Туша сэра Генри Мерривейла неожиданно встрепенулась.
— «Вечер в опере»? — переспросил Г. М„который не являлся киноманом, несмотря или, возможно, благодаря страсти к сцене. — Ой, куколка моя! Это фильм о пении?
Вирджиния выглядела озадаченной.
— Ну-у… полагаю, можно сказать и так.
Теперь взглядами обменялись она и Том. При этом в глазах Тома блеснула радость, как будто он увидел перед собой землю обетованную. Но Вирджиния, как правило не знавшая границ ни в чем, уважала тем не менее справедливость.
— Нет, Том! — воскликнула она, стиснув маленькие ручки. — Я догадываюсь, что ты собираешься предложить. Но, пожалуйста, не надо! Сэр Генри должен репетировать матросские песни. Кроме того, если он увидит братьев Маркс, это может… подать ему идеи, о которых я даже думать боюсь!
— Я знаю, что вы имеете в виду, мисс, — проворчал Мастерс. — И будь я проклят, если собираюсь дать повод свалить на меня вину, выглядеть виноватым в глазах этих людей, а тем более чувствовать себя виноватым! Понятно?
— Да! — сказал Том.
— Конечно, — согласился Г. М.
— Si![28] — воскликнул синьор Равиоли.
— Понимаете, мистер Мастерс, — продолжала Вирджиния, — вам не придется поступиться своим сном. Мы попросим заместителя комиссара разрешить вам завтра, когда чаша вернется в банк, остаться на весь день в Телфорде, где вы сможете спать сколько хотите. И уверена, вы не откажете нам в еще одной услуге.
— В какой, мисс?
— Мой отец будет страшно разочарован, если не сможет встретиться с вами. Он хорошо известен как адвокат по уголовным делам и, как вы догадываетесь, читал множество детективных историй. Боюсь, папа не слишком любит Англию — по крайней мере, он так говорит, — но его очень интересует Скотленд-Ярд. Он придет в ярость, если упустит возможность познакомиться с настоящим старшим инспектором. Папа вернется из Лондона только поздно вечером, так что если вы сразу уедете…
Мастерс увидел свой шанс.
— Если бы существовала возможность встретиться с вашим отцом теперь же, мисс, — сказал он, — меня бы, вероятно, удалось уговорить сделать то, что вы хотите.
— В самом деле?
— Да, мисс. Ваш отец — благоразумный человек. Говорю вам прямо: будь он здесь, я бы согласился проделать эту чепуху. Но его здесь нет, и он вряд ли появится. Так что сожалею…
На некотором расстоянии послышался скромный кашель.
Все были так поглощены разговором, что не заметили приближения Бенсона, почтительно ведущего за собой вновь прибывшего. Бенсон снова кашлянул и сделал паузу, прежде чем официально доложить:
— Достопочтенный Уильям Т. Харви!
— Нет-нет! — возразил вновь пришедший и повернулся к Бенсону, находясь более чем в десяти шагах от группы у фонтана. — Вы все перепутали! Только не «достопочтенный». Это по-английски.
Бенсон заколебался:
— Прошу прощения, сэр. Вы желали, чтобы я доложил о вас на каком-то другом языке?
— Нет, я неудачно выразился. Термин «достопочтенный» — сугубо английский.
Мастерс, хотя и страдал при мысли о злой шутке, которую вновь сыграли с ним боги, был слегка удивлен при виде мистера Уильяма Т. Харви.
У него уже сформировался вероятный образ отца Вирджинии. Мистер Харви должен быть высоким, крепким, в очках, с серебристыми волосами и величавой осанкой. Но все оказалось совсем не таким.
Конечно, вновь прибывший обладал весьма вспыльчивым характером, который он постоянно пытался сдерживать, и мощным голосом, тренированным на ораторской трибуне, откуда каждое слово должно быть четко слышно даже в самом заднем ряду.
Но он не был ни высоким, ни крепким. Хотя Уильяму Т. Харви никак не могло быть меньше пятидесяти, в его темно-каштановых волосах отсутствовал даже намек на седину, а талия не увеличилась за последние тридцать лет даже на четверть дюйма.
У него было подвижное и некрасивое лицо актера с парой блестящих зеленоватых глаз. О театре напоминала и привычка жестикулировать во время разговора. Одежда его выглядела консервативной даже для английской деревни.
Не замечая ни хозяина дома, ни других, мистер Харви продолжал разговор с Бенсоном:
— Запомните, я не знаю ничего об Англии, но, кажется, вы называете «достопочтенными» ваших министров. Правда, у нас иногда тоже именуют так членов сената или Дома…[29]
— Вы имеете в виду Белый дом, сэр? Где живет президент?
— Нет-нет! В Доме никто не живет!
Мастерс стиснул зубы и решил состроить хорошую мину при плохой игре. В его книжечке, которая не могла лгать, им было аккуратно записано: «Сенатор У.Т. Харви. Республиканец. Не упоминать Демократическую партию».
Поднявшись и стараясь выглядеть приветливым, Мастерс двинулся вперед.
— Добрый вечер, мистер Харви! — поздоровался он. — Меня зовут Мастерс — старший инспектор Мастерс. Я полицейский офицер, сэр. Прислан из Скотленд-Ярда по просьбе вашей дочери.
Забыв о Бенсоне, мистер Харви тут же переключился на нового собеседника.
На близком расстоянии он казался более соответствующим своему возрасту. В прошлом он явно не чурался выпивки и женщин. Но его энергия и сейчас потрескивала в тихом саду, как электричество. Зеленые глаза светились удовольствием, а на губах играла обаятельная улыбка.
— Рад познакомиться, мистер Мастерс, — сказал он, горячо пожимая руку старшему инспектору. — Значит, вы из Скотленд-Ярда?
— Совершенно верно, мистер Харви. Я тоже очень рад знакомству.
— Я многое слышал о вашем замечательном учреждении, старший инспектор.
— А я — о вашей великой политической партии, мистер Харви. В следующем году президентские выборы, не так ли? Будем надеяться, что в этот раз победят республиканцы.
Это было, как если бы Мастерс, приветствуя вновь прибывшего правой рукой, левой поднял водяной пистолет и выстрелил мистеру Харви прямо в глаз.
Но отец Вирджинии, закаленный в юридических и политических баталиях, был нечувствителен почти к любому шоку. Зеленые глаза на выразительном лице лишь на мгновение стали настороженными. Потом он посмотрел мимо Мастерса и увидел Г. М.
— Кажется, я начинаю понимать! Что бы я ни думал об этой стране, я не привык сталкиваться с беспричинными оскорблениями.
— О чем вы, сэр?
Мистер Харви кивнул в сторону Г. М.:
— Этот старый хрыч сказал вам, что я республиканец?
Оценка Мастерсом достопочтенного Уильяма Т. Харви поднялась на несколько баллов.
— Хрыч? Как это верно… Да, мистер Харви, это он. Надеюсь, я не сказал что-то не то?
— Нет, это не ваша вина. Мне следовало знать… Вы мне по душе, мистер Мастерс! Как и Бенсон. Пожалуйста, Бенсон, не уходите.
Дворецкий был искренне польщен.
— Хорошо, сэр.
Полностью игнорируя дочь, зятя, синьора Равиоли и в особенности сэра Генри Мерривейла, мистер Харви, собрав воедино всю силу своей личности, начал излагать сочувствующей аудитории собственные горести:
— Я не намеревался возвращаться из Лондона допоздна, но мне позвонили, и я тут же поехал в такси прямо к дому человека, о чьих происхождении, поведении и моральных качествах я не скажу ни слова, кроме того, что ему следует провести остаток жизни в тюрьме!
— Пожмем друг другу руку, мистер Харви!
— С радостью, старший инспектор. Теперь слушайте, мистер Мастерс, — продолжал конгрессмен Харви. — У меня есть внук!
Вирджиния издала слабый стон. Том Брейс закрыл глаза. Когда муж и жена посмотрели друг на друга, стало очевидно, что оба, по крайней мере частично, предвидели, что произойдет.
По традиции молодые родители обычно считаются пристрастными к своим отпрыскам. Но это не всегда так. Образцом любви, граничащей с безрассудством, и уверенности, что никто на земле прежде него не имел внуков, обычно является дедушка.
— Он прекрасный мальчуган, старший инспектор. Если бы я отвечал за его воспитание… Но могу похвастаться, что даже за короткое время, проведенное здесь, я проделал хорошую работу. Вы слушаете меня?
— Да-да. Значит, в тюрьме?..
— Каждое утро, спускаясь к завтраку, я вдалбливаю Томми нечто вроде катехизиса. «Томми, — спрашиваю я его, — какая величайшая страна на земле?» И он отвечает без всякой подсказки: «Соединенные Штаты Америки, дедушка!»
— В тюрьме!.. Черт возьми!
— Потом я говорю: «Помимо религиозных деятелей, Томми, назови имя величайшего из людей, который когда-либо жил на земле». И его прекрасная юная душа сияет в глазах, когда он вскидывает голову и отвечает: «Томас Джефферсон, дедушка!»
Конгрессмен Харви был настоящим оратором. Не обладая внушительными ростом и телосложением, он искупал свой изъян мощью голоса и личности.
— Вы правы, мистер Харви. В тюрьме!
— Томас Джефферсон? В тюрьме? О чем вы, старший инспектор? Я не скажу худого слова о моем зяте. Для англичанина он совсем не так плох. Но есть у него голова на плечах? Нет! Если была бы, позволил бы он мне такое? Нет! Когда я прошу: «Назови мне величайшего из людей, который когда-либо жил на земле, помимо религиозных деятелей», ребенок должен ответить: «Мой папа!» Тому Брейсу следовало бы избить меня до полусмерти!
