Бывший тюремный офицер, ныне работающий на проходной, отложил просмотр судебного бюллетеня и поздоровался с главным инспектором, который подал ему временный пропуск — пластмассовую карточку желтоватого цвета с металлической прищепкой и с надписью черными заглавными буквами: ПОСЕТИТЕЛЬ; под ним черным фломастером было написано «Инсп. Морс». У главного входа стояли в ряд мешки с корреспонденцией, которые, вероятно, дожидались почтовую машину. Морс собрался выйти, но его поразило удачное стечение обстоятельств — мешки шьют заключенные в тюрьмах. Он повернулся и заговорил с бывшим офицером:
— Вероятно, вы чувствуете себя как дома с этими мешками!
— Да! Подобные вещи не забываются, сэр. А я все еще могу узнать, где сделаны большинство из них — по печатям, имею в виду.
— Правда можете? — Морс подхватил один из серых мешков и охранник приблизился, чтобы на него посмотреть.
— Этот из тюрьмы «Скрабс».
— Говорят, в «Скрабсе» было полно преступников.
— Было такое — в мое время.
— Здесь, кажется, не бывает много преступлений, а?
— Есть много такого, что некоторые хотели бы утащить — преимущественно списки экзаменационных вопросов, конечно.
— И вы поэтому здесь.
— В последнее время стало трудно за всем уследить. Так много людей приходит — речь не идет о постоянно работающих сотрудниках — приходят торговцы, строители, электротехники, поставщики.
— И вы всем даете пропуски — как тот, что дали мне?
— Да, если это не постоянные посетители. А таким мы даем временный пропуск со снимком и прочим. Экономят много времени и избавляют от неприятностей.
— Понимаю, — сказал Морс.
В Кидлингтоне Морса ожидало письмо: белый конверт со штемпелем Лондона, адресованное главному инспектору Морсу (написанное изящным почерком) и пометкой «Строго доверительно и лично». До того как он вскрыл конверт, Морс был убежден, что его ожидает невероятно интеллигентное и жизненно важное открытие в деле Баумана. Но ошибся. Письмо было следующим:
Это любовное письмо, но пожалуйста, не стесняйтесь слишком сильно, так как в сущности это не имеет значения. Сейчас Вы занимаетесь расследованием убийства, и мы встретились недавно в связи с этим случаем. Не знаю почему, но думаю, что я быстро, счастливо и по-настоящему влюбилась в Вас.
Вот, это так!
Я не написала бы это глупое письмо, если бы не прочла биографию Томаса Харди, в которой он (по его собственным словам) рассказывает, что никогда не мог забыть лицо одной девушки, которая однажды улыбнулась ему, проезжая мимо верхом. Он знал имя девушки, по сути оба жили недалеко друг от друга, но их отношения никогда не развились даже до того, чтобы они заговорили между собой. А я хотя бы настолько преуспела!
Теперь порвите это! Я сказала о том, что испытываю к Вам.
Я почти хочу быть подозреваемой в этом деле. Может быть, я и есть убийца! Приедете арестовать меня? Прошу Вас!
В письме не было приветствия и подписи, и пока Морс читал, выражение его лица сочетало и неприязнь, и какое-то странно приятное чувство. Но, как сказала сама девушка (кем бы она ни была!) — это в сущности не имело значения. Все же, для любого мужчины было бы странно не заинтересоваться личностью подобного корреспондента. И в продолжение нескольких минут в это зимнее послеобеденное время, Морс сидел, задумавшись за столом. Вероятно, эта девушка очень привлекательна — и сделала всего одну ошибку в правописании…
В 17:10 позвонил Льюис — он ликовал.
Тридцать шестая глава
Вторник, 7го января, после полудня
Если разберешься в авторе, то понять его произведения станет намного проще.
Г.В. Лонгфелло, «Гиперион»
Льюис нашел копию письма во внутреннем верхнем кармане старой спортивной куртки. Это открытие было именно тем, на что надеялся Морс; и Льюис не мог скрыть ликования, когда сообщал о находке. Со своей стороны Морс не мог скрыть удовлетворения, и когда (всего через полчаса) Льюис доставил четыре мелко исписанных от руки страницы, Морс принял их с благоговением, достойным ученого-исследователя Библии, которому выпала честь увидеть Codex Vaticanus[21].
Ты эгоистичная, неблагодарная сука, и если думаешь, что можешь просто свалить, когда захочешь, то знай, что тебя ждет куча неприятностей, так как и я могу кое на что претендовать. Попробуй понять, что я имею в виду. Если ведешь себя как сучка, знай, что и я могу поступать также. Ты получила от меня что хотела, но лишь потому, что я пожелал тебе это дать. Ты вообразила, что можешь все уничтожить, и что мы равны. Настоящим письмом хочу тебе сообщить, что этого не будет и, как уже сказал, тебе лучше понять, что я имею в виду. Можешь быть уверена, я тебе отплачу по заслугам. Ты всегда утверждала, что не можешь долго говорить по телефону, но в понедельник смогла, так? Не трудно догадаться, что это означает. Ты занята на этой неделе, а может и на следующей, а может и потом! Я знаю, что не столь опытен в жизни как ты, но я не дурак и думаю, что ты это знаешь. Ты говоришь, что в следующем семестре не будешь записываться на вечерние занятия, а это была единственная возможность для нас видеться подольше. Конечно, я не ожидаю любезное благодарственное письмо. Но я ожидаю кое-что другое, и совершенно серьезно говорю, что получу это. Я должен тебя увидеть снова — хотя бы еще раз. Если у тебя есть хоть капля чувства ко мне, ты согласишься. А если у тебя есть хоть капля разума — оставим чувства в стороне — опять же согласишься, потому что если не сделаешь этого, то я приму меры. Не подталкивай меня к этому. Никто не знает о нас, и я бы хотел, чтобы все так и осталось. Ты же помнишь, как я был осторожен, и никто из твоих коллег ничего не узнал. Не то чтобы это имеет для меня особенное значение, по крайней мере, вполовину меньше, чем для тебя. Не забывай об этом. Так что, сделай, как я хочу: мы должны встретиться в следующий понедельник. Скажи им, что тебе нужно к стоматологу, а я буду ждать тебя как обычно у библиотеки в Саммертауне без десяти час. Постарайся прийти — и ради себя, и ради меня. Может, я должен был почувствовать твое охлаждение. Мы в школе проходили одну историю, в которой говорилось, что всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щеку. Ну, я ничего не имею против этого, но я должен тебя снова видеть. Как много раз ты хотела меня так сильно, что была в состоянии побить мировой рекорд по молниеносному раздеванию, и это не потому, что в нашем распоряжении было всего на всего сорок минут. Так что, давай приходи в понедельник, иначе последствия будут неизбежны. Я только что подумал, что последнее выражение звучит как угроза, но я не хотел быть грубым. Может быть, я никогда не говорил того, что действительно думаю, но знай, что я влюбился в тебя, как только увидел сверху отблески солнца на твоих золотистых волосах. До понедельника — без десяти час — иначе!..
Морс прочел письмо два раза — и оба раза медленно, при этом (на радость Льюису) выглядел чрезвычайно довольным.
— Как это надо воспринимать, сэр?
Морс оставил письмо и сел назад в старое обтянутое черной кожей кресло, опершись руками на подлокотники, его пальцы барабанили друг о друга, его губы растянулись в довольной улыбке.
— А что бы Вы сказали про это письмо, Льюис, а? Что Вы узнали из него?
Льюис не любил подобные моменты. Но сам он задал себе этот вопрос, еще когда прочел письмо в первый раз, и теперь пустился в то что, по его мнению, Морс назвал бы интеллектуальным анализом.
— Совершенно ясно, сэр, что долгое время Маргарет Бауман изменяла супругу. В письме он вспоминает о вечерних курсах, и я думаю, что они проходили в осенний семестр, скажем в течение трех-четырех месяцев после их первой встречи летом. Я предполагаю, что это было где-то с июля до конца осени. Это первое. — (Льюис был доволен собой.) — Далее, сэр, возраст этого мужчины. Он говорит, что не настолько опытен в жизни, как она, при этом подчеркивает слово «не настолько». Вероятно, чтобы ее поддеть, как делают большинство мужчин, если женщина немного старше — скажем месяцев на шесть или на год. Сейчас мы знаем, что Маргарет исполнилось тридцать шесть лет в прошлом сентябре. Тогда пусть нашему основному подозреваемому будет около тридцати пяти, подходит? (Льюис не мог вспомнить случая, чтобы он говорил так гладко и авторитетно.) Есть и третий момент, сэр. Он назначает свидание у библиотеки без десяти час — то есть он знает, что ей требуется пять минут, чтобы дойти от Палаты и пять минут — чтобы вернуться. Это означает, что от обеденного перерыва остается около пятидесяти минут. Но он упоминает о «сорока минутах», так что, по-моему (как же счастлив был Льюис!), он, вероятно, живет в пяти минутах езды на машине от Саут-Парейд. Не думаю, что они ходили в какое-нибудь заведение, чтобы подержаться за руки, сэр. Думаю, также, что этот индивид живет где-то в западной части Оксфорда — скажем на Вудсток-Роуд — поскольку саммертаунская библиотека была бы очень неудобным местом для встречи, если бы он жил в восточной части, особенно, если учесть малое время, которым они располагали.
