Он знал, что это пройдет. Он знал, что его подкожных запасов действительно может хватить надолго, пусть не на три месяца, но дней на двадцать точно. Были бы вода и тепло. И все равно есть хотелось невероятно. И, совершенно определенно, так же хотели есть его жена и его сын.
Он вернулся к шалашу за ведром и обреченно побрел в нижнюю часть острова, туда, где, беспрерывно кружась, плавали щепки, полиэтиленовые пакеты и мелкая ледяная крошка. Туман стлался плотной, сплошной массой, скрывая от него не только оба берега великой реки, но даже мчащийся по течению лед.
Можно было уверенно сказать: никто в течение ближайших двух-трех недель, на все время ледохода, за ними не явится. Только потом, когда риск пропороть дно лодки о полузатопленную льдину или снесенное паводком бревно исчезнет, на острова потянутся первые рыбаки… Но две-три недели подряд нырять за раками в ледяную воду…
Он вдруг печально усмехнулся, осознав, что думает в этот миг не о состоянии здоровья жены и ребенка, не о трагически погибшем подо льдом костолицем Борисе и даже не о прихожанах… А только об испытании ледяной водой, которое ждет его через несколько минут и будет его роковой обязанностью в течение этих самых двух-трех недель. Он не знал, выдержит ли столько.
– Господи, помоги! – от всей души попросил он, поставил ржавое рыбацкое ведро на землю и начал раздеваться.
* * *
Прошла ночь, и прошел день. Затем прошла еще одна ночь и еще один день… Поначалу, обеспокоенный холодом и жуткими, антисанитарными условиями существования, отец Василий регулярно донимал Ольгу своими расспросами о здоровье, отчего жена смущалась и старалась отделаться односложными ответами. Но затем, осознав, что сон, тепло, калорийная еда и здоровый молодой Олюшкин организм делают свое дело, он поуспокоился и все свое внимание направил на дальнейшее улучшение их, с позволения сказать, быта.
Часами отец Василий стаскивал к дереву на возвышении камыш и все утеплял и утеплял их ветхое жилище, пока не понял, что всему есть пределы, и сколько бы он камыша еще ни притащил, теплее в шалаше уже не станет. И тогда он принялся за дрова и за день натащил столько плавника, что внезапно понял: он вполне может устроить такой гигантский костер, что не обратить на него внимание станет просто невозможным! И лишь плотный густой туман помешал ему запустить этот «сигнал SOS» немедленно. Приходилось только ждать погоды…
Постепенно они привыкли ко всему: к однообразной несоленой пище, к щиплющему глаза вечному дыму от плавника, к тому, что спать приходится практически сидя, регулярно поворачиваясь к огню то одним, то другим боком… Они привыкли даже к постоянному, круглосуточному грохоту и шуршанию льдин.
Но было одно, что доставляло священнику немыслимые муки: необходимость лезть в ледяную воду. И ожидание этого часа отравляло ему все. Отец Василий старательно отгонял от себя все мысли о реке, но, даже радуясь тому, что вылезает из ледяной воды, он помнил, что не пройдет и половины суток, и ему снова придется сюда возвращаться!
Если бы это было возможно, он сразу набрал бы столько этих головоногих ублюдков, чтобы не идти за ними еще трое суток. Но вот беда: искать их было непросто; все больше и больше нор оказывались пустыми, и, когда отец Василий набирал-таки достаточно, чтобы покормить Олюшку, ему уже начинало казаться, что вот, еще немного, и он просто умрет.
И все-таки, едва он отогревался у костра и все окружающее начинало потихоньку обретать смысл, он все чаще и чаще задумывался о своем ребенке. В недолгое свободное время он смотрел на маленькое существо; на его миниатюрные, но совсем как у настоящего человека ноготки; на крошечный носик; на беспорядочно поворачивающиеся глаза, и наполнялся страхом. Отец Василий начал понимать, что теперь все, абсолютно все в жизни этого маленького человечка потечет именно так, как они с Ольгой его научат. Но, второй год поучая и наставляя других и беря на себя ответственность за сотни, а в последнее время более чем за тысячу жизней, он оказался совершенно не готов к ответственности за эту одну жизнь. И от этой мысли ему делалось нехорошо.
В один из таких часов относительного покоя он вдруг ясно вспомнил предсказание гадалки Софьи и осознал, что все сбылось, один к одному. С врагом замирился, с другом поссорился, а теперь вот и Ольгу не уберег. Было ли это действительно начертано в небесных скрижалях? Он не знал. Сатана ли спровоцировал его на весь этот бардак в судьбе или господь предупредил? Он не знал и этого. «И не узнаю до срока», – печально подумал он.
* * *
Только на третий день их пребывания на острове, а значит, и Масленицы туман ушел. Еще задолго да рассвета отец Василий выскочил из шалаша, глянул на чистое, звездное небо и чуть не заплакал.
– Спасибо, господи, – прошептал он. – Спасены!
И лишь понимание, что люди на обоих берегах еще спят, а потому огня на острове не увидят, остановило его от того, чтобы немедленно развести гигантский костер. Он принялся жадно вглядываться в линию горизонта сначала с одной стороны, а затем и с другой, но разглядел только далекие, очень далекие огни усть-кудеярского причала и, кажется, строящегося софиевского элеватора.
Лед по-прежнему так и несло вниз, но льдины стали поменьше в размерах, а свободной воды между ними было куда как больше. Отец Василий взял опостылевшее ржавое ведро и обреченно направился к до омерзения знакомой заводи. И лишь подойдя совсем близко к берегу, он почувствовал какой-то непорядок; что-то здесь было не так, как всегда.
Священник тревожно вгляделся в ставшую еще грязнее воду, затем перевел взгляд на берег и внезапно понял, что именно не так… Вода подступила и украла больше метра береговой линии!
Он заметался по берегу, но что теперь предпринять, не имел никакого представления. «Эмчеэсники взрывали лед! – хаотично метались его мысли. – Значит, они боялись большого паводка… Так? Или нет?» Он не был уверен ни в чем. Не связанный укладом своей жизни с рекой, он совсем не интересовался регулярными сводками МЧС и теперь пожинал плоды своей неосведомленности… Поистине страшные плоды.
Священник кинулся к шалашу, но на полпути вернулся и, выбрав подходящую корягу, подтащил ее к берегу и положил как раз на линию подступившей воды. «Если река в ближайшее время подымется, – подумал он. – Я об этом узнаю сразу… А потом? Что будет, если она и впрямь подымется?» Ответа не было.
Отец Василий кинулся обратно на пригорок и принялся стремительно стаскивать все собранное топливо в одну кучу – в стороне от своего жилища. Ему нужен был большой костер и как можно быстрее. Потому что никто бы не сказал ему сейчас, сколько времени у них осталось.
– Что случилось, Миша? – встревоженно высунулась из шалаша Ольга.
– Туман ушел, Олюшка! – жизнерадостно соврал отец Василий. – Теперь наш сигнал точно увидят!
Ольга с глубоким сомнением посмотрела на своего супруга, но, слава тебе, господи, ничего переспрашивать не стала и снова спряталась внутри. Отец Василий обхватил огромное, самое большое бревно, прижал его сырую, изъеденную паразитами, мертвую плоть к своей груди и попер в общую кучу.
«Только бы кто-нибудь заметил! – шептал он. – Только бы они поняли, что здесь действительно беда!» Он помнил это состояние души, когда не хочется верить ни во что плохое или, что еще хуже, когда человек стесняется напрячь соответствующие службы, потому что боится выглядеть паникером, если опасность окажется надуманной… Только бы они, хоть на этот раз, не побоялись!
Примерно через полчаса огромная, действительно огромная, пирамида из трухлявого, полусырого дерева была сложена. Священник щедро переложил бревна, доски и ветки сухим, ломким камышом и побежал к заводи посмотреть, не подошла ли вода еще ближе. Но едва только показалась эта заводь, как он понял: все совсем плохо! Потому что вода не просто подошла – положенной им на берегу тяжеленной коряги не оказалось на месте, да и самого места уже не было видно под водой.
Отец Василий побежал – изо всех сил – поджигать приготовленное им чудовищное сооружение.
Дрожащими руками он вытащил из кармана зажигалку и щелкнул рычажком. Маленький голубенький огонек весело вспыхнул и родил в плотной камышовой вязке своего светло-желтого собрата, и пирамида стремительно занялась.
– Что случилось? – опять выглянула из шалаша Ольга.
Отец Василий хотел соврать и понял, что не может. Не сейчас. Потому что случись ему ошибиться в своих надеждах, и этот костер станет их погребальным костром, а часы или даже минуты, проведенные вместе, их последними минутами.
– Вода наступает, – дрогнувшим голосом произнес он.
Ольгины глаза широко распахнулись, задумались, ушли куда-то глубоко в себя, а потом снова прямо и властно посмотрели на мужа.
– Если они не успеют, что мы будем делать? – тихо, но внятно спросила она.
