— Расскажи мне об этом мужчине. Где ты его увидела?
— На Макрель-Бич, где оборудованы жаровни для шашлыка. Как раз там мы обычно устраивали наши пикники. — Она подняла руку и неопределенно махнула на юг. — Это примерно около мили вниз по бульвару. Я лежала на песке, за одним из щитов от ветра, и ужасно продрогла. — Воспоминания заставили ее поежиться. — Впрочем, темнота прошла, и я больше не ощущала падения. Подумала, что худшее позади. На воде появился огонек. Я всегда чувствую себя лучше при дневном свете, когда все можно видеть. Потом этот мужчина поднялся на ноги в полосе прибоя и вышел из воды на песчаный пляж. Я остолбенела от страха. У меня появилась шальная мысль о том, что он живет в воде и вылез оттуда, чтобы схватить меня. Он прошел в кустарник за жаровнями. Думаю, что там, на узкой дороге, у него стояла машина. Через некоторое время я услышала, как заработал мотор. Все же это был вполне реальный человек. А как вы думаете, он — настоящий?
— Конечно, это был живой человек. Не была ли у него забинтована голова?
— Нет, не думаю. Это был не Марио. Ронни рассказал мне, что яхта Марио разбилась, и я подумала, что, может быть, это как-то связано с нею…
— А саму яхту ты видела?
— Нет. Может быть, я что-нибудь слышала, не знаю. Иногда писк чайки звучит в моих ушах, как гудок парохода, а другой раз я глуха, как тетерка, ничего не слышу. — Как и большинство наркоманов, она была ипохондриком, ее больше интересовали симптомы ее самочувствия, чем что-либо другое, и она умело рассказывала о своем состоянии.
Я спросил:
— Как он выглядел?
— Было почти совсем темно. Я не видела его лица. Он был совершенно голый или в облегающем светлом купальнике. Кажется, у него на шее был какой-то сверток.
— Не был ли это кто-нибудь, кого ты знаешь?
— Не думаю.
— Не Джо Тарантайн?
— Вряд ли. Было бы хорошо, если бы это оказался он. Я бы узнала Джо, будь он в чем мама родила или в одежде.
— Как я понимаю, снабжает тебя он?
— У меня нет источника снабжения, — сказала она, глядя в потолок. — Вот уже три дня, которые тянутся как три года. Что вы бы сделали на моем месте, сэр? У Ронни есть травка, но от нее мне становится еще хуже. Что бы вы сделали?
— Я бы пошел к доктору и вылечился.
— Я сказала вам, что не могу сделать этого. Не могу. Вы не из Лос-Анджелеса случайно? Не знаете ли вы, где я могла бы достать это? За последние три ночи я заработала двести долларов.
Я подумал о Доузере, которому нравятся блондинки. Но ей лучше переболеть, чем обращаться к Доузеру, даже если у того и окажется товар для нее.
— Нет, не знаю.
— Ронни знает мужика в Сан-Франциско. Он служил рассыльным у Германа Спида до того, как в Спида стреляли. Как вы думаете, достану ли я что-нибудь, если скатаю во Фриско? Я ждала возвращения Джо. Но он не возвращается. Как вы думаете, вернется он когда-нибудь?
— Джо или нет в живых, или он уехал из страны. Назад он не вернется.
— Я опасалась именно этого. К черту дальнейшие ожидания! Я еду во Фриско, — она вскочила на кровати и стала лихорадочно причесываться.
— Кто этот человек, про которого говорил Ронни?
— Имени я не знаю. Именами и фамилиями они не пользуются. Его кличка Москито. В прошлом году он продавал товар Спида. Теперь занимается этим же делом во Фриско. — Она нагнулась, чтобы надеть туфли.
— Это огромный город.
— Я знаю, куда надо ехать. Ронни объяснил мне, — она прикрыла рот рукой жестом школьницы. — Я слишком много болтаю, правда? Всегда становлюсь болтливой, когда люди хорошо ко мне относятся. Вы со мной были удивительно любезны, а я-то подумала, что вы полицейский.
— Когда-то был им. Но я не буду вредить тебе.
Теперь, решившись отправиться в поездку этой же ночью, она стала выглядеть значительно лучше. В ее жилах забурлила кровь, глаза приняли осмысленное выражение. Но она все еще выглядела значительно старше своего юного возраста.
Дверь распахнулась без предупреждения, как это всегда случалось в моей жизни с дверьми. Вошел юнец Ронни. Высокий парень девятнадцати или двадцати лет. Лицо молодежного вожака, а не малолетнего преступника; смуглый, с черной щеткой волос; густые, сросшиеся в одну линию брови полосой разделяли лоб. Руки загоревшие и на вид очень сильные. В правой руке — монтировка.
Я увидел это в тот момент, когда он замахнулся, чтобы ударить меня по голове. Я пригнулся и подскочил к нему, чтобы помешать сделать вторую попытку. Девушка, стоявшая позади меня, молчала. Мои пальцы сомкнулись на запястье руки Ронни. Я крутанул ее, и монтировка со звоном полетела на пол. Затем, оттолкнув его, я сделал обманное движение левой, чтобы отвлечь его внимание, и всю силу вложил в прямой удар правой. Это был удар для сосунков, не для умелых людей, удар для проклятых дураков.
Он упал ничком, стал корчиться на полу — у него перехватило дыхание. Девица подбежала к нему, опустилась на колени и начала нежно причитать над ним. Он приучил ее к героину, подарил ей желтую лихорадку и белую смерть, а она была от него без ума.
Его парализованная диафрагма опять начала функционировать. Он сделал несколько глубоких вдохов. Я стоял и смотрел, как он подымался, и думал, что надо было бы садануть его покрепче.
Девушка повернулась ко мне, лицо ее исказилось ненавистью.
— Ты, Руфь, подожди на улице. Мне надо поговорить с Ронни.
— Кто вы такой? — Слова юнца вылетали с трудом между судорожными вздохами. — Что тут происходит?
— Говорит, что он — частный сыщик. — Одной рукой она обнимала парня за плечи, другой нежно поглаживала его грудь.
Он оттолкнул ее и нетвердо встал на ноги.
— Чего вы хотите? — Его голос стал звучать тоньше, как будто нокаут вернул его назад, в детство.
— Садись. — Взглядом я показал на единственный стул, стоявший посреди комнаты. — Мне нужны некоторые сведения.
— Ну, от меня вы их не получите. — Но парень сел. Глаз его сильно дергался, казалось, что он весело мне подмигивает.
— Закрой дверь! — приказал я девушке. — За собой.
— Я не уйду. Не позволю вам опять ударить его.
Лицо юнца исказилось от неожиданной злости.
— Убирайся отсюда! Проклятье! Продай себя на мясо для собак, только уходи. — Грубо обращаясь к девушке, он вымещал на ней свою злость за унижение.
Она рассудительно ответила на это:
— Как скажешь, Ронни. — Затем направилась к выходу, волоча ноги.
— Ты служил посыльным у Спида? — спросил я паренька.
Лицо Ронни опять исказило бешенство, оно заострилось и покрылось пятнами. У него были пропорционально маленькие уши, тесно прилегающие к голове.
— Руфь распустила тут свой язык, да? Она действительно забавная личность, эта Руфь. Придется поговорить с ней.
— Руфь ты оставишь в покое, понял? У меня в запасе еще осталось несколько приемов, которых ты еще не испытал на себе. А когда испытаешь, ни одна девушка не захочет взглянуть на тебя.
Горящим взглядом он посмотрел на монтировку, валявшуюся в углу, но тут же отвел взгляд. Он принял позу дисциплинированного молодого человека и сказал, обращаясь ко мне:
— Сэр, я не могу здесь больше оставаться, честно. Мне надо пойти в контору.
— Сегодня для тебя больше не будет легких бабок.
Его кривая улыбка позволила мне увидеть его кривые зубы.
— Сэр, может быть, я глуп, но я совершенно ничего не понимаю.
— Полтораста — это куча денег за пять минут разговора, фактически — шантажа.
Глаз снова задергался и подмигнул. Он был самый скверный юнец из всех, с которыми мне приходилось говорить.
— Вам не удастся получить от него показания, — изрек он.
— Не обманывай себя. Проснувшись завтра утром, он придет в ярость. Я легко его разыщу.
— Старый козел сам на это напросился, не так ли?
— Ты тоже напрашиваешься на неприятность, парниша. Им не нравится мошенничество в туристском городе.
— Понял. Вы хотите долю, — он улыбнулся и опять подмигнул.
— Нет. Мне нужна информация.
— Какого рода информация? У меня нет никакой информации.
— О Германе Спиде. Хочу узнать, что с ним приключилось и почему.
Хотя он не пошевелился, у меня было впечатление, что парень извивается. Он нервно провел рукой по щетке волос.
— Вы агент штата, сэр? Федерального правительства?
— Успокойся. Я занимаюсь не тобой. Хотя, если будет надо, смогу привлечь тебя за вымогательство.
— Вы имеете в виду, если я не буду отвечать?
— Я начинаю терять терпение.
— Не знаю, что вы хотите услышать от меня. Я…
— Ты работал на Спида. Ты уже на него не работаешь. Почему?
— Спид больше не занимается этим бизнесом.
— На кого ты работаешь?
— На себя самого. Я не нравлюсь Тарантайну.
— Мне это непонятно, — съязвил я. — У тебя — внешность, мозги, честность, все остальное. Что же еще надо Тарантайну?
