— Доктор Галлахер, что за симптомы вы заметили у принца Фридриха в последние часы перед смертью? — поспешил спросить Рэтбоун. — Я хотел бы пощадить чувства всех, если б мог, а, главное, чувства вдовы, — но вынужден спросить вас об этом.
Медик ответил не сразу. Казалось, он приводит в порядок свои мысли, прежде чем что-то сказать.
— Возможно, вам надо свериться с вашими записями, доктор Галлахер? — спросил судья.
— Нет, благодарю вас, милорд. Это случай, который я никогда не забуду. — Врач сделал глубокий вдох и прочистил горло. — В этот день принцу стало хуже. За мной прислали раньше, чем я обычно приходил к нему. Лакей из поместья Уэллборо-холл явился ко мне и попросил немедленно приехать, поскольку принцу Фридриху очень плохо. Я спросил, что с ним, и лакей пояснил, что у принца горячка, сильно болит голова, началась рвота и боли в желудке. Разумеется, я немедленно поехал к нему.
— У вас были в это время другие пациенты? — спросил Оливер.
— Был один. Пожилой джентльмен с приступом подагры. Хронически больной человек, которому я мог помочь лишь советом не пить портвейн. Мой совет он отверг.
Нервный шепот пробежал по галерке, а затем снова наступила тишина.
— Каким вы нашли принца Фридриха, когда приехали, доктор Галлахер? — продолжил расспросы Рэтбоун.
— Таким, как его описал слуга, — ответил свидетель. — Он страдал от сильных болей, и у него была рвота. К сожалению, как это бывает в таких случаях, рвотную массу из приличий немедленно убрали, и нельзя было определить количество крови в ней, но принцесса уверяла, что крови было много. Она опасалась, что началось внутреннее кровотечение, и была напугана. Эмоционально принцесса страдала столь же сильно, как ее муж физически.
— При вас у него была рвота?
— Нет. Вскоре после того как я приехал, принц впал в бессознательное состояние. Он был очень слаб, кожа его была холодной и влажной, пульс — неровным, а иногда не прощупывался совсем, он испытывал сильные боли… Должен признаться, с этого момента я стал опасаться за его жизнь. У меня почти не было надежды, что ему станет лучше.
Доктор был бледен, и, глядя на его полное страданий лицо, Рэтбоун представил себе, что тот испытывал, тщетно пытаясь помочь умирающему человеку и отлично понимая, что он бессилен помочь ему или облегчить его страдания. Оливер никогда не мог понять тех, кто выбирает профессию врача — сам он предпочитал иметь дело с муками совести, противоречиями и борьбой на поле правосудия.
— Думаю, что все присутствующие смогут понять ваше отчаяние, доктор, — громко и с искренним уважением сказал Оливер. — Нам только остается поблагодарить судьбу за то, что никто из нас не оказался в вашем положении. Что было потом?
— Принц Фридрих угасал, — ответил Галлахер. — Его тело холодело, он слабел. Боль, кажется, уменьшилась, и принц впал в кому, из которой так и не вышел. Он умер около пяти часов пополудни.
— Из того, что вы видели и уже знали, могли бы вы сделать заключение, что смерть наступила от внутреннего кровоизлияния?
— Да.
— Что ж, заключение резонное, судя по симптомам, — согласился Рэтбоун. — Но скажите, доктор Галлахер, если бы вернуться назад, не показалось бы вам, что некоторые из этих симптомов больше похожи на признаки отравления, чем на внутреннее кровоизлияние? Например, это могло быть отравлением ядовитой настойкой из коры или хвои тисового дерева…
Все сидящие в зале словно по команде сделали глубокий вдох. Не удержавшись, взвизгнула какая-то женщина. Проявили беспокойство и присяжные.
Зора нахмурилась и нервно выпрямилась на стуле.
А принцесса Гизела по-прежнему оставалась невозмутимой. Без кровинки в лице, она была похожа на мраморную статую.
Сэр Оливер, сунув руки в карманы, с печальной улыбкой продолжал стоять перед свидетелем.
— На тот случай, если в последнее время вам не приходилось вспоминать, что это за симптомы, доктор, позвольте мне перечислить их — если не для вас, то для суда. Вот они: головокружение, диарея, то есть понос, расширенные зрачки, боли в желудке, рвота, слабость, бледная кожа, судороги, потеря сознания и смерть.
Галлахер закрыл глаза, и Рэтбоуну показалось, что он пошатнулся.
Судья внимательно смотрел на доктора.
Один из присяжных, не выдержав напряжения, прикрыл лицо рукой.
Гизела же была похожа на человека, потерявшего все, ради чего ему хотелось жить.
На галерке тихо плакала все та же нервная женщина.
Лицо Зоры было искажено страданием. Видимо, она заново пережила боль и отчаяние того рокового дня.
— У него не было диареи, — медленно произнес свидетель. — Возможно, она была до моего приезда и мне об этом не сказали. Но не было и конвульсий.
— А расширенные зрачки, доктор Галлахер? — с придыханием от волнения спросил Рэтбоун, чувствуя, как кровь стучит у него в висках.
— Да… — почти шепотом признался врач и снова раскашлялся. — Да, да, у него были расширенные зрачки. — Вид у бедняги теперь был подавленный.
— Разве это симптомы внутреннего кровотечения?
В вопросе Оливера не было и тени сарказма, да ему было и не до него. На месте Галлахера мало у кого возникло бы подозрение в отравлении.
— Нет. Конечно, нет, — произнес, словно выдохнув, медик.
Галерка снова взбудоражилась.
Судья, насторожившись, не спускал взгляда с Рэтбоуна.
— Доктор Галлахер, — в полной ожидания тишине начал Оливер. — Вы по-прежнему считаете, что принц Фридрих умер от внутреннего кровотечения, вызванного увечьями, которые он получил, упав с лошади?
Присяжные как по команде уставились сначала на принцессу Гизелу, а затем на ее оппонентку.
Зора, сжав руки, еще больше подалась вперед.
— Нет, сэр, не считаю, — ответил врач.
На галерке послышался крик. С плакавшей женщиной случился обморок, и все сидевшие рядом с ней повскакивали с мест, пытаясь помочь бедняжке.
— Ей нужен воздух! — выкрикнул мужской голос.
— Дайте ей нюхательную соль, — советовал другой.
— Где судебные приставы, позовите их! Воды!
Судья терпеливо ждал, когда потерявшей сознание даме окажут посильную помощь, а затем, потребовав тишины, попросил Рэтбоуна продолжить допрос свидетеля.
— Благодарю, ваша честь, — вежливо ответил адвокат и опять повернулся к медику: — Итак, теперь, по истечении достаточного времени, можете ли вы сказать, не прибегая к новым расследованиям, что, по вашему предположению, могло стать причиной смерти принца Фридриха, доктор Галлахер? Какое теперь вы могли бы вынести заключение? Мы, разумеется, понимаем, что это только предположение.
Галерка затихла, позабыв о слабонервной даме, упавшей в обморок.
— Я полагаю, сэр, что смерть могла наступить от отравления тисовой настойкой, — с трудом вымолвил свидетель. — И я крайне сожалею, что не смог определить этого сразу же. Приношу свои извинения принцессе Гизеле и суду.
— Я думаю, ни один из разумных людей не упрекнет вас, доктор, — искренне сказал Рэтбоун. — Мог ли кто предположить, что в доме всеми уважаемого аристократа кто-то может умереть от отравления? Я лично не могу себе этого представить, и если кто скажет обратное, я готов с ним поспорить.
— Благодарю вас, сэр, — вымученно произнес Галлахер. — Вы так великодушны, сэр Оливер. Но медицина — это мой долг и мое призвание. Я должен был обратить внимание на зрачки больного, обязан был быть более внимательным и заметить любое отклонение от нормы.
— У вас хватило смелости сказать это сейчас, доктор, и мы вам признательны за откровенность. Это все, о чем я хотел спросить вас.
Харвестер поднялся. Он был бледен и уже не столь уверен в себе. Исчезла легкость и непринужденность в его движениях.
— Доктор Галлахер, вы полагаете, что яд тисового дерева мог быть причиной смерти принца Фридриха? Не скажете ли вы нам, каким образом он был им отравлен?
— Принц мог принять его внутрь, — ответил свидетель. — С едой или питьем.
— Он приятен на вкус?
— Не знаю, но думаю, что нет.
— В каком виде он мог быть принят? В виде жидкости, твердой массы или в виде листьев или плодов?
— В виде настойки, добытой из хвои или коры тиса.
— Не в виде плодов?
— Нет, сэр. Странно, но плоды тиса — это единственное, что не ядовито в этом дереве. К тому же принц Фридрих умер в мае, когда деревья еще не плодоносят, в том числе и тис.
— Вы сказали о настойке? — переспросил Харвестер.
— Да, — подтвердил Галлахер. — Никто не стал бы есть хвою или кору дерева.
— Для этого кто-то должен был собрать хвою и содрать кору, а затем сварить их. На что потребовалось бы немалое время?
— Да.
— Однако вы говорили о том, что принцесса никогда не появлялась на кухне. Неужели у нее в спальне был перегонный куб?
— Не думаю.
