И уже в следующий момент туша боевика из группировки Ржавого в давно не стираном камуфляже с размаху накрыла пылающие в мангале берёзовые поленья. Тыра взорвался снопом искр, дымом пыхнуло из-под брошенного наземь нападавшего. Шмель наскока ждал, поэтому бросок ему удался.
– Мочи его! – прокричал Хвощ, выхватил нож, но уже в следующий момент взглядом упёрся в чёрный холодный зрачок пистолета.
– Ты чё, брат! Мы же пошутили! – при этом Хвощ показывал Шмелю нож, как будто это и было доказательством их с Тырой прикола.
Для убедительности и страховки – а вдруг микрофон оборвался, пока он проводил бросок! – Шмель жахнул из своего «ТТ» китайского производства под ноги вскочившему Тыре.
«Счастливые» обладатели двух тысяч баксов окончательно убедились – не газовый.
– Стволы, пики – на землю! – скомандовал Шмель.
Оказалось, что сейчас у них на двоих только нож Хвоща.
– Сядь, убоище! – приказал Шмель Тыре, – и поближе к своему рыжему компаньону.
Убивать не буду. А только поинтересуюсь, сколько часов жизни вам отмерено после того, как о вашей подлянке узнает Ржавый? Вы же его продали! По вам самый глубокий омут плачет, и нырять будете без плавок, с дырками в голове. А если и всплывёте, то не раньше, чем под Нижним Новгородом.
Кинжал сидел в машине один, благоразумно закрыв все окна.
В наушниках звучал приговор.
Хвощ рассказывал, как приехали из Москвы, на «мерседесе» цвета «мокрый асфальт» здоровый мужик с усами, с ним водитель с пушкой на поясе.
Он заплатил им с Тырой по штуке баксов – за шмон в доме сестричек.
Чего искать, непонятно. Он просил, чтобы они ему подробно рассказали, что там есть вообще – тряпьё, бытовая техника, бижутерия, косметика всякая. Его не интересовали ни деньги, ни документы, ни наркотики. Ему нужно было, как он сказал, просто сделать ревизию.
Спросил, нет ли там коллекции кортиков?
До фига было драгоценностей, он просил их описать. Но – как? Ни Хвощ, ни Тыра в ювелирном деле не разбирались. Ну, жёлтый металл, ну, зелёный камушек…
Дважды приезжал в течение двух недель. Два шмона делали, пока сестрички ходили по рынку.
В третий раз москвич пошёл в дом сам.
Приехал на убитой «семёрке», сам за рулём, загримированный, еле узнали.
Тыра ходил по рынку за сестричками – с радиостанцией, деловой вручил. Хвощ дежурил у дома.
А тот вошёл и тут же… вышел.
Ничего, сказал, интересного, – и уехал. Как назвался? Зовите, говорит, Адвокатом.
Когда это было? Да позавчера.
Рассчитываясь со Шмелём, Кинжал прибавил двести долларов:
– Завтра дом сожги.
Не доезжая до Москвы, он отпустил и водителя, и охрану.
Его шишкинские домохозяева Василь и Наталья приняли Олесю с радостью:
– Сергеич, дочка или племяшка?
– Это моя невеста, – сказал Кинжал.
В «кирпичах» Толстый разбирался профессионально.
Изъятую пару перстней он оценил сразу – порядка четырёхсот тысяч долларов.
Такие подарки Кинжалу явно не по карману. Или сам не знал, что дарит, – такое тоже бывает.
То, что работа – новодел, он понял сразу, значит, никак не бабушкино наследство.
И алмазам лет двадцать – не больше.
Но кроме бухгалтерского подхода был ещё один – криминологический.
Сочинитель Лев Рокотов, он же Толстый, знал, что почти за каждым таким камнем – обязательно какая-то история, и не исключено, что уголовная.
Он сидел в своём особняке на Новой Риге, нацепив специальные окуляры для ювелиров, рассматривал камни и размышлял.
Впервые за последние семь лет он пошёл на дело, и так удачно. И стоимость бриллиантов его сейчас волновала в последнюю очередь. Он чувствовал, что здесь какая-то тайна Кинжала, а возможно, и разгадка его личности, которая вот уже почти три года не давала покоя.
Говорить или нет пахану – вот в чём вопрос.
Когда тот рассказал про Озерки, то вовсе не имел в виду, что кореш тут же поедет делать там ревизию. Чего, скажет, искал? Или какие подозрения? Тогда давай, выкладывай.
Такая инициатива наказуема – Желвак этого не любит.
И Толстый решил события не торопить.
Айсор выслушал Осу, не перебивая:
– Причин для тревоги не вижу. Да, Желвак может установить, откуда камни, если они попадут ему в руки. Но – и только. А бриллианты ты купил у бывшего заместителя министра внутренних дел Глеба Аркадьевича Живило и всего за пятнадцать тысяч долларов. У того возникли финансовые проблемы – внуку понадобилась операция по поводу лейкемии.
– Это факт, мальчик до сих пор проходит реабилитацию в Германии. Вот и пусть пахан организует проверку – пупок развяжется ещё задолго до того, как узнает правду. А вывел на тебя ментовского генерала председатель правления банка «Ротор»
Джон Борисович Касаткин, то есть лично я. Сделка прошла в помещении моего банка, – тут Айсор назвал дату и точное время. – И не дрейфь, кореш!
Это была любимая поговорка отца.
– Оса, лично мне, для души, ты можешь поведать, как тебя угораздило отвалить сотни тысяч баксов двум периферийным шлюшкам? Ты честно заработал хорошие деньги – в виде дорогих камней. Спрятал бы их подальше; такое хранят всю жизнь и передают по наследству. Бриллианты даже инфляции не подвержены.
Кинжал никогда не краснел – он бледнел. Вот и сейчас Оса покрылся белыми пятнами, но ответить Айсору не смог – не нашлось слов.
Так плохо Кинжалу не было давно.
Разговор с Айсором его не успокоил, а только больше растревожил.
Пришлось всё рассказать и об организованной им заимке в Озерках, и о том, как к сестричкам попали бриллианты, выданные под расписку Шкипером со словами «за помощь российской военной разведке». Для скрытного Кинжала это было сущей пыткой.
Да и Цифра на этот раз над ним, математиком, горько посмеялась, что вообще было невыносимо.
А та лёгкость, с которой Айсор придумал, как объяснить Желваку, откуда у него оказались бриллианты, купленные в 1983 году в Якутии цеховиком Гельфондом, попахивала смертным приговором.
И – поделом!
Он подвёл профессионалов защиты государственных интересов. И они теперь просто обязаны будут его убрать, чтобы начисто исключить даже теоретическую возможность утечки информации о финансировании какой-то наверняка совершенно секретной операции.
О ней Кинжал ничего не знал, но о происхождении алмазов на его месте не догадался бы только дурак. Сначала его пересказ Шкиперу о подпольном пушном «короле» и, наконец, боевая награда в виде двух крупных бриллиантов.
Сперва он крепко помог.
А потом – коварно подставил. Он этого не хотел – видит Бог – только судят и приговаривают по результату, а не по намерениям.
Он должен был предвидеть, что сестричек могут обокрасть. Перстнями они могли похвастаться, продать их за бесценок. А в руках опытного геммолога «кирпич» превращается в раскрытую книгу, по которой тот сможет прочитать и время, и место его добычи.
Кинжал был уверен – попади эти алмазы в руки Желвака, он обязательно раскопает их происхождение. И поверит ли он истории с бывшим замминистра внутренних дел – это ещё вопрос.
Палыч – один из самых крупных спецов в стране по бриллиантам, – это ему сказал тот же Глеб Живило. А случись, то и консультанты у Желвака найдутся на уровне экспертов Алмазного фонда – в этом сомневаться не приходится. У пахана будет стимул разгадать происхождение камней, потому что к ним прикасались руки его «крестника».
Жизнь Олеси в секретном особняке Кинжала оказалась не сахар. Не так она себе всё представляла, когда увидела, куда её привезли. Любимый Леонид тут же исчез, строго-настрого приказав во всём подчиняться лично Василию. Мобильный телефон у неё отобрали.
«Девочка моя, ты в бегах и сама знаешь, по какому случаю. Если не хочешь перейти на тюремную баланду за колючей проволокой, сиди тихо и не рыпайся. Нет тебя здесь».
Первую ночь она проспала как убитая и проснулась только от того, что почувствовала на себе чей-то взгляд. Спала Олеся в одних трусиках, во сне одеяло было отброшено, она открыла глаза и увидела раскрасневшуюся от удовольствия физиономию Василя.
Тот стоял с подносом, на котором дымился кофе, лежали две нежнейшие булочки с изюмом домашней выпечки, а в вазочке стояли три огромные жёлтые ромашки.
Олеся потянулась, а укрыться одеялом даже не попыталась.
«Какая же это невеста Сергеича!» – тут же сообразил благоразумный Василь.
Он поставил поднос на тумбочку, шмыгнул носом и пошёл делиться впечатлениями с женой Натальей.
Первое утреннее желание юной развратницы из города Озерки осталось неудовлетворённым.
Она позавтракала. Кофе и сливки выпила по отдельности, а булочки проглотила чуть ли ни целиком, так они были вкусны.
