— Возможно, — печально произнес Харвестер. — Ужасная беда… Каков же был ваш диагноз, доктор Галлахер, когда вы осмотрели его?
— Множественные переломы ребер, — отметил свидетель. — Правая нога сломана в трех местах, и переломы очень серьезные. Как и перелом правой ключицы.
— А внутренние повреждения? — Адвокат Гизелы помрачнел, словно боль и страх тех мгновений перенеслись в зал суда. На галерке сочувственно и испуганно перешептывались.
Рэтбоун остро ощущал присутствие Зоры рядом, слышал, как при каждом движении шуршит тугой шелк ее платья, и чувствовал ее напряженность, чувствовал, как она ловила слова свидетеля, испытывая при этом ужас и смятение тех дней. Сэр Оливер не хотел смотреть на нее, но все-таки не удержался — и был поражен, как нахлынувшие чувства изменили ее лицо. Некоторое время он не мог оторвать взгляда от ее излишне длинного гордого носа, зеленых глаз под опущенными ресницами и полуоткрытого от волнения рта.
Рэтбоун до сих пор не знал, насколько она осведомлена обо всем, а также — любила ли она Фридриха или просто жалела его за его страдания. Зора все еще оставалась загадкой для Оливера, какой показалась в первый день их знакомства. Порой эта женщина приводила его в отчаяние, в ней было что-то похожее на одержимость или безумство, — и все же он не считал ее злодейкой и не испытывал к ней неприязни. Насколько все было бы проще, если б Оливер невзлюбил ее! Тогда бы он с чистой совестью отказался от ее защиты. Теперь же ему приходилось переживать за нее, хотя она одна была виновата в том, что затеяла…
Галлахер тем временем пытался предположить, какими могли быть внутренние травмы бедного принца, насколько это позволял ему его опыт врача.
— Это нельзя утверждать со всей уверенностью, — смущенно оговаривался он. — Казалось, что он поправляется — во всяком случае, его общее состояние улучшилось… Но, боюсь, он на всю жизнь остался бы калекой. — Доктор печально вздохнул. — Теперь же мне кажется, что я что-то пропустил: возможно, лопнул сосуд, когда больной каким-то образом нарушил спокойный режим или сильно раскашлялся. Иногда в таких случаях простое чихание может кончиться бедой.
Харвестер кивнул.
— Но симптомы, которые вы наблюдали, подтверждали, что причина смерти — увечья, полученные во время опасного падения с лошади?
— Я… в то время я был убежден в этом. — Галлахер беспокойно заерзал на стуле и завертел шеей, пытаясь ослабить воротничок, который душил его; руки доктора по-прежнему сжимали край трибуны. — Я с чистой совестью подписал свидетельство о смерти. Конечно… — Он умолк, и теперь его волнение было очевидно каждому из присутствующих в зале.
Эшли помрачнел.
— Теперь вы сомневаетесь, доктор Галлахер? Ваши сомнения начались после того, как вы прочитали в газетах о предположениях сэра Оливера, высказанных им на вчерашних слушаниях, или начали сомневаться до этого?
Теперь у медика был вид загнанного в угол человека. Он не сводил взгляда с Харвестера, словно опасался, что, сделав это, тут же увидит глаза принцессы Гизелы.
— Да… пожалуй… главным образом после того, как я прочел это в газетах… — пробормотал он. — Хотя вопросы частного детектива, который говорил со мной до этого, уже тогда встревожили меня, но в то время я не придал им большого значения.
— Итак, ваши сомнения возникли под влиянием чужих подозрений и слов? Кстати, этот агент нанят сэром Оливером и его подзащитной, не так ли? — Эшли указал рукой на Зору.
— Я… — Врач покачал головой. — Не знаю. Правда, он дал мне понять, что защищает доброе имя принцессы, а также лорда и леди Уэллборо…
В зале послышался недовольный шум. Один из присяжных неодобрительно поджал губы.
— Он так и сказал? Неужели? — насмешливо переспросил Харвестер. — Что ж, такое может быть, но заверяю вас, доктор, этот агент не имеет никакого отношения к принцессе Гизеле, и я буду удивлен, если окажется, что он действовал от имени лорда и леди Уэллборо. Их репутации ничто не угрожает и не может угрожать.
Галлахер промолчал.
— По зрелым размышлениям, доктор, — продолжал защитник Гизелы, сделав несколько шагов перед свидетельским местом и вернувшись обратно, — вы по-прежнему считаете, что ваше первое заключение о причине смерти принца было верным? Он умер от внутреннего кровотечения в результате увечий от несчастного случая, осложненного, возможно, разрывом сосуда, в чем мог, как вы полагаете, быть повинен внезапный чих или кашель?
— Не могу утверждать. Без вскрытия нельзя с уверенностью назвать причину смерти, — ответил медик.
По залу пробежал ропот. На галерке вскрикнула женщина, а среди присяжных началось волнение, словно вскрытие должно было состояться прямо сейчас и они должны были при этом присутствовать.
— Можно ли доказать, доктор Галлахер, что смерть наступила не от травм, а по любой другой причине? — спросил Харвестер.
— Конечно, нет! Если б это было возможно, я не подписал бы заключение.
— Значит, нельзя, — удовлетворенно согласился Эшли, разведя руками. — Еще один вопрос. Вы навещали принца регулярно, когда он начал выздоравливать?
— Разумеется. Я навещал его ежедневно. А в первую неделю после несчастья я бывал там дважды в день, до тех пор, пока ему не стало лучше и не упала температура.
— Как скоро после несчастного случая он умер?
— Через восемь дней.
— Кто все это время ухаживал за ним?
— Каждый раз, когда я навещал его, я видел с ним принцессу. Кажется, это она ухаживала за ним и выполняла все его желания.
Харвестер, чуть понизив голос, стал уточнять подробности:
— Она ухаживала за ним как медсестра, доктор, или также готовила ему еду?
В зале суда стало так тихо, что каждый слышал, как кровь стучит у него в ушах. Зал суда был переполнен: все скамьи были заняты так, что люди сидели вплотную друг к другу — рукав габардинового сюртука прижимался к шелковому рукаву соседки. Однако в данную минуту вся эта масса людей, застыв, походила скорее на музей восковых фигур.
— Нет, — на этот раз уверенно ответил медик. — Принцесса не готовила принцу еду. Как я понял, она не умела стряпать. А поскольку она принцесса, никто от нее этого и не требовал. Я слышал, что она ни разу за это время не спускалась в кухню. Мне даже сказали, что она не покидала их с принцем комнат с тех пор, как произошло несчастье… и до самой его кончины… и даже несколько дней после его смерти, так она была убита горем.
— Благодарю вас, доктор Галлахер. — Харвестер был очень любезен. — Вы многое прояснили. Пока это все, что я хотел у вас спросить. Без сомнения, у сэра Оливера есть к вам вопросы, если вы будете так любезны и останетесь на свидетельской трибуне.
Врач повернулся к Рэтбоуну, когда тот встал и подошел к нему. Монк упомянул о тисовых деревьях в парке поместья Уэллборо-холл, и адвокат графини фон Рюстов постарался разузнать все, что только можно, об этом виде деревьев. Но ему пока не следовало пугать свидетеля, если он хотел во всем разобраться. А пуще всего не стоило интересоваться сейчас неожиданным поведением Зоры, которая так и подалась вперед, жадно вслушиваясь в каждое слово доктора и не сводя с него глаз.
— Мы все отлично понимаем то сложное положение, доктор Галлахер, в котором вы оказались, — начал Рэтбоун, успокаивающе улыбаясь. — У вас не могло быть оснований сомневаться в том, что все было именно так, как вам казалось и как вы нам рассказали. Кто мог предполагать, что в таком доме с королевской особой могло случиться нечто подобное, вызвавшее потом столько осложнений? Этого никто не мог ожидать. Вас справедливо обвинили бы в неуважении и бессердечии, если б вы, как врач, действовали иначе. Но теперь, когда нам в какой-то степени стала известна политическая ситуация, мы можем по-иному взглянуть на то, что вам удалось увидеть и услышать, и проверить, можно ли и дальше оставаться при прежнем мнении на происшедшее.
Юрист нахмурился, как бы извиняясь перед свидетелем, и продолжил еще более мягким тоном:
— Мне очень жаль, но я должен поступить так, даже если это будет мучительно неприятно присутствующим здесь лицам. Но я уверен, что вы поймете, сколь это необходимо, чтобы узнать правду. Если совершено убийство, то это требуется доказать, а те, кто в нем повинен, должны понести наказание.
Говоря это, адвокат намеренно смотрел на присяжных, но затем перевел взгляд на Гизелу, спокойно сидевшую рядом со своим защитником. Лицо ее ничего не выражало.
— Если же преступления не было и перед нами человеческая трагедия, мы и это должны доказать, чтобы покончить со злонамеренными слухами, которые расползлись по всей Европе. Невиновные ждут от нас защиты, и мы должны оправдать их доверие, — добавил сэр Оливер.
Затем он снова повернулся лицом к свидетелю, чтобы не дать коллеге Харвестеру возможности заявить, что вместо допроса здесь произносятся речи.
