Лавриков отстранился, тряхнул Хабарова за плечи и вновь уткнулся носом в его плечо и всхлипнул.
Их окружили ребята-спасатели, жали руки, хлопали по плечам, поздравляли со вторым рождением.
В машине Игорь Лисицын жестом фокусника извлек из-за пазухи бутылку коньяка.
– О! Малыш! Ты прямо ясновидящий! – зашумели позвонки.
– Спокойно. Не надо оваций. Держите стаканы.
Он протянул ребятам стопку белых пластиковых стаканчиков.
– Давайте за вас, мужики. Саня, Женька, Олег, Володя, Сева… С днем рождения!
Хабаров, не чокаясь, выпил коньяк, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Он был уверен, что, если закрыть глаза, мысли и настроение по лицу не читаются.
– Сань, а девчонка жива?
Хабаров не ответил.
Разогретый коньяком, Орлов принялся бесцеремонно тормошить его за плечо.
– Володя, сядь! – резко сказал Лавриков. – Пей коньяк. Зачем ты с вопросами лезешь?
– Да жива, жива… – откликнулся Хабаров, не открывая глаз. – Врачи ее для порядка в больницу забрали.
– Ничего девчонка? – спросил Сева Гордеев.
– Ты на дорогу, бабник, смотри!
– Классная! – разоткровенничался Володя Орлов. – Все мужики дрожали, а эта боевая, хоть и лобешник разодран был. Помнишь, как она на охранника с автоматом смотрела, когда Саня ей лоб шил?
– Малыш, налей ему полный. Пусть заткнется! – склонившись к Лисицыну, попросил Лавриков.
Но коньяк не помог. Вцепившись в рукав куртки Хабарова, Орлов стал допытываться:
– Чё это на тебе, командир? Куртка странная. Твоя где?
Скворцов попытался оттеснить Орлова ближе к окну.
– Володя, сядь, родной. Отстань от командира.
– А пожрать чего-нибудь есть? У меня этот коньяк бродит по организму, как неприкаянный, – икнув, спросил Орлов.
Он на минуту затих, ожидая, что Малыш столь же волшебным способом извлечет из-за пазухи кусок колбасы или, на худой конец, прихваченную в придорожной тошниловке копченую курицу.
– Пи. дец! Я вспомнил! – вдруг торжественно объявил он. – Командир, я вспомнил, где видел твой прикид! – он вновь вцепился в рукав хабаровской куртки. – Это чмыря лысого куртка. Ну, их главного… Рождает же земля таких уродов! – Орлов сжал кулаки. – Задушил бы суку, если бы встретил!
Орлов рванулся к Хабарову, схватил за плечи.
– Сними это говно, командир! Сними!
Он принялся стаскивать куртку с Хабарова.
– Володя, сядь! Сядь на место! – Лавриков и Скворцов безуспешно пытались усмирить Орлова.
– Сева, останови! – Хабаров сбил руки Орлова, резко поднялся, пошел к двери. – Останови, я сказал! Всем до свидания. С Новым годом!
Он захлопнул дверцу, остановил шедшее следом такси и спустя несколько секунд скрылся из виду.
– Здравствуйте, вы помните меня?
Егор Серебряков протянул Алине букет роз.
– Нет, простите…
Алина прикрылась одеялом.
– Я тот самый гаишник, что вытащил вас из вашей разбитой «Мазды».
Алина кивнула, перед глазами пронеслось видение ночных событий.
– Да. Я вспомнила вас. Это мне вам надо цветы дарить. Если бы не вы…
– Это же наша работа. Вас ваша коса спасла. Если бы не она…
Он присел на краешек кровати в ногах.
– Жарко здесь у вас.
– А мне холодно. Мне теперь все время холодно…
– Как вас здесь лечат? – не очень-то понимая, о чем нужно говорить, спросил Егор.
– Спасибо. Благодаря брату у меня теперь одноместная палата. Как ваше имя?
– Егор. Егор Серебряков. Я с врачом говорил. Он сказал, что переломов у вас нет. Легкое сотрясение мозга. В рубашке родились! Вот…
Он неловко замолчал.
– Егор, пожалуйста, извините меня, мне укол сделали, я должна поспать. Я очень хочу спать.
Серебряков поспешно поднялся.
– Конечно-конечно. Отдыхайте. Я, если позволите, зайду завтра.
– Завтра… Да. Заходите. Еще раз спасибо вам!
Она легла на бок, до подбородка укрылась одеялом, закрыла глаза. От холода и нахлынувших испытаний сжалась в комочек. Ей хотелось плакать, но глаза словно высохли. Все внутри заполнила ноющая пустота. Тогда она стала ждать. Ждать хорошего или плохого – и с этим уснула.
Алина очнулась оттого, что Хабаров гладил ее по волосам. Она приподнялась и порывисто обняла его.
– Я умру без тебя… – сквозь слезы прошептала она.
– Мне незачем жить без тебя …
…Где-то позади бушевал буран, швыряя в белый свет пригоршни ледяной соли. Где-то позади остались лед, и снег, и холодная белая луна в просветах низких свинцовых туч. Здесь же, в этом загадочном месте, напоминавшем уютную бухту, защищенную неведомой силой от морозов, ветров, льда и снега, в дивном солнечном свете, на пригорке, цвели прекрасные голубые цветы. Он все-таки успел. Он все-таки почти дошел. Еще несколько шагов, и можно будет обнять это сокровище тундры – Хрустальную Сиверсию – своими усталыми, израненными в кровь лапами, вдохнуть их волшебный аромат и блаженно закрыть глаза. Но эти несколько шагов… Они самые трудные. Оказывается, мало найти, нужно еще и дойти! Даже если нет сил! Даже если стая в тебя уже не верит! И он вновь поднимается, и из последних, Богом посланных сил делает шаг, потом еще и еще… Из льдов и морозов неверия его сердце упрямо стремится туда, где есть любовь и где об руку с нею идут надежда и вера…
Глава 4. Хрустальная сиверсия
Первый луч солнца доверчиво заглянул в спальню.
– Доброе утро, родная.
Ладонью Хабаров коснулся ее щеки, погладил теплую кожу. Алина счастливо улыбнулась, потянулась к нему, обняла.
– Я люблю теб…
Он не дал ей закончить фразу. Слова утонули в опьяняющем поцелуе.
Порыв нежности. Жаркие ласки. Восторг страсти, уносящий двоих к зардевшимся рассветом небесам.
Им больше не нужно было жить только верой и надеждой. Настало время для всепобеждающей любви.
– Леш, ты прекратишь нянчиться со мною, как с маленьким? Давай еще сестрицу твою позовем. Вместе будете надо мною измываться! Кстати, вчера у нас в гостях ты мне показался куда более добрым и сострадательным.
Хабаров не любил больницы вообще. Его всегда охватывал панический страх перед этими учреждениями. После многочисленных процедур анализов и исследований на спецаппаратуре предложение Тасманова пройти томограф показалось ему явным перебором.
– Нормально со мною все. Ты слышишь меня, Леша?! Нор-маль-но! Из-за тебя меня сегодня Сомов к работе не допустил!
– Не ори. Здесь больница.
– Тасманов, ты упрям, как твоя сестра. Это Алина тебя попросила?
– Нет.
– Врешь!
– Нет.
– Я тебе восьмой раз объясняю, доктор: меня не били, ожоговых травм, обморожений у меня нет! Какого черта?! Да ответишь ты, наконец?!
Хабаров остановился посреди коридора и резко развернул за плечо Тасманова. Тот невозмутимо взял Хабарова за руку выше локтя и тоном, не допускающим возражений, сказал:
– Пойдем на томограф. Я хочу, чтобы Астахов на тебя посмотрел. Он очень хороший нефролог.
Еще лежа в медленно возвращавшейся в исходное положение капсуле томографа по напряженному лицу Тасаманова Хабаров понял: что-то не так.
– Сергей Юрьевич, взгляни, вот здесь и вот здесь, – говорил Тасманов Астахову, указывая на экран монитора.
Поймав обеспокоенный взгляд Хабарова, Тасманов отвернулся.
– Спина болит? – спросил Астахов.
– Нет. Вернее, под землей прихватило пару раз. А что, ваша «машинка» и радикулит показывает?
В только что открывшемся баре кроме них посетителей не было.
Поставив перед Хабаровым и Тасмановым заказанный коньяк, блюдечко с колечками лимона и две пепельницы, бармен негромко включил диск модного в этом сезоне певца и ушел протирать стоявшие на подносе бокалы.
– Ну, и зачем ты меня сюда притащил?
Хабаров бросил на барную стойку пачку сигарет, щелкнув зажигалкой, закурил.
– Давай выпьем, – предложил Тасманов и поднял свой бокал.
– Я за рулем.
– Саша… – медленно, подбирая слова, начал врач. – У тебя проблема.
Он крутил в суетливых руках бокал коньяка и смотрел, как бьется о стенки чайного цвета жидкость.
– Когда у тебя начала болеть спина?
– Не помню. Всякое было. Я на заре моей туманной юности каскадером был. Профессия предполагает травмы. Почему ты спрашиваешь?
– Я не о травмах. Я о приступообразных болях. Таких, что ни двинуться, ни дохнуть.
– Было пару раз. Давно. Потом, вроде бы, прошло.
– Ты обследовался?
– Я сидел! Не знаю, говорила тебе Алина или нет… – его начинал выводить из себя этот разговор. – В солнечном Магадане! Девять лет!
– Не ори! Саша, у тебя опухоль. Злокачественная. Не операбельная.
Тасманов поставил коньяк на столешницу, придвинулся к Хабарову, обнял его за плечи.
– Уже затронута вторая почка. Отсюда боли.
Рука Хабарова с зажатой в ней сигаретой замерла на полпути к пепельнице.
– Что?
– Это рак, Саша.
Хабаров судорожно сглотнул. На его лбу мелкими бисеринками выступили капельки пота.
