Сомов не сразу нашелся.
– Мы… Простите. Мы почти закончили. Потерпите полчаса.
– Как полчаса? – она обернулась к мужу. – Иннокентий, еще полчаса! Я не сплю уже три часа! Элитный район! Боже, что ваши машины сделали с нашим газоном!
– Все в порядке с вашим газоном. Там снега метра полтора.
– Иннокентий! Мои маргаритки… Они уничтожили своими варварскими машинами мои маргаритки! Кругом грязные бомжи. Они разнесут заразу по всему району. Вы не могли их выгнать из подземелий в другой день и в другом месте? Опять же люди с автоматами, в масках… – она схватила Сомова за куртку. – Вы помните девяносто первый год? Так начинаются перевороты!
– Сонечка, ну что ты говоришь! Какие перевороты? – встрял «палеоботаник». – Идем домой. Видишь, люди обгоревшие, их в скорые грузят. Скажите, а что произошло? Это не из-за того пожара, что по всем новостям?
– Из-за того, – вымученно кивнул Сомов. – Пожалуйста, проводите домой вашу супругу.
– Я не уйду, пока вы не уберетесь с моих маргариток! Иннокентий, принеси мне записную книжку. Я буду звонить мэру!
– Покиньте зону оцепления, – едва сдерживая раздражение, потребовал Сомов.
– Мой муж – депутат Государственной Думы. Вам ясно?! – с вызовом объявила дама. – Если сейчас же вы не уберетесь из-под наших окон, считайте, что вы – безработный!
– Гордеев! Лисицын! – крикнул Сомов спасателям, грузившим в автобус снаряжение. – Проводите гражданку за оцепление!
– Сонечка, пойдем… – робко предложил «палеоботаник».
Он робко, по-женски прижал руку к груди и тихим, извиняющимся голосом сказал:
– Извините нас, пожалуйста, господа…
Супруга отвесила ему звонкую пощечину.
– Назовите мне ваше звание и фамилию! – крикнула она Сомову и погрозила пальцем. – Я из вас недееспособного пенсионера сделаю!
Только что поднявшийся на поверхность Григорий Андреанов мгновенно все понял. Он поймал руку женщины, поцеловал и жестом остановил Гордеева и Лисицына.
– Доброе утро, прекрасная незнакомка! – поправляя за спиной автомат и сияя белозубой улыбкой, произнес он. – Извините, но это я во всем виноват. Сейчас я все исправлю, – он обернулся к бойцам. – Отряд, в автобус, рысью! На посадку пятнадцать секунд. Время пошло! Позвольте мне как-то загладить мою нерасторопность. Позвольте, я буду вашей охраной. Позвольте мне проводить вас. Вы совсем продрогли.
Не дав опомниться даме, с изумлением наблюдавшей «бегство» с места конфликта двух десятков вооруженных до зубов бойцов, он заставил ее взять себя под руку, развернул в сторону дома и, нашептывая комплименты, повел к подъезду.
Сомов облегченно вздохнул, вытащил из нагрудного кармана валидол, воровато оглянулся и сунул таблетку под язык.
Возвращался Андреанов довольный, словно только что ему дали внеочередной отпуск.
– Не умеешь ты, Андрей Сергеевич, с женским полом. Нежнее надо, мягче… Мы закончили здесь. Милиции на оцепление хватит. Твои ребята уже поднимаются. Бывай, спасатель! Удачи тебе!
– Спасибо! – сказал растроганно Сомов. – Честное слово!
Он поискал взглядом Тасманова. Ему хотелось, чтобы именно Тасманов лично осмотрел его ребят. Тасманову он доверял. Однако среди машин, снующих туда-сюда, людей Тасманова не было видно, и он стал вызывать Тасманова по рации.
Закончив осмотр двух только что поднятых на поверхность тяжело пострадавших, проследив за оказанием им первой помощи и отправкой, в куртке нараспашку, без шапки и перчаток Тасманов шел по хрусткому искрящемуся на морозе снегу к «сортировке».
Там, сбившись в стайку, в наброшенных на плечи шерстяных одеялах стояли люди.
– Галя! Почему столпотворение у тебя?! – отнюдь не любезно крикнул он посиневшей от холода медсестре.
– «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю», – прошелестела рация в нагрудном кармане.
– Возьми Вострухина из «пятнашки», Диму… Этого… с кем в Грозном работала. Поняла? Скажи, я приказал!
– Тасманов! «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю», – повторила рация.
– Чего смотришь?! – рявкнул Тасманов. – У тебя люди мерзнут! Через пару минут чтобы я никого у машин не видел! Делай, чего застыла! Вострухин! Леша! Разберите мне сейчас же это стадо.
– «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю»!
Тасманов выругался, достал рацию.
– Слушаю тебя, «Спасатель».
– Алексей Кимович, подойди, ребят встреть, – попросил Сомов. – Очень тебя прошу.
– Иду.
– Алексей Кимович, «тяжелых» в пятнадцатую направляю, – скороговоркой тараторила худенькая медсестра, едва поспевая за ловко лавирующим между людьми и скорыми Тасмановым. – А что делать с голыми? Практически здоровы, даже не истощены. Им разве что витаминчики поколоть и с психологом побеседовать.
– Лада, тебе приказ Хрыпова повторить? Всех в шестой спецсанаторий!
– Хорошо.
Он бегло осмотрел больного, лежащего на носилках, что два спасателя только что вынесли из здания ООО «ЛИЯ-Люкс».
– Стас! Этого к нам в Центр. Срочно! – крикнул Тасманов в толпу. – Стас, это третий к нам?
Врач обернулся, махнул рукой.
– Третий! Мы грузимся и поехали!
Тасманов подошел к Сомову.
– Ну, как, Алексей Кимович, успеваете? Еще наша помощь нужна?
– Спасибо, Андрей Сергеевич. Ваши спасатели хорошо поработали. Теперь наша очередь. Да мы, в общем-то, всех почти погрузили. Сейчас ваших четверых ребят поднимут, посмотрим их, и порядок.
– Выдалась ночка… Честное слово! – Сомов поежился от утреннего мороза, потер руки в меховых перчатках. – Слава богу, с минимальными потерями. Один только помер.
Тасманов хмуро глянул на Сомова. Его оптимизма он явно не разделял.
– Погоди считать-то. Кстати, хотел посмотреть твоего Хабарова.
– И…
– Он послал меня. Причем в категоричной форме. Но после праздников, в первый же рабочий день, пусть он ко мне приедет. В смену его не ставь.
– Я дам им по недельке. Пусть отдохнут. Натерпелись… А что? К тебе-то зачем?
– Понимаешь… – Тасманов замялся, тщательно подбирая слова. – Глаза мне его не нравятся. И вообще…
– Что вообще?
– Отечность под глазами, темные мешки… В общем, пусть обязательно приедет. Я сам с ним по кабинетам пройдусь.
– Ты, Алексей Кимович, что же думаешь, он все эти прошедшие сутки у тещи на блинах был? Тут будут и мешки, и… Честное слово!
– Ты поучи меня, Андрей Сергеевич, поучи. Мне ж, б…дь, больше делать нечего, как тебя, разъ…бая, уламывать!
– Понял! Пришлю. Где сейчас-то он? Что-то я его не вижу.
– За автобусом, на рюкзаках со снаряжением сидит. Не дергай его. Пусть один побудет.
– Алексей Кимович, – медсестра Галя тронула Тасманова за рукав. – Мы закончили. Надо бумаги подписать.
– Извини… – коротко бросил Тасманов и пошел за медсестрой.
Сомов обернулся к эвакуационному выходу, прищурился от ударившего в глаза солнца, внезапно прорвавшегося сквозь снежный заряд. В дверях показался Женя Лавриков. Чумазый и грязный, он простер руки к небу, выкрикнул от души:
– Ой, братцы, воля! Воля!
– Тысяча слонов! Мы живы… Позвонки, я не могу поверить! – Олег Скворцов, едва сойдя по ступенькам крыльца, рухнул на колени и отвесил земной поклон. – Спасибо тебе, Господи!
Володя Орлов скромно потоптался на крыльце, буркнул что-то невнятное и направился к Сомову.
Сомов протянул Орлову руку, потом обнял.
– Молодцы! Молодцы! Честное слово! – он хлопал Орлова по спине и растроганно улыбался, глядя, как, обняв друг друга, Олег Скворцов и Женя Лавриков смеясь катаются по снегу.
Игорь Лисицын и Сева Гордеев бежали к ним через парк, на ходу крича остальным спасателям: «Вернулись! Они вернулись! Мужики, они живы!».
Толпа человек в двадцать окружила Орлова, Скворцова и Лаврикова, подняла на руки. Голова кружилась от этого безобразия, от этой искренней, бесшабашной радости, от дружеского тепла и участия, от продолжения жизни без опасности, без оглядки!
– Стойте, мужики! – вдруг крикнул Женя Лавриков. – Пустите, говорю!
Он с трудом вырвался из дружеских объятий, продрался сквозь толпу.
У спасательского «Соболя» стоял Хабаров. Он был в своем грязном спасательском комбинезоне, в камуфляжной куртке с чужого плеча. Он сосредоточенно смотрел на восторженную встречу ребят, но был точно не здесь, точно оставил себя где-то за отступавшей молодой новогодней метелью. Снежинки путались и роились в его растрепанных ветром черных со свежей проседью волосах.
– Саня… – едва слышно произнес Лавриков.
Осторожно он протянул вперед руку и коснулся виска Хабарова, провел по волосам, которые то там, то здесь были прошиты белыми, как снег, прядями, виски же были абсолютно седыми.
– Позвонок».. – прошептал Лавриков.
Они обнялись и долго стояли так, не шевелясь.
– Живой… Саня, живой! Ты живой, чертяка! – растроганно повторял Лавриков.
Лавриков отстранился, тряхнул Хабарова за плечи и вновь уткнулся носом в его плечо и всхлипнул.
