— Мистер Резник.
— Альфи.
Появилась ли она только сейчас или вышла наружу, будучи до этого глубоко спрятанной, в любом случае Альф Левин не смог замаскировать тревогу, которую испытал при внезапном появлении своего старого врага Резника.
— Все еще ищете Гарольда Роя?
— Уже нашел.
— Не очень-то он популярен здесь.
— Я начинаю понимать это.
— Вы не единственный человек, который разыскивает его, кстати.
Резник отступил в сторону, чтобы дать дорогу двум парням в комбинезонах, которые несли пятиметровую лестницу. От них пахло сигаретным дымом и краской.
— Вы хотите сказать мне что-то, Альфи?
— Не в том плане, как вы думаете, мистер Резник.
— В каком же, Альфи?
— Просто хочу сообщить некоторые сведения, такие, какие получаешь при разговорах. Не стучать. Ничего подобного.
Резник кивнул и стал ждать.
— Худой тип, с почти голой макушной… — Резник заметил, что, не отдавая себе отчета, он смотрит на парик Альфа Левина, — …крутился здесь, когда я ставил фургон. Спрашивал, не знаю ли я, когда они закончат сегодня с этими «Дивидендами».
— Вы знали?
— Да, но я не собирался докладывать ему.
— Почему?
— Будь все в порядке, он пошел бы через приемную, не правда ли? Как всякий другой.
— Что ему тогда было нужно, по вашему мнению?
Альф Левин покачал головой, вытащил одну руку из кармана брюк и протянул ее Резнику ладонью вверх.
— Думаю, у бедняги большие неприятности. Не хочет, чтобы видели, что он не может позволить себе приличные ботинки…
— Ботинки?
— Да, он носит кроссовки, причем грязные. Крутится здесь, чтобы прижать Роя, — я так думаю. Вытянуть что-либо в долг или еще в том же духе. Вероятно, это актер, от которого отвернулась удача.
— Вы видели его здесь раньше?
— Может, раз или два.
— Он разговаривал с Роем, искал его?
Альф Левин, подумал немного.
— Не могу утверждать, мистер Резник. Но я могу сказать, когда я видел его в последний раз.
— Ну, — усмехнулся Резник, — это и я могу сказать. Помните, я был там прошлым вечером?
— Еще бы не помнить.
— Тогда вы, наверное, не забыли, о чем мы говорили?
— Вы говорили…
— Вы подумали над этим?
— Я сказал вам…
— Я не предлагаю, чтобы вы доносили на кого-либо, Альфи. Что мне нужно — это какой-либо случайный разговор. Что-то вроде этого. Ничего больше.
— Не верю я вам, мистер Резник.
— Было бы лучше, если бы вы поверили.
— Для кого? Для вас — да. Это так. Но для меня?..
Резник положил руку на плечо Альфа Левина, сознавая, что это вызовет у него поток воспоминаний.
— Не вредно подстраховаться, Альфи. Теперь, когда вы встали на праведный путь, небольшая страховка — это такая вещь, о которой вы должны подумать.
Резник обошел Левина и направился к своей машине, не спуская глаз со стоявшего на обочине «ситроена» Гарольда Роя. Он считал вполне возможным появление поблизости какой-то темной личности. «После вчерашнего я должен был проверить его описание по нашим архивам, — мелькнуло в голове Резника. — Нельзя быть таким небрежным. Если бы это случилось с Дивайном или Нейлором, я устроил бы им взбучку».
Когда он проезжал мимо поста охраны, то подумал, добыл ли Кевин Нейлор что-либо, что могло бы повести дело в другом направлении, а может, Грэхем Миллингтон успел возобновить знакомство с Ллойдом Фоссеем. Следует шевелиться быстрее, или получится, как в прошлый раз, когда ограбления прекратились еще до того, как они завершили расследование. И преступники просто испарились.
На Марии Рой было очень мало одежды, но на Джерри Грабянском и того не было. Он стояла рядом с кушеткой и не могла сдержать дрожь в ногах.
— Я вижу, ты купила водки, — отметил он с улыбкой, которая уже стала для нее привычной. — Я предполагал, что ты так и сделаешь.
Вот именно это спокойное самодовольство ей и нравилось в нем. Этого не было у его напарника Грайса. Тот был совсем другим — резкий, совсем без юмора. В ее представлении Грайс мог смеяться только над такими шутками, в которых люди испытывали унижение или боль.
— Хочешь выпить?
Мария покачала головой.
«Здесь я его увидела впервые, — думала она, — в этой комнате, когда он переступил порог и заставил меня задрожать — почти как сейчас. Только взгляните на него — стоит голый так натурально, как будто все это принадлежит ему. Мужчина, который знает, что у него еще хорошее тело и что ему нечего стыдиться себя: своих чувств, поступков, поведения».
Подойдя к ней, он поставил стакан на стол, чтобы освободить руки.
Они, как ребятишки, которые только что узнали, что это такое; как парочка, забравшаяся в чужую кровать после встреч в машинах и кинотеатрах. Мария вспомнила, когда она впервые была с мужчиной, парнем — ей было семнадцать с чем-то. Она соврала матери, нахально посмотрела на отца, села на вечерний поезд до Уэймаута и встретилась с ним в открытую около пирса, как и договаривались. Две ночи в гостинице с небольшим количеством кукурузных хлопьев и жидким чаем. Потом она испытывала такую боль, что едва смогла дойти до станции.
— Нам надо поговорить, — сказал Грабянский.
— Не сейчас.
— А чем это время хуже другого?
Она посмотрела на него.
— Ты уверен в этом?
— Ну, может быть, несколько погодя. — Он усмехнулся.
— Да, — прошептала Мария, коснувшись его и закрыв глаза.
Как он говорил матери и отцу и неоднократно повторял в период своего взросления, он не верил в Бога. Ни в какую его ипостась. Нет, объявил он, если только он не родится снова в Тупело, штат Миссисипи, в двухкомнатном летнем домике. Ему понравилось, как при этих его словах отвисла челюсть отца, а в глазах матери появилось выражение ужаса, как при сильной боли. Но теперь все так закрутилось, что Гарольда Роя можно было уговорить поверить в чудеса. Даже в Иисуса в ботинках из синей замши.
Во-первых, он не дал повода этому полицейскому схватить его за шиворот, во-вторых, закрыл Делевала в комнате с машинисткой и стопной бумаги, дав указание переписать части сценария, которые Гарольд вообще не намерен использовать. Затем он занялся главными вещами: костюмы и грим надо будет сменить, с этим согласны все; сделал необходимые замечания по звуковому оформлению; у тех артистов, которые забыли свой текст, заменил его другим, нисколько не хуже. Закончив с этим, отснял все запланированные сцены и еще одну, которая была оставлена в резерве. Кроме того, провел репетицию первой сцены из числа запланированных на следующий день.
Фриман Дэвис, загоревший после недельной съемки рекламного ролика какого-то шоколада в Марокко, был предельно любезен со всеми. Он продемонстрировал ряд прекрасно выполненных зубов, когда заявил, как он стремился воспользоваться шансом поработать с одним из настоящих «профи» в этом бизнесе. Гарольд пожал ему руку с таким же показным энтузиазмом, а затем Маккензи увел Фримана, чтобы тот взглянул на материал, который они уже отсняли.
«Поганый ублюдок»! — подумал Гарольд.
Он был в прекрасном настроении, когда вышел из студии. Впервые за многие годы он почувствовал себя окрыленным. И даже Мария не испортит ему настроения. После ужина они могут начать вторую бутылку вина, и он отыщет одну из тех видеокассет, которые купил на Хай-стрит.
Он был в таком хорошем настроении, что заметил Стаффорда, только когда избежать встречи было слишком поздно.
Засунув руки в карманы своей парки, скрестив ноги и балансируя на носках кроссовок, Алан Стаффорд стоял у фургона и ждал. Гарольд застыл, когда тот повернул голову, потом нагнулся и быстро проскочил между двумя «вольво», не будучи, однако, уверенным, что проделал это достаточно незаметно. Он собирался ждать, выглянуть из-за машины и проверить. Но вместо этого пошел быстрее, побежал, делая широкую дугу, между рядами припаркованных автомобилей и стремясь попасть к месту, где стоял его «ситроен». Торопливо оглядываясь через плечо, он убедился, что Стаффорд его не преследует. Может быть, его реакция была достаточно быстрой и Алан вообще его не заметил. Теперь уже темно и делается еще темнее, не было ничего, что выдало бы его, позволило опознать.
Неожиданно ему на память пришло недавнее событие: художник, с которым он работал над парой предыдущих лент, потянулся через стол за сигаретой и упал вниз лицом. Ему было сорок семь лет. Трагедия!
— Гарольд!
При звуке этого голоса у Роя раскрылся рот, зажмурились глаза, адреналин мощной струей хлынул в кровь. Алан Стаффорд выступил вперед, оторвавшись от крыла «ситроена». Тусклый оранжевый свет фонарей странным образом освещал его худое лицо, скрытое под капюшоном парки.
— В чем дело, Гарольд?
— Ничего, я…
— Вы не хотели встречаться со мной.
