Для того чтобы выяснить, работает Максимов на Пунш или нет, мне необходимо было спровоцировать его, прижать к стенке, чтобы он уже не мог отпереться, отказаться хотя бы от знакомства с Пунш… или ее призраком… Но как? Разве что появившись перед ним в ее обличье? Но где взять ее платья? Ведь она забрала у меня свой чемодан еще там, в Адлере.
И тут я вспомнила про шарабан! Ведь Пунш любила кататься на цирковом шарабане!
Я снова вернулась в цирк, подошла к конторке вахтера и задала ему вопрос, где и у кого я могу арендовать на время цирковой шарабан. Выяснилось, что это можно сделать хоть сейчас, заплатив пятьдесят рублей за час и оставив приличный залог и свой документ.
– Так это вы заправляете шарабаном? – удивилась я. – И это все вполне официально?
– Полуофициально, – хмыкнул мужичонка и покачал головой". – А вам все официально подавай, с квитанциями? Тогда будете кататься за сто рублей. Ну что, есть разница?
– Но Елене Пунш вы давали его совсем бесплатно! – заметила я раздраженным тоном, как если бы действительно была уверена в этом.
– Так это же было ночью! К тому же она своя и расплачивалась со мной вином. Она единственная, кто знал мой вкус, и всегда покупала мне клюквенную настойку.
И тут, понимая, что проговорился, вахтер-алкоголик поднял на меня водянистые глаза и замер, ожидая моей реакции на его слова.
– Вы же час назад говорили мне, что она умерла!
– Да, она умерла, но потом вернулась. Он сглотнул – при этом кадык его дернулся – и посмотрел на меня чуть ли не с извиняющимся видом.
– Да-да, вернулась, спустя много лет, такая же красивая и молодая. Она пришла как-то ночью, и я, понимая, что у меня «беляк», что такого не может быть, отдал ей шарабан на всю ночь! Мы потом пили за ее здоровье, вместе с нами был ее приятель… Уж не знаю, как вам все это объяснить, но я видел ее вот как вас! У нее и голос был такой же, и одежда, и все… Когда после этого в цирк заглянул Лебедев, ее бывший муж, и я, угостив его вином, рассказал о ее возвращении, он лишь махнул рукой и сказал, что это не она… Я, конечно, сильно выпил, потому что на трезвую голову рассказывать кому-нибудь про такое не станешь, верно? Но он все равно сказал, что это не она, что это, как он выразился, «какая-то стерва», которая хочет его подставить. И тогда я подумал, что у Юры едет крыша. Но, с другой стороны, не оба же мы спятили?! Я рассказал ему и про шарабан, потому что Лена, настоящая Лена, любила кататься на шарабане по городу и купаться на пляже ночью… Но Юра уперся как бык и все повторял и повторял, что это не Лена, что настоящая Лена умерла, а это совершенно другая женщина, которая, я уже говорил, хочет подставить его… Но зачем, я думаю, подставлять его, кому он нужен?
– А когда вы видели ее в последний раз?
– Кого?
– Ту, которую Юра называл стервой?
– Вообще-то… она заходила сюда вчера…
– За шарабаном?
– Нет, ей, похоже, было не до шарабана, она сказала, что ей негде переночевать, и попросилась ко мне сюда, здесь вот у меня комнатка небольшая, с плиткой и диваном.
– И вы пустили ее? – Я не верила своим ушам.
– Конечно. Она же пришла не с пустыми руками, а с вином, колбасой и сладкими булочками. У нее были вещи, так она оставила их у меня и сказала, что вернется вечером…
– И снова переночует у вас?
«Господи, – подумала я тогда, – неужели мы наконец-то сможем ее поймать?!»
В голове моей уже созрел план: я сейчас же возвращаюсь к себе домой и дожидаюсь там Мишу (я была уверена, что он не вернется к Ивану один и будет ожидать меня до победного конца), затем мы с ним едем в лес, забираем Ивана, Изольду и Смоленскую и ночью в цирке ловим Пунш!
Я бы, вероятно, так и поступила, если бы не думала о Максимове. Мне нужны были доказательства его причастности ко всем преступлениям, поскольку Пунш представлялась мне тогда существом без плоти. Слишком уж многое на это указывало: ее могилы в разных городах, разлагавшаяся на глазах кожа, странное поведение… Да, как это ни печально, но в тот момент я действительно полагала, что мы имеем дело с фантомом…
Мои рассуждения были просты и сводились к следующему: Пунш если и придет вечером в цирк, то уже никуда от нас не денется, а сейчас, пока у вахтера в комнате лежат ее вещи, было бы неплохо воспользоваться ими, чтобы в одном из ее платьев показаться перед Максимовым. По 'его поведению можно будет догадаться о том, какую роль он играл во всей этой истории с убийствами на побережье Черного моря и расстрелом Кати и Розы…
– Вы рассказали мне какую-то совершенно невероятную байку о воскресшей из мертвых Пунш… Вы считаете это нормальным? – спросила я вахтера, глядя ему прямо в глаза. Я видела перед собой испуганного пьяницу, алкоголика, для которого выпивка в жизни заменяла саму жизнь, а потому с ним можно было легко договориться. – Я хоть и не Пунш и не знаю ваших вкусов, но так же попала в сложное положение, и мне тоже негде перекантоваться… Вы не могли бы и меня пустить хоть на время в свою каморку… Деньги у меня есть, и вы прямо сейчас сможете купить себе любую настойку, калиновую или клюквенную, причем не одну…
А я подежурю здесь за вас, пока вы ходите в магазин. Ну как?
В моей руке появилась сотенная купюра, и вахтер, имени которого я не знала, просто затрясся, услышав мое предложение.
– Договорились… Если кто меня спросит, я в туалете, хорошо? – торопливо пробормотал он, схватил деньги и быстрым шагом направился к выходу.
Он ушел, а я открыла дверь его комнаты, примыкающей к стеклянной конторке, и увидела уже знакомый мне чемодан, тот самый, который сама же, по сути, и украла в свое время из бывшей квартиры Варнавы…
Мне понадобилось всего четверть часа, чтобы надеть на себя то самое желтое платье Пунш, в котором я была в день гибели цыгана и Кати с Розой, день, когда я совершенно фантастическим образом разбогатела на несколько сот тысяч долларов – на сумму, так и не пересчитанную мною и, возможно даже, куда большую, чем я предполагала.
Почему я остановила свой выбор именно на этом платье, ответить трудно.
Возможно, потому, что мне вспомнились слова Пунш о том, что эти платья приносили ей удачу, мне же, в частности, удачу принесло именно желтое платье.
Стянув волосы в хвост и закрепив его на макушке, я дрожащими от волнения руками достала из сумочки помаду, тушь и сделала все возможное, чтобы мое лицо было ярче, выразительнее, пусть даже вульгарнее.
В чемодане я обнаружила и туфельки на шпильках, которые очень подходили к платью.
Я собиралась уже захлопнуть чемодан, как вдруг внимание мое привлек красный полиэтиленовый пакет с каким-то серым мехом внутри. Сгорая от любопытства, я открыла его, сунула пальцы внутрь и была очень удивлена, когда, зацепив нечто мягкое и пушистое, извлекла наружу клок шерсти, похожей на кроличью. В некоторых местах пух и шерстинки были склеены сгустками крови… В голову сразу же полезли мысли о черной магии, но, как ни пыталась я вспомнить, какое отношение может иметь кроличий или заячий пух к колдовству и прочим дьявольским штучкам, кроме сушеных лягушек, разрубленных птиц и куриных лапок, ничего не припоминалось…
Мне показалось, что я слышу шаги, а потому надо было срочно уходить. Не утруждая себя водворением шерсти обратно в пакет, я упрятала этот серый, в запекшейся крови пушистый комок куда-то в складки лежащего на поверхности чемодана черного бархатного платья, в освободившийся пакет торопливо сунула свою одежду и бросилась вон из комнаты.
Когда я выходила, мне казалось, что я – это не я, а Пунш. Платье, словно вторая кожа, очевидно, несло в себе ЕЕ энергетику…
Поскольку вахтера еще не было, я беспрепятственно прошла сквозь «вертушку» в глубь цирка, вдохнула в себя специфический запах конюшни, бросила взгляд на стоящих в аккуратных и чистых стойлах серых и белых лошадок и, толкнув впереди себя дверь, оказалась в маленьком открытом дворике, где увидела микроавтобус с привязанным к нему толстым злобным ротвейлером. Пес так рванул мне навстречу, что чуть не сорвался с поводка. Испугавшись, я кинулась обратно и, не помня себя от страха, взлетела по лестнице на второй этаж.
Какой-то рабочий в голубом комбинезоне, встретившийся мне на лестнице, показал, где находится гримерная Максимова.
Пройдя несколько метров по коридору и увидев ярко-розовую дверь, я остановилась и постучала в нее.
– Войдите! – услышала я и вошла.
Невероятно высокий худой человек лежал на диване и курил. В комнате и без того был спертый, тяжелый дух, настоянный на запахах пудры, какого-то дешевого одеколона и перегара, а тут еще и дым…
Я стояла в дверях и молча смотрела на Максимова; ожидая какой-нибудь реакции. Он вдруг вскочил, сел, затушил окурок, раздавив его на полу своим желтым огромным, явно клоунским башмаком, и произнес, будто отчитался:
– Я… все как договорились. Его автобус во дворе, видела? Он согласился, и я купил… Можешь забирать его хоть сейчас. Или принесу тебе сумку вниз, к Кузьмичу. Все-таки тяжесть…
