Следователь запомнил его лицо, фигуру, взгляд. Словно сфотографировал. Другие плотогоны его интересовали гораздо меньше. Они его знают, они работают с ним. Им известен каждый его шаг. Ведь и помимо работы, где все друг у друга на виду, живут в одном селе. А там секретов не бывает. Любая отлучка в глаза бросится. Всем.
Плоты шли.
«Кто его друг? С кем он общается? С кем из них? Кто особо хорошо знает его?» — думал Яровой.
Скоро ему предстоит встреча и знакомство с ними. Что они знают, что скажут о Клеще ему, следователю?
Яровой не обольщался. Но все же рассматривал лица плотогонов. Вот последняя пара скрылась из вида, и катер, вздохнув облегченно, помчался по освободившейся реке.
Вскоре катер причалил к берегу, где работала бригада сборщиков плотов.
Лес штабелями аккуратно сложен на берегу. Сплотчики работают, не разгибая спины. Звенят топоры, вбивающие скобы. Слышится стук скатываемых со штабелей бревен. Все заняты. Никто даже головы не повернул в сторону подошедшего катера. Словно и не видели его. Или сделали вид, что не заметили.
Лишь тощий дедок подошел к берегу. Глянул из-под ладони на следователя.
Они поздоровались.
— Где бригадир? Можно его позвать, отец?
— Ой, милок! Не подходи! До вечера! Не подойдет. Еще облает матерно. Ишь, торопятся, не до разговоров им сейчас. Не станет говорить.
— Я по делу к нему.
— А кто ж к нам без дела приезжает? Все по делам. Не ты один. Но видишь сам — работают. По нужде малой отскочить и то некогда.
— А вы кем здесь?
— Я один бездельный, посередь их мотаюсь, как говно в проруби. А все из-за начальства. Сторожем меня определили. А кого сторожить? Ить воров у нас нету на этот лес! Ну кому он нужен? Даром предлагай — никто не возьмет. А они одно дудят— положено по штатному расписанию. И все тут.
— Далеко отсюда до бригады лесорубов? — спросил старика Яровой.
— Э-э! Мил человек, тебе с непривычки пешком идти — замаешься.
Яровой огляделся:
— А трактор скоро подойдет с лесом?
— Час ждать.
— А лошади?
— На них не уедешь. Они хлысты возят.
— Вон как. Скажи, отец, а ты сам здесь давно работаешь?
— Сторожем?
— Ну да?
— Раньше я лес тралевал, на лошади… Не-е. Года нету.
— Всех знаешь?
— Конечно.
— И Сеню?
— Как же? Знаю бригадира. И с его деланы лес возить доводилось…
— Говорят, хороший мужик?
— А ты что — к нему?
— Да.
— Не знаю кому как, да только по мне он хороший — покуда спит. А проснется — сущий дьявол..
— А что такое? Выпивает?
— Не приведи бог! Он трезвый — наказание, а если выпил бы, чтоб было! Не пьет! Без того — гад!
— Он часто тут бывает — у вас?
— Не-е, не бывает. Ох и горластый! А ругливый. Сотню мужиков перекричит. Да так лается — по-черному. Ухи вянут его слушать. Так срамно он матерится.
— Только за это ты его не уважаешь?
— Дак он, прости меня, Господи, муху и ту норовит так назвать, что ей жизнь не мила. А на меня что не говорил? Курячьей жопой лаял.
— А за что?
— За плохое настроение.
— А другие как к нему относятся?
— Боятся.
— За что?
— Дак ты глянь на него! Кулачищи — с бычью голову. И всем грозит. Башку оторвать. Нормальным языком говорить не умеет.
— С плотогонами он тоже так держится?
— Со всеми.
— Он с плотогонами видится?
— Нет. Но коль свиделся бы — тоже досталось бы! Счастье, что в лесу завсегда торчит. Нельзя его оттудова выпускать. Экий черно-слов! В нашем лесу его даже ведмеди боятся. Рыси и те с его деляны сбегали. Других дерут, а его — нет. Анчихрист — не мужик.
— Скажи, отец, он с деляны в марте уезжал куда-нибудь?
— Что ты, милый? Его ж без узды никуда одного нельзя. Ведь рот его — паскудней задницы. Никак нельзя его на люд выпускать.
— Значит, не уезжал?
— Не, покуда поселенец, не выпустят. А и освободится — грешно его на люд показать. Нет, мил человек, не зря таких в тюрьму садят. И ты к нему не ходи. Обидит. Он такой. Ни старого, ни малого не стыдится.
— Что ж, его некому одернуть?
— Попробуй, коль смелый такой, — глянул старик на Ярового.
— А друзья его, что ж, молчат?
— Нет у него друзей. Один только. Да и то, не другом его кличет, а чудно, по-собачьи.
— Кент?
— Во-во! А ты откуда знаешь?
— Догадался, — усмехнулся следователь.
— Уж не с их ли ты компании? — прищурился дед.
— Нет, отец. Не с их.
— А то я гляжу, больно догадливый.
— Слышал, что он людей так зовет.
— Людей он матом лает. Супостат проклятый.
— А кто же этот — его кент?
— Такой же, как и Сенька. Аферист. Тоже поселенец. Годами старик, а по-людски дня не жил. Ни угла, ни семьи. Пропащие они все тут. Как один.
— А кем работает этот второй?
— Черт его знает.
— Как зовут?
— Не знаю.
— Как он выглядит?
— Так же, как и Сенька. Такой же лохматый. Борода— страх какая. У них у двоих только бороды. Остальные не носят.
— С начальством-то как же ладит бригадир? Тоже, как со всеми, или иначе говорит?
— С ними чуть легше. Но тоже… Как загнет — на ногах не устоишь.
— А как они на это смотрят?
— Молчат. Видать, тоже, не хуже нас грешных, боятся его.
— Кто ж это такой трусливый из начальства, что одернуть не решатся?
— Кто? Прораб и мастер. Они. А тебе зачем все это надо знать?
— Работа моя такая, отец.
— Уж не милиционер ли ты? — отодвинулся старик.
— Ты тоже догадливый. Почти, — усмехнулся Яровой.
— Ну, ты тут сиди, жди кого тебе нужно, а я пойду подремлю, — проворно встал сторож.
— Погоди, отец!
— Чего тебе?
— А где мастера и прораба найти?
— На Сенькином участке. Все там, — пошел старик от Ярового, семеня торопливо, не оглядываясь.
Яровой подождал еще немного. Из леса, тарахтя всеми гайками и болтами выехал трактор, волоча с деляны Сеньки очередную пачку хлыстов. Они пахли глухоманью, смолой, свежестью.
Яровой подошел к трактористу. Тот уже отцепил хлысты, снимал трос с леса.
— Бригадир твой сейчас на деляне?
— А где ж ему быть? Конечно, на работе.
— Подвези меня на участок.
— Садитесь.
Подмотав трос к «серьге», парнишка ловко вскочил в кабину. Трактор тронулся.
В кабине было шумно. Так что разговаривать было невозможно. Дорога на деляну была вся в ухабах и старый «натик», переваливаясь с боку на бок, подпрыгивая, чихал на каждом шагу, грозил перевернуться с минуты на минуту. Но тракторист сидел спокойно. Словно по асфальту ехал. Не реагировал на толчки. Лишь когда трактор глох, брал заводную ручку и шел заводить свою машину.
Через час с небольшим они приехали на участок, где работа шла вовсю.
Следователь спросил у тракториста, где найти бригадира. Парень удивленно глянул на Ярового и ответил:
— Иди на голос бензопилы. Не ошибешься.
…Старые клячи, понуро повесив головы, тащили хлысты. Бока, глаза, даже ноздри лошадей облепила мошкара. Сгонять ее не было ни сил, ни времени. Лошади едва переставляли ноги. Их погоняли молодые парни. Покрикивали. И Яровой, пропустив их, пошел на голос бензопилы.
Вот послышалось падение дерева. Гулкое эхо подхватило его и, крикнув на всю тайгу, словно отчиталось небу за погубленную жизнь. На минуту стало тихо. Но вот снова взвыла бензопила. Заскрипела по дереву зубами. Яровой шел напрямик.
Муху он увидел сразу. Тот пилил дерево, слегка нагнувшись. Он стоял спиной к Яровому, не видел его приближения. Из-за воя пилы не услышал шагов.
Следователь едва успел отскочить. Береза упала совсем рядом.
— Куда прешься? Иль не видишь, что пришибить могло? — вышел из-за дерева грузный, бородатый мужик с топором в руке.
Яровой не удостоил его ответом. Внимательно наблюдал за Сенькой.
— Чего лазишь здесь? — подошел тот же мужик.
— Нужно, вот и хожу. Вы что же, всех приезжих так встречаете — валите деревья не глядя, куда они падают? — попытался отшутиться Яровой.
— С газеты, что ль? «Солнце всходит и заходит?»
— Нет, не из газеты.
— Лягавый?
— Послушай, а почему ты мне задаешь вопросы? — удивился Яровой тону и наглой улыбке мужика.
— На участок посторонним приходить запрещено.
— Вот и говори об этом с посторонними!
— А ты кто ж будешь?
Но ответа мужик не услышал. Громадная ель опустилась макушкой на его голову. Ударила больно. Лишила сознания. Выбила из рук топор и прикрыла лапами, словно заживо похоронила.
Яровой поднял топор, быстро обрубил верхушку, оттащил ее в сторону и начал приводить в сознание мужика. Он не заметил, как внезапно умолкла бензопила, не услышал шагов. Муха подскочил испуганно, отстранил руки Ярового, внимательно оглядел мужика. Тот вскоре открыл глаза.
— Что с тобой? — наклонился к нему Сенька.
