Он осмотрелся, юркнул в лаз и вышел на площадку перед дверью.
«Ну что, проверим твое везение, Григорий…» – сказал он сам себе и, подозрительно покосившись на датчик движения LS-100-PС, пошел к двери.
«…пассивный инфракрасный датчик движения серии LS-100-PС имеет цифровую обработку сигнала, оснащен специальной технологией, обеспечивающей точный анализ контуров тела человека и их дифференциацию от окружения и животных, – нудным монологом зудел в его голове голос спеца Серегина. – Обычно ПИК-извещатели обнаруживают стандартную цель, движущуюся со скоростью 0,3–3 м/с. Это требование ГОСТ Р 50777-95. Даже если двигаться очень медленно, датчик все равно сработает…»
– Твою мать! Заклинило тебя! – выругался Андреанов.
Он присел на корточки перед дверным замком и внимательно стал его осматривать.
«…принцип несложный, – голос Серегина был настолько реальным, что Андреанов невольно обернулся. – ИК-фотоэлемент, за ним усилитель и два интегратора, один с малым временем интеграции, другой с большим, импульсы поступают на входы компаратора. Когда скорость изменения теплового фона мала, на входах компаратора разности сигнала нет и нет срабатывания. При быстром изменении сигнала «медленный» интегратор не успевает за «быстрым». Происходит срабатывание. Электронный импульс идет не на пульт охранной системы, а на взрывное устройство. Цепь замкнулась. Взрыв…»
– То заминируй и взорви, то разминируй и спаси. Черт бы вас побрал, генералы! Ну, Господи, благослови! – прошептал Андреанов и последовательно нажал 7951.
Электронный зуммер замка тихонько промурлыкал в ответ, послышался легкий щелчок. Андреанов почувствовал, как мгновенно все лицо стало мокрым от пота. Он осторожно тронул дверь, она легко поддалась. Он поднял руку на высоту головы и, резко опустив ее до высоты плеча, указал в сторону двери. Тут же вперед пошла первая пара Исаев – Коломиец, за ними по пятам – вторая: Иванов – Подгорный.
«В тамбуре чисто, – докладывал Исаев. – Вижу второй кодовый замок. Набрал код. Входим!»
Андреанов вжал в ухо наушник переговорного устройства, пытаясь расслышать, уловить даже незначительный шорох.
«Объект один уничтожен», – голос Исаева был спокойным, точно действие происходило на учебном полигоне.
«Объект два уничтожен», – следом доложил Коломиец.
«Объект три и четыре обездвижены. Без оружия. Сопротивления не оказали. Заложники обнаружены. Свет!»
– Уточкин! Свет! – передал Андреанов связисту.
Через секунду непривычно ярко вспыхнул свет.
«В помещении чисто. “Авангард” работу закончил».
– Вхожу! – откликнулся Андреанов.
«Мы им навешали, командир, как в сорок пятом!» – с легким смешком звучало в наушниках.
Хабаров стоял на залитой рыжим утренним солнцем строительной площадке и сосредоточенно мял в руке комок снега. От руки снег стал грязным. Комок постепенно таял, и по пальцам стекали черные капли.
…Пересохшее горло. Скрежет песка на зубах. Едкий, невыносимый запах гари. Жара. Пекло. Мутный покачивающийся взгляд.
Он попытался подняться, но жгучая боль сбила с ног.
– Что ж ты творишь, командир?! Нельзя нам с тобой вставать. Стреляют, черти бы их побрали! Потерпи. Близко уже.
Найденов взвалил его на спину и пополз по горячему песку. Песок был вперемешку с камнями. Их острые края больно впивались в тело Найденова, в кровь царапали ему руки, ноги, живот.
Хабаров открыл глаза. Черные жирные капли пота стекали одна за другой из-за уха и по щеке друга.
– Брось меня, Васька. Не жилец я. Уходи сам! Брось… – прохрипел Хабаров.
– Брошу. Вон в ту расщелину заползем и брошу. Там наши…
Хабаров разжал пальцы, бросил на землю грязный снег.
– …А у меня планида до девяносто одного дожить! Цыганка нагадала! – улыбался Васька Найденов…
…Вспышка, внезапная, слепящая глаза, пронзающая нервы. Потом звук. Его не слышишь, его ощущаешь, впитываешь кожей. Огненный факел, черный едкий дым. И не оторвать глаз.
– Нет! – от этого крика Хабаров долго просыпался ночами…
«…Этот бандит подошел к брату на улице. Лысый такой. Здоровый. На нашего мучителя похож. Я не знаю, что он ему сказал, но в тот же день брат пошел в милицию и во всем признался…»
«Я-то думал-гадал, кто помог, почему дело пересмотрели…» – размышлял Хабаров.
Тяжелая рука легла на плечо. Хабаров обернулся.
– Здравствуй, командир!
Осадчий стоял перед ним, не решаясь протянуть руку.
Хабаров смотрел на этого абсолютно чужого человека. Нос… Скулы… Овал лица… Подбородок… Все чужое. А глаза… Глаза были прежними. Глаза его – Васьки Найденова. Разве что не было в них бесшабашных искорок, а была усталость и боль.
– Прости меня, командир. Не мог я по-другому. Ни там, «за речкой», ни в подземельях.
– «По-другому»… – Хабаров усмехнулся. – Тебе у меня не за что прощения просить. Ты прощения проси у жен и матерей тех несчастных, что умерли в твоей вонючей кладовке от комбинированных ожоговых травм. А если ребята мои там легли, я тебя вот этими руками… – Хабаров сжал кулаки.
– Ты прав, – очень спокойно, даже обреченно произнес Осадчий. – Сто чертей! – он с досадой вскинул руки. – Надо же, чтобы мне попался именно ты, Саня! Я же из-за тебя на заднице съехал. Я из-за тебя приказа выполнить не смог!
Он потер гладко выбритую голову.
– Сань, может, хрен бы с ним со всем, а? Есть ты и я. Вмажем по стакану за встречу! Ты как, Сань?
Хабаров хмуро глянул на него.
– Я уже вмазал. Еще под Джелалабадом. Тебя поминал. Ты для меня покойник.
– Может, так оно правильно …
Осадчий отвернулся и пошел назад, к еще не запертым дверям шахтного копёра. В какой-то момент он заметил, что на чердаке, занятом механизмами направления лифтовых тросов, что-то блеснуло.
«Солнце в оптику…» – ассоциация всплыла автоматически.
Он стоял как раз на линии огня, заслоняя собой Хабарова. Что последует выстрел, Осадчий не сомневался, но пригнуться или отойти он не мог…
Он падал, словно лист, сорванный внезапным порывом ветра, и поверженный, залитый слезами ангел-хранитель укрыл его своим невесомым крылом.
Высоко-высоко в утреннем небе таяли последние звезды, и все плыли и плыли в неведомую даль румяные, пропитанные солнцем насквозь облака. Как перелетные птицы, летели за ними вслед его боль и его горе, освобождая место для любви.
– Васька!
Хабаров бросился к нему, упал на колени рядом, приподнял, прижал его голову к своей груди.
– Живи, командир…
Осадчий сквозь боль улыбнулся. Эта улыбка, виноватая, искренняя, последняя застыла на его губах.
– Не-е-ет! – этот крик был похож на рев. – Господи, нет!
Хабаров прижимал к себе тело друга, в распахнутых темных глазах которого, точно в зеркале, отражались облака.
– Желтков! Вашу мать! – орал Гамов. – Взять его! Живым взять! Я хочу, чтобы при жизни он узнал, что такое ад!
Звучали автоматные очереди. Бойцы с нескольких сторон лезли на чердак шахтного копёра.
Кто-то крикнул:
– Он, подлюка, за сеткой, в брезентовом рукаве для подачи цемента. Потому мы его и не видели…
– …Сань, а Сань!
– Чего?
– Звезды, видишь, падают?
– У тебя совесть есть?
– Красота-то какая! Давай загадаем, чтобы Боженька воскресил, если что. Как Лазаря.
– Дурак ты, Васек. И уши у тебя холодные. Нашел тему за час до боевого вылета. Дай поспать!
– Зря ты так. А я загадаю, если кому из нас без времени суждено, пусть это я буду. Я слабый. Вторым не смогу я …
– Загадывай чего хочешь, только дай подремать. Двое суток на ногах. Глаза слипаются…
Когда-то давно, посещая, как турист, археологические раскопки у городка Пителия на юге Италии, Хабаров увидел надпись на золотой плите, только что найденной археологами: «Скажи: я – дитя Земли и звездного неба, но род мой принадлежит только небу».
Хабаров поднял полные слез глаза к небу, где сейчас, заглянув за облака, летела вместе со звездами душа друга. Летела домой…
– Кто здесь главный?! Я спрашиваю вас, кто здесь главный?
Истеричного вида дама в длинной ночной рубашке и песцовой шубе до колен, расталкивая людей, приближалась к курившему возле центроспасовского «Соболя» Сомову.
– Я хочу знать, когда закончится это безобразие? Все утро мигалки! Все утро сирены! Все утро ор! Шум! Гам! Какие-то грязные бомжи, какие-то люди с автоматами… У нас элитный район!
– Соня, Софочка, пойдем домой. Не надо мешать работать нашим экстренным службам.
Худощавый мужчина в очках старомодной оправы, похожий на профессора палеоботаники, попытался удержать за плечи даму.
– Иннокентий, оставь меня! – выскользнула та. – Молчи. Иди домой.
– Дорогая… – попытался продолжить тот, но, перехватив взгляд супруги, осекся и засеменил следом.
– Я хочу спать! Я была на банкете в Кремле. Я устала. Вы третий час не даете мне уснуть! – орала дама Сомову. – Что вы молчите, язык отморозили?!
