вместе с семьёй, он сначала отказался. Но потом у его жены открылась астма, ей было лучше жить за городом, на природе, и они переехали сюда.
Сначала, как он мне рассказал позже, здесь, действительно, отдыхали ветераны НКВД, милиции, после ранений, с хроническими заболеваниями. Но постепенно контингент стал меняться. Кто-то из начальников привез с собой свою любовницу, так как в городе не мог себе позволить такого. Другие пригляделись, и тоже стали поступать так же. Настоящих клиентов доктора становилось всё меньше. Теперь Лев Евгеньевич лишь номинально выполняет свои функции.
– Но он же может уехать! Есть и другие курорты, открытые, респектабельные… – удивленно произнес Дубовик.
– А вы думаете, что после того, что доктор видел здесь, его кто-то куда-то отпустит?
– Ну, по-моему, распущенность не такой тяжкий грех, чтобы так дрожать за свою шкуру. Подумаешь, расскажет кому-то врач о поведении здешних отдыхающих, так это ещё доказать надо!
– Ну, не знаю… Только есть ещё кое-что… – девушка оглянулась на дверь, в которую просунулась голова мужчины: – Подождите минутку! – крикнула она ему.
– Оля, я пойду, не будем затягивать наш разговор, а завтра приду опять, – Дубовик распахнул дверь: – Входите, свободно!
Герасюк, зайдя в свой номер вместе с Ирмой Яновной, мучился, придумывая, как начать знакомство с этой женщиной.
Немного подумав, махнул рукой:
– Знаете что, у меня всё в порядке здесь, я вызвал вас по другой причине… – он смущенно замялся. Потом подал женщине стул: – Присядьте, – Петр Леонидович незаметно оглядел её: хорошая фигурка, высокая грудь, светлые волосы с перманентной завивкой – вполне можно и поухаживать.
Он налил в стакан воды из пузатого графина на столе и, выдохнув, произнес:
– Вы мне симпатичны, я хотел бы познакомиться с вами поближе, и вот… Ничего лучше не придумал! – он досадливо махнул рукой.
– Что-то уж слишком замысловато! – грустно улыбнулась женщина. – Могли бы сказать то же самое у меня в кастелянтской.
– Ну, простите, не подумал!.. Вот такой я неловкий… Знаете, с женой развёлся уже очень давно, – Герасюк при этих тяжело вздохнул, и это выглядело вполне натурально, так как он страдал от того, что приходится так врать. – С тех пор всё один да один. Ни с кем не знакомился, как-то ни одна женщина не понравилась. А вот вы…
– Боюсь, что вы ошиблись на мой счет, я не расположена заводить какие бы то ни было знакомства, тем более на работе, – женщина встала, но Герасюк, положив руки ей на плечи, вынудил опять опуститься на стул.
– По-моему, знакомств ни на работе, ни в общественном транспорте, ни на улице никто ещё не отменял. И как быть женщине, если она, практически, живет на этой самой своей работе?
– Я вынуждена так себя вести, – Ирма Яновна со всхлипом вздохнула. – Дома меня никто не ждет… – она опустила голову, и из её глаз горохом посыпались крупные слёзы. – Простите, я всё же пойду, – женщина опять встала, но Герасюк с ещё большей настойчивостью остановил её.
– О-о, вот теперь я буду свиньёй, если отпущу вас в таком состоянии. Знаете что, у меня есть немного водки, хорошей, – он достал небольшой штоф с яркой этикеткой и тарелочку с нарезанным яблоком, – давайте по рюмочке, всё равно мы с вами уже почти познакомились. Как вас зовут, я знаю, а меня Петр Леонидович, – он присел на корточки перед Ирмой Яновной и взял её дрожащие руки в свои большие ладони.
– Хорошо, наливайте, – женщина кивнула.
Выпив залпом водку, она лишь выдохнула, но от закуски отказалась.
– Я очень хотела бы уехать отсюда, но здесь могила моей дочери… Маши…
– Вот как? Простите, я не знал… – Герасюк решил не говорить ничего о том, что ему известно. Он налил ещё водки.
Заметно было, что женщина устала от одиночества и горя.
Петр Леонидович обнял её за талию и пересадил на диван, сев рядом с нею. Она прониклась симпатией к большому симпатичному мужчине, и, поддавшись его обаянию, решилась поделиться с ним своей болью.
– Дочка моя утонула в прошлом году, в феврале. Здесь, в пруду, в проруби…
– Она… Зачем она ходила к проруби? И зачем здесь, вообще, прорубь? – Герасюк обдумывал каждый свой вопрос, чтобы ответы женщины были, как можно искренней.
– Это для зимней рыбалки прорубают каждую зиму. А Маша… Она пошла кататься на коньках… – каждое слово давалось женщине с большим трудом, но она чувствовала поддержку Герасюка, поэтому отвечала на его вопросы.
– Она что же, была одна там, на катке? Как же так?
– Я сама этого не понимаю!.. Зачем она туда пошла? Девочка ведь даже стоять на коньках не умела, не то, что кататься!.. – эти слова поразили Герасюка, он даже не нашёлся сразу, что сказать, гладя Ирму Яновну по плечу, а она лишь тихонько плакала.
– Но… милиция… Вы вызывали милицию?
– Да, конечно, приезжал участковый, он сам вызвал всех…
– Вы говорили о том, что сейчас сказали мне? – эксперт жалел, что не мог говорить и спрашивать открыто, как специалист.
– Конечно, но они решили, что она хотела поучиться ездить на коньках, поэтому так всё и случилось, – женщина вытерла платочком глаза, посмотрела на Герасюка и сказала: – Я прошу вас, не говорите никому ничего. Руфина не позволяет нам общаться с отдыхающими, только по делу. И ещё раз извините, что я рассказала вам обо всем и испортила настроение…
– Нет-нет, ну что вы! Всё правильно! Я простой человек, и считаю, что люди должны помогать друг другу.
– Мне надо работать, – Ирма Яновна встала. – Меня, наверное, уже потеряли. А я ещё и выпила с вами… Попадёт мне, если Руфина узнает!
– Ну, если вы не скажете, она и не узнает! А я к вам ещё зайду! Можно? – женщина кивнула.
– Читай! – Дубовик подал Герасюку конверт, привезенный утром оперативником вместе с почтой.
– Сюрпризы? – спросил эксперт, вынимая лист бумаги с печатным текстом, штампом и печатью топливоэнергетического треста.
– По-моему, напротив, всё ожидаемо, – пожал плечами Дубовик.
Герасюк присел к столу и углубился в изучение документа.
– Ну, твои выводы? – спросил Дубовик, когда Герасюк положил бумагу на стол.
– Получается следующее: когда умерли первые, Якушев и Хотяев, перебоев в сети не было. Отключили рубильник здесь. В ночь смерти третьего, Пригожего, на линии случился сбой. Света не было полтора часа. И, наконец, Салпенник со своей любовницей Лисовской умерли тоже, когда свет отключили здесь, на месте. Значит, Пригожий – случайный потерпевший.
– Погоди, не спеши, Петр Леонидович! – Дубовик постучал пальцем по бумаге. – Посмотри, сколько
