый месяц пришлось без пива и женщин…
– Ну, сейчас-то все в порядке? – буркнул Голландец.
– Сейчас – да.
– Так в чем же дело? – И в консоль «Мерседеса» наискось воткнулась купюра в сто долларов. – После смены приготовьте мяска, прикупите пивка, прихватите девочек и в лесок… Заодно и за день рождения моего сына стаканчик пропустите.
Вот теперь очень западло мужика тиранить. У обоих на пальцах обручальные кольца, и, судя по всему, они очень хорошо знают, что такое именины первенца.
– Мы мзды не берем, – отвернулся к окну лейтенант. – За державу обидно.
– А мне как обидно! – возмутился Голландец. – Теперь что, пиво не пить и мясо не жарить, что ли?
Через минуту он подошел к «Фокусу». Никуда не торопясь, вынул тряпку, стер с бампера свежую, но уже начинающую терять блеск кровь, на глазах милиционеров помыл «Нарзаном» руки, закурил и только после этого сел за руль.
Голландец тронулся с места и тут же услышал телефонный сигнал. Вызов прозвучал мелодией, не имеющей к Комитету никакого отношения. Это был общая мелодия вызова.
– Слушаю вас.
– Голландец? Это Гессингхорст, не удивляйтесь… И ни о чем не спрашивайте. Кардиологическое отделение клинической больницы Юго-Западного округа… Постарайтесь не светиться у каждого фонаря…
– Хорошо, Яков… – и Голландец вдруг понял, что не помнит отчества Гессингхорста.
– Николаевич, – помог ему тот.
– Я еду.
Он твердым шагом прошагал вдоль всего коридора. Есть учреждения, где такая уверенность открывает все двери. Заряженный на жизнь и шагающий такой походкой человек увеличивает шансы быть замеченным, но не остановленным.
Он находился в клинике. В том месте, откуда со свистом вышибут любого, кто без пропуска. Пропуск можно взять, не проблема. Проблема в переписывании данных его паспорта в журнал, что лежит на столе тетки, выдающей пропуска. Голландец вообще не понимал, зачем в больницах нужны пропуска, если их можно приобрести, сунув под стекло паспорт. Почему тогда не проходить по паспорту? Или просто проходить? Чтобы обезопасить находящихся на лечении лиц от таких, как Голландец? Но вот же он, идет уверенной походкой по коридору режимной, то есть обычной российской клиники.
Однако хватит играть в их игры. Голландец приехал, чтобы здесь ставили спектакль по его пьесе.
Халат и стетоскоп он нашел на первом этаже, в незапертом по старому русскому обычаю кабинете врача-офтальмолога. Зачем офтальмологу стетоскоп? Хотя это Россия. Написано «офтальмолог», а кабинет вполне может занимать терапевт. А кабинет терапевта заставлен каталками с окоченевшими телами – в морге кварцевание.
Не помешала и маска. В эпоху вируса Эбола и азиатских ОРЗ с летальным исходом вполне оправданный элемент формы одежды.
Не нужно никого тревожить вопросами. Во-первых, если ты врач клиники и при этом не знаешь, где находится кардиологическое отделение, то уже через пять минут ты сам будешь отвечать на вопросы. Во-вторых, он знает, как выглядит Гессингхорст.
Но вскоре положение осложнилось. Голландец понял это уже на входе в отделение с изображением сердца на стеклянной части двери. У дверей стоял молодой человек в форме сержанта милиции и, едва Голландец двинул свое мощное тело в проем, тут же преградил ему дорогу.
– Вы к кому?
– К завотделением.
– Кто вы?
Голландец раздраженно уставился на сержанта упругим взглядом.
– Так, может, мне в кабинет сбегать за дипломом выпускника Тауэрской медицинской академии? Не узнаете меня в гриме? Когда ваш начальник договаривался со мной о выставлении тут поста, он скорее всего не имел в виду тот факт, что в отделение не будут пускать и меня тоже. Как вы думаете?
Сержант сделал шаг назад, но Голландец не торопился.
– Молодой человек, я же просил, чтобы ваши люди были на посту в халатах! Это же не приемное отделение, это кардиология! А вы своими пыльными ботинками… Накиньте халат, натяните бахилы. Я же просил.
– А где я все это возьму? – удивился сержант.
Пообещав прислать после ухода сестру-хозяйку со всем необходимым, Голландец продолжил движение вдоль коридорных дверей.
Первая палата. Ничего похожего…
Вторая. Три тетки и одна бабка…
Он был похож на главврача, осматривающего собственное хозяйство.
Третья… Оп! – Голландец резко закрыл дверь. Трое мужиков в зеленых халатах махали двумя утюгами с проводами над чьей-то волосатой грудью. Волосы черные, густые, значит, молодой. Значит, просто не повезло.
Гессингхорста он обнаружил в пятой по счету палате. Старик лежал, уставившись полузакрытыми глазами в место соединения потолка со стеной напротив. Голландец шагнул в палату и плотно притворил за собой дверь. Гессингхорст был нехорош. Он узнал гостя, но на лице его не промелькнуло той аристократической издевки, которой он по обыкновению одаривал Голландца, когда их пути пересекались. Эксперты не любят соперничества. И каждый переживает это по-своему. Сейчас же, опустив взгляд, Гессингхорст не повел бровью.
– Здравствуйте, Яков Николаевич.
– Я знал, что вы заявитесь, – четко проговорил он. Четко и твердо, хотя еще мгновение назад Голландец подумал, что беседа с Гессингхорстом может протекать с большим трудом.
– Почему вы это знали?
– Потому что видели «Ирисы».
– Откуда вам это знать?
Гессингхорст показал взглядом на тумбочку. Голландец свинтил с бутылки «Эвиан» пробку и налил в стакан. Гессингхорст сделал несколько глотков и вернул стакан.
– В Москве, Голландец, только три человека, которые могут определить или опровергнуть подлинность картины. Они же укажут и точную стоимость. Я здесь, остались вы. Поэтому я и позвонил вам.
– А почему не Жданову?
– Я звонил, чтобы предупредить. Но опоздал.
– Что это значит? – встревожился Голландец.
– Я набрал номер Эльдара. Мне ответила женщина. Она сказала, что Жданова сбила машина. Он умер, не приходя в сознание. Прямо на мостовой. Один из лучших специалистов в области живописи. На мостовой.
– Такое иногда случается, Яков Николаевич.
Гессингхорст, плотный старик лет шестидесяти, схватил вдруг руку Голландца и подтянул к себе.
– Это не случайно!
– Кто-то специально сбил Жданова? – Голландец, вспоминая обнаженный этюд на балконе и измочаленную трость, попробовал за улыбкой скрыть тревогу, но у него не получилось.
