— А как же…
— Хватит. Устал я. Иди — душу свою спасай.
Старик замолчал, слегка опустил голову и, будто отключившись, сомкнул веки. Разговор был окончен. Макс непонимающе потоптался на месте, повернулся и побрел в храм. Видеть, что дед осенил его в спину крестом, он не мог.
В храм Макс вошел с грузом сомнений. Но груз душевный был еще тяжелее. Задуманное было исполнено. Или почти исполнено, а душу, напротив успокоения, разрывала непонятная тревога. Макс купил в лавке свечу и подошел к образу Богородицы. Божья матерь смотрела с печалью. Не осуждающе, нет — в ее глазах он увидел скорбь. Поставив свечу, Макс перекрестился и смиренно склонил голову. Запах ладана, полумрак и треск плавящегося воска умиротворяли. Словно настраивали на особый, душевный лад. Он едва различил — «Отче наш, иже еси на небеси…». В недоумении обернулся, рядом никого не было. Но слова молитвы по-прежнему были слышны. Откуда-то он знал их. Несмело сухими губами Макс повторил: «Отче наш, иже еси на небеси…». И тут же остальные изошли сами собой: «Да святится воля твоя. Да придет царствие твое…» Он не произносил этих слов с тех пор, как не видел мать. Сейчас же, будто подсказанная свыше, молитва сама слетала с губ. Сглотнув ком, он почувствовал, как увлажнились глаза и, непроизвольно потекли слезы. Торопливо, будто боясь, что окружающие заметят его слабость, вытер щеку ладонью и вобрал глубоким глотком сладкий воздух.
Подошедшая к образу, служка деловито вытаскивала огарки из светильника. Сбивая дыханием пламя, ловко кидала их в коробку.
— Извините.
Голос из пересохшего горла едва был слышен самому. Но старушка услышала, повернулась и вопросительно замерла.
— Да-да, слушаю вас.
— Понимаете… Я не знаю. Я никогда этого не делал.… В общем.… Я хочу покаяться. Мне очень нужно.
Служка сделала строгое лицо и, будто проверяя, все ли правильно поняла, переспросила.
— Исповедоваться, значит?! У батюшки?! Так?
Макс смущенно опустил взгляд и утвердительно закивал.
— Даже не знаю. Таинство исповеди у нас по утрам. После заутреней.
Макс поднял умоляющий взгляд.
— А сейчас… сейчас никак? — Ресницы, хоть и утертые, еще не высохли от слез. Несчастный, растерянный, он вызывал жалость. — Мне нужно! Очень нужно!
Старушка замешкалась.
— Вот незадача-то.… Ну, хорошо — подождите меня. Вон, у стены. — Кивком она указала на деревянную скамью. — Схожу, проведаю, сможет ли батюшка принять вас.
Служка развернулась и мягкой походкой пошла к амвону. Макс закрыл глаза: «Хоть бы все получилось. Я должен сделать это. Рассказать, покаяться и отринуть. Оставить все за чертой».
Шелест молитв вдруг смолк, в храме стало тихо. Настолько, что он услышал птичий щебет. Макс поднял голову, под куполом бился воробей. Откуда он? Здесь, в храме? Перелетая от окна к окну, маленькая птица билась о стекла и пыталась вылететь наружу. Но створки были заперты, и воробей тщетно бился о стекла, спасения не было. «Вот так и я. Бьюсь, бьюсь, а выхода не найду».
— Отец Иоанн примет вас. — Кто-то коснулся его руки. Служка стояла рядом и благостно улыбалась. — Подождите немного.
* * *
Страх или стыд, а может, и то, и другое сковали его. Опустив голову, он смотрел в пол и ждал. Священник вот-вот должен был подойти.
— Вы хотели исповедоваться?!
Макс увидел подол рясы и большой крест на груди. Посмотреть в глаза батюшке не было сил. Он робко кивнул.
— Да.
— Слушаю вас.
Собираясь с силами, он набрал в легкие воздуха. Торопливо утер глаза и увидел руки. Холенные мужские руки. На безымянном пальце — перстень с черным агатом. Он даже не сразу понял, что — но его пронзило. Тряхнуло, будто смертника на электрическом стуле. Нет же! Нет! Это — невозможно! Судорожно подняв глаза, тут же и опустил. Не может быть! Он зажмурился и стиснул зубы. Только не это! Почему?! Кровь, прильнув к вискам, не давала возможности мыслить. Почему именно сейчас?!!!
Священник растолковал его молчание по-своему. Мягким поставленным баритоном начал.
— Сын мой, что привело вас сюда? — Голос был дьявольски похож. — Какой грех тяготит вашу душу?
«Грех? Ах, если бы он был лишь один, этот грех! Вот так сразу возьми и выложи тебе, все, что у меня на душе. Хотя, что мне терять? Я — грешник, нуждающийся в покаянии, ты — священник, отпускающий грехи. И только. Все остальное вне этих стен».
Сбиваясь от волнения, Макс прошептал.
— Даже не знаю.… Понимаете, мой грех, он… Он — огромен. И не знаю, есть ли мне прощение.
— Прощение даруется всем, искренне покаявшимся.
— Хорошо. — Макс сглотнул ком. — Я… я убил человека.
Священник, будто каждый день исповедовавший убийц, невозмутимо продолжал.
— Это было намеренное убийство?
— Да! — Макс с вызовом посмотрел ему в глаза. Священник был спокоен. Даже холоден. Настолько, что Макс засомневался, он ли. — И не одно! Жертв было несколько. Но я… Я просто вернул им то, что они когда-то сделали мне.
— Сын мой, ветхозаветное око за око Сын Божий собственной жертвой отринул, как неприемлемое.
— Я знаю. Я читал Библию. Правда, давно. Но.… Понимаете, сил терпеть больше не было. Щеку мне отбили и правую, и левую. Мне уже больше нечего было подставлять. Пришлось отвечать.
— Сожалеете ли вы об этом? Раскаиваетесь в своих греховных поступках?!
— Не знаю. Наверное, да.
Батюшка выжидающе молчал. Ответ грешника не подразумевал искреннего покаяния. Не дождавшись, продолжил.
— Сомнение сквозит в твоем голосе. — Заметив его волнение, священник решил перейти на доверительное «ты». — Что-то не дает тебе покоя.
— Вы правы. Я сделал не все, что задумал.
— Что еще тревожит твою душу?
— Я не смог закончить всего.
— Еще одно убийство?
Макс утвердительно кивнул.
— Человек, который заслуживал возмездия больше остальных. Он… Я просто не смог его отыскать.
— А отказаться от своего замысла? Разве ты не отрекся от него?!
Макс молчал. Ответа не было. Силы света и тьмы боролись в нем, как никогда раньше. В горле запершило, он кашлянул.
— Вся моя прошлая жизнь… — Слова выходили вместе с злостью. — Она искалечена. Отравлена этим существом. Из-за него я стал жертвой, изгоем, а потом и убийцей. Из-за него жить в этом мире мне стало невыносимо.
Не находя более нужных слов, Макс замолчал. Тяжело вдыхал сладкий воздух и ждал. Но теперь, не давая потухнуть искре откровения, уже священник доверительно произнес.
— Бог ему судья. Каждый должен отвечать за свои дела. Как сказал Иисус: «По делам вашим вам воздастся».
— Тогда за какие дела воздалось мне?!
— Я не могу знать, что случилось — но уверен, что произошедшее с тобой было послано Господом, как испытание…
— Вы просто не знаете всего. Это скорее была пытка, нежели испытание.
— Что же с тобой случилось?
— Мне обязательно говорить вам это?!
— Ты волен говорить, все — что пожелаешь. Ты на исповеди.
— Хорошо, я скажу… — Макс набрал побольше воздуха. — Меня изнасиловали. Давно, еще в детстве.
— Это сделал человек, о котором ты говоришь?
— Нет.
— Тогда почему он?
— Потому что, он приказал сделать это.
Священник неуверенно кивнул и посмотрел на руки грешника: напряженные, они были сжаты в кулаки.
— В мироустройстве божьем все уравновешено. В том числе и грехи людские. Каждый несет свой крест.
— Не знаю. Не уверен, что он понес наказание. Поэтому и хотел сам воздать ему.
Священник молчал.
— Вот вы говорите, у каждого свой крест. Но почему тогда одни его не чувствуют, а других он прижимает до самой земли?! — Макс неожиданно повысил голос. — Посмотрите на меня. Раньше я думал, что все, что со мной происходит — моя судьба или крест, как вы говорите. И ничего уж здесь не изменить. Я просто был во власти мысли, что я не такой, как все, и что моя жизнь — жизнь жертвы в этом мире. Но потом…
Макс неожиданно улыбнулся. Гримаса умалишенного исказила его лицо. Священник опешил, грешник, будто разговаривал с собой.
— Потом меня, как осенило. Я спросил себя — почему? Почему, одни страдают и умирают, а другие, унижая и уничтожая, могут жить припеваючи. Нисколько не сожалея и не сострадая. Они обедают в дорогих ресторанах, спят с красивыми женщинами, ездят на модных машинах и предаются всевозможным развлечениям. Почему их жизнь в этом мире ничем не омрачена? Никто не воздает им по делам их.
Подавляя возбуждение, Макс снова замолчал.
— Сын мой, воздается всем. Не в этом, так в другом мире.
— В другом?! — Юноша ухмыльнулся. — Может, и так. Только ждать — невыносимо. Понимаете?! Невыносимо! Вот я и решил восстановить справедливость. Отправить их в другой мир. Тогда, кто я сам? Для всех, вероятно, безумец. Палач. Мясник. Но это не так! Ведь, я стал им не сразу. Первое убийство вышло почти случайно. Я убил приемного отца. Зарезал ножом. И только потом осознал — ничего случайного не бывает. Значит, так и должно было быть. Значит, кто-то там на небесах избрал меня для этого. В какой степени, я стал орудием божьего промысла. Потом я убил второго, третьего.… Почти всех, кого помнил и… кого мог отыскать.
