— То есть в смысле… — начал он.
— В смысле, выйди! — рявкнул Максим.
— Ага, понял. — Прапорщик выскочил, плотно прикрыв за собой дверь.
Максим вновь набрал домашний номер. Ему не пришлось ждать даже секунды, видимо, в квартире только начал звенеть звонок, а Ирина уже схватила трубку.
— Максим, что случилось? — Теперь в голосе жены он услышал тревогу.
— Так, Ира, ни о чем не спрашивай. Быстро собирай вещи… А впрочем, не нужно ничего собирать. Хватай Сережку, поезжай на вокзал и отправляйся к маме.
— Что случилось, Максим? — Ирина, похоже, начала паниковать.
— Так, Ирк, только без паники, — оборвал Максим зарождающуюся истерику. — Пока все в порядке, но не знаю, как дела пойдут дальше. Намечаются большие перестановки, поэтому ни о чем не спрашивай. Вернешься, расскажу. Это ненадолго, дня на два, не больше. Значит, бери Сережку и на вокзал. Только билеты не покупай в кассе, отправляйся сразу к проводнику. Соври что-нибудь, скажи, что паспорт забыла, заплати, сколько запросит. А как все уляжется, я тебе позвоню.
— Что, очень серьезно? — вдруг тихо, совсем упавшим голосом спросила жена.
— Серьезно, Ира. Серьезней не бывает, — ответил Максим. — Но сейчас не надо задавать вопросов, хорошо? Просто бери сына и уезжайте. Сюда не звони. Я сам позвоню.
Женщина помолчала, затем выдохнула:
— Ты только смотри осторожней, себя береги.
— Да ну, Ира, ты о чем? — деланно засмеялся Максим. — Ведь взбредет же такое в голову. Успокойся, ничего со мной не случится. Это я так, для перестраховки. Скорее всего ничего и не будет, но знаешь, на душе все-таки полегче.
— Хорошо. — Ирина помолчала секунду и спросила: — С сыном поговоришь?
— Извини, времени в обрез. Все, пора. Не мешкай ни секунды, уезжай прямо сейчас. Бери Сережку и давай.
Мать Ирины, любимая теща Максима, жила в Киеве, и он надеялся, что там жену и сына вряд ли сумеют достать. По крайней мере у противника не будет времени устраивать спектакли с похищениями и прочими вещами. Другое дело тут.
Он вышел на улицу, плюхнулся в «Волгу» и захлопнул дверцу.
— Куда ехать, товарищ полковник? — спросил Паша, нажимая на педаль газа.
— Давай-ка, браток, для начала в госпиталь.
— В наш? — поинтересовался водитель.
Проскурин прошелся по дворам, посмотрел, нет ли кого поблизости. Петляя по темным закоулкам, то и дело оглядываясь, прислушиваясь к торопливым шагам одиноких прохожих за спиной, он вдруг подумал о том, что стал уже совсем не тем, каким был прежде. И чутье подводит, и глаз, видать, замылился от долгого сидения за столом. Не заметил же в сквере этакую гоп-компанию.
Чуть-чуть пошатываясь, умело притворяясь как следует принявшим на грудь пропойцей, он вошел во двор, где утром оставил свою «пятерку», и заковылял к самому дальнему подъезду, пьяно задирая голову, глядя на темные прямоугольники окон, мурлыча довольно громко и бессвязно какой-то варварский мотивчик.
«Пятерка» стояла на месте. Рядом вроде бы никого не было, да и в окнах подъездов он не заметил подозрительных теней. Майор прошел в дальний конец двора и потоптался возле двух пахучих мусорных ящиков, старательно прислушиваясь. Тихо. Может быть, машину нашли, а может быть, нет. Собственно, зачем им машина? Машина — не он. Наверняка у убийц хватило ума сообразить, что на этой колымаге он, Проскурин, больше ездить не станет. Значит, бросил. Загнал в темный уголок и оставил до лучших времен, если такие, конечно, наступят.
Проскурин потопал обратно, смачно чертыхаясь, размышляя о том, надежно ли укрыл ипатовскую «шестерку». Прикинул, что вроде бы ничего. В темноте, во всяком случае, ее вряд ли заметят, а к утру надо будет отогнать в местечко потише. Сегодня ночью он рассчитывал еще прокатиться кое-куда. Поискать асфальтовую дорожку, ведущую от шоссе к заброшенному заводу, складу или чем уж это там окажется. Хотя, конечно, долго на машине Ипатова разъезжать нельзя. Возможно, хлопчики Сулимо догадались прихватить Ивана и заставили его заявить об угоне.
«Вот на тебе и еще один «хвост» повис», — невесело усмехнулся Проскурин.
В следующее мгновение он напрягся, потому что впереди, в узком переулке, под одной-единственной лампочкой, дающей свет настолько тусклый, что лучше бы его и вовсе не было, мелькнула плечистая тень. Кто-то сворачивал с улицы во двор. Майор замер, а затем, прикинув, что от плечистого его все еще отгораживает тусклая лампа, торопливо сделал два шага назад и нырнул в тень, за угол, повернулся к стене и сделал вид, что справляет нужду. При этом он продолжал что-то бормотать себе под нос, ругаться матерно и следить краешком глаза за тем, как поведет себя широкоплечий.
Человек ступил в узкую полоску света, и целую секунду Проскурин мог видеть его совершенно отчетливо. Здоровый, крепкий, из. породы бультерьеров, парень. Тяжеловат, правда, чуток, но, в общей, в порядке. Спортсмен, наверное. Плечи — косая сажень, тяжелый подбородок, короткая стрижка, бычья шея и кожаная куртка, джинсы, на ногах кроссовки, несмотря на слякоть.
Проскурин подумал, что парень скорее всего попытается зайти со спины. Но тут, пожалуй, справиться можно. Если он один, то как-нибудь совладаем. Легким движением майор сунул руку за отворот пальто, вытащил пистолет и переложил в карман. Сжал покрепче пальцами ребристую рукоять. Надо бить сразу в переносицу.
«А потом? — подумал он. — Кудадальше-то? В этот тусклый переулок? А если снаружи его поджидает еще парочка? Тогда все… Тогда попался. Интересно, есть ли из двора еще какой-нибудь выход? — Утром Проскурин такового не заметил. — Ну, в самом крайнем случае, — решил он, — выстрелю по ногам».
Плечистый тяжело прочавкал кроссовками под арочкой, остановился в двух шагах от «пошатывающегося алкаша» и внятно сказал:
— Ты, козел, а ну давай отсюда! Не х…я тут!
Проскурин покачнулся, уперся рукой в стену, с деланным испугом взглянул на обладателя мощных бицепсов. И едва не рассмеялся. Мальчишка ведь, совсем пацан. Лет девятнадцать, наверное, не больше. Волнение — штука прескверная. Отвратительная, надо сказать, штука, волнение.
— Все, все, командир. Уже ухожу, — бормотнул он, пьяно сбившись, сделал вид, что застегивает штаны, и нетвердой походочкой побрел через арку.
Здоровяк еще некоторое время смотрел ему вслед, затем повернулся и пошел к подъездам.
Оказавшись у ограды больницы, Проскурин вздохнул и покачал головой.
«Надо же, — подумалось, — скоро и от собственной тени шарахаться начнешь. В самом деле, нельзя же подозревать всех плечистых. Ведь сейчас каждый второй таскается в «качалки», мышцы наращивает. Ну, пронесло, и ладно».
Обогнув стальной, пиками, забор, он нырнул в узкую, гостеприимно распахнутую калитку и быстро зашагал к освещенным корпусам. Во дворе стояли машины, сновали медики, молодой мужик, наверное врач, орал на приземистого, разбитного парня-шофера, а тот, поблескивая в полумраке золотой фиксой, оправдывался, тоже давя на горло. Кричал, что он один и санитар один, а вызовов за вечер пятнадцать штук, а старик совсем доходяга, еле на ладан дышит, может и подождать. Мимо к воротам прошагала молодая пара с пустыми сумками, видать, навещали кого-то.
Проскурин дошел по аллее до главного входа травматологического корпуса, свернул направо, нырнул в двери приемного покоя и тут же увидел давешнего врача. «Чехова». Тот беседовал с худым затурканным санитаром. Заметив Проскурина, доктор что-то быстро сказал собеседнику, попросил подождать и подошел к фээскашнику.
— Добрый вечер, товарищ майор, — произнес и усмехнулся.
— А добрый? — поинтересовался Проскурин.
— Добрый, добрый. Видите, дежурство сдал.
— Ну, тогда действительно добрый. — Проскурин усмехнулся в ответ. — Как мой раненый поживает?
— Нормально поживает, в себя приходит. Неделька, и будет как новенький бегать.
— Ну и ладушки. Он где?
— На четвертом этаже, в двенадцатом боксе. Только вы пальто снимите. Больница все-таки. А я вам халат дам.
— Ну, халат, я думаю, мне и в ординаторской могут дать. — Проскурин улыбнулся.
— Это как сказать, — заметил врач. — Вполне могут и не дать. Так что лучше уж я дам. Пальто, кстати, тоже можете в кабинете оставить. Я предупрежу сменщика.
— Хорошо. А днем никто о раненых не спрашивал?
— Мне-то откуда знать? — «Чехов» пожал плечами. — Если и спрашивали, то в справочной, но там все равно ничего не скажут. Мь1 информацию о вашем приятеле в общую справочную не давали.
— Вот и чудненько. — Проскурин улыбнулся. — Завтра тоже вы дежурите?
— Завтра я в ночь, так что увидимся еще. Может быть, днем заскочу.
— Хорошо.
Майор поднялся на четвертый этаж и оказался в просторном холле. Цветов здесь не было, не было вообще ничего из того, к чему он привык, когда лежал как-то раз в госпитале на обследовании. Пусто и по-своему даже нище. Казенная обшарпанная мебель, больные, спящие в коридорах на скрипучих койках, старенький, видавший виды телевизор, черно-белый, разумеется. Ну кто ж сюда цветной поставит?
