Чертанов взял листочек бумаги и, аккуратно свернув его, положил в карман.
– Спасибо.
Его пальцы натолкнулись на плотный кусочек картона, который он нашел на месте убийства Екатерины Алексеевны Копыловой. На нем была нарисована корона с двумя молниями. А немного пониже была вычерчена перевернутая церковь. Один из сатанинских знаков, на которые так богата «черная вера». А ниже цифра пятнадцать. Интересно, что бы это могло значить? Рисунку еще не хватает звезды с двумя лучами, направленными вверх, или рогатой головы похотливого сатира. Но ведь рисунок можно рассматривать и как… Господи, почему он не додумался до этого раньше! Как правило, у сатанистов существует несколько храмов, где они совершают свои обряды. И этот знак может указывать на то, что следующая служба состоится в одном из этих храмов. Но в каком? Наверняка где-то в Москве существует еще четыре храма дьявола, расположенные друг от друга на одинаковом расстоянии! Если соединить их линиями, то получится перевернутая пятиконечная звезда! Как же он не догадался об этом раньше! Цифра пятнадцать… Что бы это могло значить? Боже ты мой, пятнадцатого июня двадцать лет назад произошло массовое самосожжение. Осталась всего лишь неделя!
Чертанов вытащил было мобильный телефон, чтобы сообщить о своей догадке Крылову, но тут же сунул его обратно. Нет, сначала еще одна встреча.
* * *
Дверь в кабинет Матвея Тимашова была слегка приоткрыта, и доносился его громкий голос. Он с кем-то энергично разговаривал по телефону, кажется, отчитывал кого-то. Чертанов потянул дверь и вошел без стука, лишь половица под ногами тонко скрипнула, выдавая его присутствие.
Матвей Борисович обернулся и, заметив вошедшего Чертанова, растерянно улыбнулся.
– Ладно, поговорим потом, – завершил он разговор, – ко мне тут пришли. – Положив трубку, он сделал по направлению к Чертанову несколько поспешных шагов, выставив для приветствия руку. – Какими судьбами, Михаил Алексеевич? Давненько не виделись. Присаживайтесь!
Чертанов устроился в кресле напротив Тимашова. С длинными волосами, плавно спадающими на плечи, тот совсем не походил на доцента медицинского института, а скорее напоминал человека творческой профессии. Например, художника или модного фотографа, чьи снимки печатаются на обложках глянцевых журналов.
Длинные волосы закрывали выпуклый лоб Тимашова, слегка прикрывая ровно очерченные брови. Волосы должны были ему мешать, но это, казалось, совсем его не тяготило.
– Я тут как-то заходил в архив Склифа. Искал больничную карту некоего Бориса Шатрова. Вам ничего не говорит эта фамилия?
– Разумеется, говорит. Дмитрий Шатров, мой друг.
Тимашов натянуто улыбнулся. В голосе ни удивления, ни напряжения, обыкновенный, в общем-то, голос. Ничего настораживающего, словно речь шла о самых обыкновенных пустяках.
– Только ли? – усмехнулся Чертанов. – Мне в руки попала вот эта фотография. – Чертанов протянул Тимашову снимок, на котором были запечатлены два брата Шатровых. – Узнаете?
Лицо Тимашова переменилось:
– Да.
– Один из этих братьев ваш отец, а другой – Дмитрия Шатрова! Выходит, что вы с ним двоюродные братья.
– Выходит, что так.
– Дмитрий Степанович знает об этом?
– Нет, – хмуро ответил Матвей Борисович. – Мой отец взял фамилию жены.
– Зачем он это сделал?
– Видно, хотел избавиться от дурных воспоминаний. Он рос в детдоме, а неприятностей там хватало.
– Мне кажется, ему было что скрывать. Не поэтому ли он и поменял фамилию и его больничная карта была выкрадена?
Матвей Борисович удивленно пожал плечами:
– Кому нужны эти бумаги? Наверное, просто куда-то запихнули. Сейчас всюду такая неразбериха!
Чертанов наблюдал за Тимашовым. Обычно человека выдают руки, они становятся очень беспокойными. С Матвеем Борисовичем ничего такого не происходило, если не считать, что без особой нужды он ухватился за отворот пиджака, да вот где-то внутри черных зрачков брызнула злая искорка и тут же затерялась.
– Я тоже сначала так думал, – задумчиво сообщил Чертанов, потирая подбородок, – потом сообразил, что это не так.
– Хм…
– Кстати, в архиве хорошо запомнили человека, который приходил к ним.
– Вот как, интересно! И что же это был за человек?
Чертанов неожиданно расхохотался. Руки у Тимашова оставались спокойными, взгляд тоже. Чертанов обратил внимание на халат Тимашова, он у него был идеально выстиран и отглажен.
– Он очень похож на вас.
Матвей Борисович искренне расхохотался. Чертанов заметил у него на шее небольшие участки плохо выбритой кожи и сейчас смотрел на них, колючих, неопрятных, с заметной рыжинкой.
– Да, это действительно смешно.
Смех Тимашова неожиданно оборвался.
– Только вот мне было не до смеха, – сурово сказал Чертанов. – Знаете, где-то я догадывался, что это будете именно вы, и поэтому даже захватил с собой вашу фотографию. В архиве вас узнали мгновенно, стоило им только взглянуть на снимок.
Глаза Тимашова сощурились, он смотрел на Чертанова тяжелым, колючим взглядом.
– Что-то мне не совсем понятно, к чему вы клоните.
– А вот к чему. Ваш отец был маньяком.
– С чего вы это взяли?
– У меня имеются доказательства. Ваш отец обращался к психиатру и рассказал о том, что его тревожат картины насилия. Он был предельно откровенен с врачом. Как студент мединститута, он прекрасно понимал, что с ним происходит нечто ужасное, и полагал, что находится у последней черты. Очередная встреча с врачом была назначена на следующую неделю, но ваш отец так и не появился у него. Я так понимаю, что ему это уже было не нужно. Свои жестокие фантазии ваш отец успел воплотить в реальность. – Чертанов говорил спокойно, не повышая голоса. Таким же бесстрастным тоном судья выносит приговор. – А из Склифа вы выкрали больничную карточку, чтобы следы убийств, серия которых произошла недавно, не привели к вам. Ведь убийства были точно такого же характера, как и двадцать лет назад. В психотерапии есть такое понятие – синдром подражания. Кто может подражать отцу, как не сын? А потом еще и дурная генетика сказывается. Я правильно все понимаю?
Лицо Тимашова побелело. Некоторое время Матвей Борисович молчал, после чего обреченно выдавил:
– Да, я знал, что мой отец был маньяком. Он признался в этом незадолго до смерти. В это трудно было поверить, потому что в быту он был тишайшим человеком. Я бы, наверное, в это не поверил, если бы однажды не нашел у него в сейфе фотографии жертв. Он хранил их всю жизнь. Я подозреваю, что об этом знала и моя мать. Именно это обстоятельство раньше времени свело ее в могилу. Не могла же она заявить в милицию на отца своего сына. Но к этим убийствам я не имею никакого отношения. Несколько раз отец пытался покончить жизнь самоубийством, но я вытаскивал его из петли. Хотя, может быть, и зря!
– Вы, наверное, будете утверждать, что это не вы подменили результаты электроэнцефалографии у нашего стажера, а потом устранили врача, который мог бы дать точные сведения о проведенных исследованиях?
– Да, я подменил результаты, но врача я не убивал! – в отчаянии воскликнул Матвей Борисович. – Дело в том, что я все-таки надеялся вылечить отца. Но когда я вытащил его из петли в очередной раз, то провел подробнейшее исследование головного мозга и понял, что он безнадежен. Результаты этого исследования я всегда держал при себе, вот в этом сейфе, – он показал на шкаф, стоящий в углу кабинета. – А когда выявился подозреваемый, я просто подменил результаты электроэнцефалографии. Но я еще раз хочу сказать, что я никого не убивал!
Чертанов продолжал наблюдать за зрачками Тимашова. Расширившись, они, казалось, сравнялись по величине с радужкой. Такое можно наблюдать, когда тело испытывает сильное физическое страдание. Михаил прекрасно понимал, что ощущает его собеседник. Боль и впрямь была нешуточная.
Несмотря на то что Чертанов сосредоточился на поведении Тимашова, он сумел уловить за спиной чье-то чужое присутствие. И этот некто уже дышал ему в затылок. Чертанов попытался обернуться, чтобы рассмотреть противника, но тут неожиданно рука Тимашова взметнулась над столом. Михаил успел заметить в его ладони нечто похожее на пульверизатор, какой обычно используют в парикмахерских. Михаил подался вперед, и тотчас в его лицо ударила какая-то пахучая тошнотворная жидкость, парализовавшая его волю. Чертанов почувствовал, что у него отнялись ноги, не хватало сил, чтобы шевельнуть. Угасающее сознание уловило за спиной скрип половицы, а потом будто кто-то выключил свет.
Сквозь плотный туман, окутавший его сознание, он чувствовал, как чьи-то опытные руки закрепили на его голове мягкую шапочку с датчиками. Он чувствовал, что через его мозг проскакивают электрические заряды и взрываются подобно молниям, замыкая нервные окончания.
Чертанов понял, что происходит перестройка его сознания, от него прежнего оставалась всего лишь крохотная часть. Пройдет еще одна электронная атака, и он переродится, навсегда позабыв о своей прежней сущности. Откуда-то сверху доносились команды:
