После ее ухода он обратился к сержанту Поллоку:
– Вот и разгадка знаменитого плана Джорджа Бартона. Недаром все гости обратили внимание на то, что, когда зажгли свет, он сидел и глядел на пустой стул с ошарашенным видом. Он не мог взять в толк, почему его драгоценный план провалился.
– Вы думаете, сэр, что это не он ей звонил?
– Упаси боже! Конечно, не он. Я даже не уверен, что звонил мужчина. Хриплый голос – хороший камуфляж, тем более по телефону. Ну-ну, мы, кажется, понемножку подвигаемся вперед… поглядите, пришел ли мистер Фарадей, и, если он тут, пусть войдет.
Внешне сохраняя спокойствие и невозмутимость, Стивен Фарадей вошел в подъезд Скотленд-Ярда. Но внутри у него все сжималось, на душе была невыносимая тяжесть. Утром ему казалось, что все как будто сошло благополучно. Для чего инспектору Кемпу понадобилось приглашать его одного в Скотленд-Ярд, да еще с таким многозначительным видом? Что он знает или подозревает? В любом случае у него могут быть только самые неясные подозрения. Главное, сохранять спокойствие и ни в чем не признаваться.
Без Сандры он чувствовал себя до странности одиноким и потерянным. Любая опасность казалась вполовину меньше, если они встречали ее вдвоем. Пока они вдвоем, у них есть силы, воля, мужество. Один, без нее, он ничто, ровным счетом ничто. Интересно, ощущает ли Сандра то же самое? Что-то она сейчас делает? Наверное, сидит в родительском доме, как всегда молчаливая, спокойная, гордая, не выдавая ничем, какой страх гнездится в ее сердце.
Инспектор Кемп принял его вежливо, но сдержанно. За другим столом в той же комнате Стивен заметил полицейского, державшего наготове блокнот и карандаш. Кемп пригласил Стивена присесть и обратился к нему сугубо официальным тоном:
– Мистер Фарадей, вам предлагается дать свидетельские показания. Все, что вы имеете нам сообщить, будет занесено в протокол, который вам придется прочесть и подписать. Мой долг – предупредить вас, что вы имеете право отказаться от дачи показаний, а кроме того, можете потребовать присутствия вашего адвоката, если вы этого пожелаете.
Стивен был ошеломлен, но не подал виду. Он даже попытался саркастически улыбнуться.
– Все это звучит очень грозно, инспектор.
– Ясность прежде всего, мистер Фарадей.
– В таком случае вы должны были бы добавить, что все, что я скажу, может быть использовано в качестве улик против меня. Так ведь?
– Мы не придираемся к словам. Сформулируем это так: все, что вы скажете, может быть использовано наравне с другими свидетельскими показаниями.
– Простите, инспектор, – спокойно возразил Стивен, – я не понимаю, каких еще свидетельских показаний вы от меня ожидаете. Все, что я мог вам сообщить, вы слышали сегодня утром.
– Утром была скорее неофициальная встреча. Она понадобилась как отправной пункт. Кроме того, мистер Фарадей, имеется ряд фактов, которые, по моему мнению, нам удобнее обсудить с глазу на глаз. Учтите, что обстоятельства, не связанные непосредственно с делом, по которому ведется следствие, не подлежат никакой огласке. Мы стараемся проявлять в этих случаях максимум такта, разумеется в рамках, допускаемых правосудием. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
– Боюсь, что нет.
Инспектор Кемп вздохнул.
– Я имею в виду то, что вы находились в весьма близких отношениях с покойной миссис Розмэри Бартон.
Стивен прервал его:
– Что за нелепость!
Кемп вынул из ящика своего стола листок бумаги с напечатанным на машинке текстом.
– Могу показать вам копию письма, найденного среди личных вещей покойной миссис Бартон. К делу приобщен и оригинал письма – его передала нам мисс Айрис Марль, удостоверившая, что письмо написано рукой ее сестры.
Стивен начал читать:
«Леопард, милый…»
К горлу подступила тошнота. Голос Розмэри – убеждающий, умоляющий… Господи, неужели прошлое всю жизнь будет преследовать его? Никогда не оставит в покое?
Овладев собой, он взглянул в лицо Кемпу:
– Возможно, вы правы и это письмо действительно написано рукой миссис Бартон, но из чего вы заключаете, что оно адресовано мне?
– Отрицаете ли вы тот факт, что вносили арендную плату за квартиру номер двадцать один, Мэлланд Мэншенз, Эрлс-Корт?
Известно! И это известно! Давно ли? Может быть, с самого начала?
Он пожал плечами:
– Гм, вы, кажется, отлично информированы. Разрешите спросить, почему мои личные дела должны становиться всеобщим достоянием?
– Такая опасность вам не грозит, если только ваши личные дела не окажутся непосредственно связанными со смертью Джорджа Бартона.
– Понятно. Вы полагаете, что сначала я спал с его женой, а потом отравил его самого?
– Послушайте, мистер Фарадей, давайте поговорим откровенно. Вы состояли в связи с миссис Бартон, эта связь была прервана не по ее, а по вашей инициативе. Как явствует из ее письма, она не желала с этим примириться и собиралась предпринять какие-то решительные шаги. И вдруг – такое удачное стечение обстоятельств: миссис Бартон внезапно умирает.
– Вы же знаете, что она покончила с собой. Может быть, здесь была и моя вина. У меня могут быть счеты с собственной совестью, но при чем тут закон?
– Возможно, что в данном случае имело место самоубийство, но существует и другое мнение. Его придерживался мистер Бартон. Человек приходит к убеждению, что его жена погибла насильственной смертью, на свой страх и риск берется отыскать убийцу – и тоже умирает! Такая последовательность событий кое о чем говорит, не правда ли?
– Я все же не понимаю, почему вы… э-э-э… остановили свой выбор на мне.
– Согласитесь, что смерть миссис Бартон наступила, с вашей точки зрения, в самый удобный момент и избавила вас от многих осложнений. Публичный скандал погубил бы вашу карьеру.
– Скандала могло и не быть. Я сумел бы уговорить миссис Бартон одуматься.
– Сильно сомневаюсь. А ваша супруга знала об этой связи?
– Разумеется, нет.
– Вы в этом твердо убеждены?
– Конечно. Моя жена до сих пор уверена, что с миссис Бартон меня связывала только дружба. Надеюсь, что и в дальнейшем ничто не помешает ей пребывать в этой уверенности.
– Ваша жена ревнива, мистер Фарадей?
– Ничуть. По отношению ко мне она никогда не допускала ни малейшего проявления ревности. Для этого она слишком умна.
Инспектор оставил это замечание без ответа и задал следующий вопрос:
– Скажите, мистер Фарадей, за последний год вам ни разу не приходилось иметь дело с цианистым калием?
– Нет.
– Но в вашем загородном доме хранится запас этого яда?
– Может быть, садовник его и держит. Я, право, не в курсе.
– А сами вы ни разу не покупали его? Скажем, в аптеке или в магазине фотопринадлежностей?
– Фотографией я не занимаюсь. Повторяю: цианистого калия я нигде и никогда не покупал.
Кемп задал Стивену еще несколько вопросов и наконец отпустил его. Потом он обратился к полицейскому, который вел протокол:
– Заметили, как рьяно он кинулся доказывать, что его жена знать не знала и ведать не ведала о его связи с этой Бартоншей? К чему бы это?
– Наверно, боится, что если дойдет до жены, то его песенка спета. Я так думаю, сэр.
– Возможно, возможно. Но ведь он умный парень. Должен же он понимать, что если его жена и вправду ничего не знала, а он жил в постоянном страхе, как бы до нее не дошло и как бы она не вскинулась на дыбы, – то это значит, что у него существовал не один, а целых два мотива для того, чтобы избавиться от Розмэри Бартон. Если бы он стремился спасти свою шкуру, он должен был бы придерживаться совсем другой линии, например, намекнуть, что его жена догадывалась об этой связи, но смотрела на нее сквозь пальцы.
– Может, ему это просто в голову не пришло, сэр?
Кемп с сомнением покачал головой. Стивен Фарадей не дурак. У него острый и логический ум. И при этом он с таким жаром уверял его, Кемпа, что Сандра ничего не знала и не знает! Странно.
– Ну что ж, – сказал Кемп, – полковник Рейс считает, что он напал на верный след. Если он окажется прав, Фарадеи выходят из игры – и он и она. Лично я был бы только рад. Этот парень мне симпатичен. И на убийцу он не похож.
Приоткрыв дверь гостиной, Стивен окликнул Сандру.
Неслышными шагами она вышла из темноты, положила руки ему на плечи, судорожно прижалась к нему:
– Стивен!
– Отчего ты сидишь в темноте?
– Мне мешает свет. Ну, что там?
Он ответил:
– Они все знают.
– О тебе и Розмэри?
– Да.
– Ну и что? Что дальше?
– Они, конечно, считают, что у меня был веский мотив… Боже мой, родная, во что я тебя втянул?! Это все я, я один виноват. Я должен был уйти от тебя после смерти Розмэри, уехать на край света, дать тебе свободу, чтоб хоть по крайней мере ты была избавлена от этого ужаса.
