– Отвратительный тип! – сказала Мэри Рестарик с такой ядовитой злобой, что Пуаро чуть не вздрогнул. – Я его не выношу. Ну, почему Англия теперь просто кишит такими, как он?
– О, мадам, не расстраивайтесь! Это только мода. А моды были во все века. В деревне вы сталкиваетесь с такими реже, но ведь в Лондоне встречаете их в изобилии.
– Ужасно, – сказала Мэри. – Просто ужасно. Эта их женоподобность. Такая безвкусица.
– И в то же время что-то от ван-дейковских портретов, вы не находите, мадам? В золоченой раме, с кружевным воротником на плечах он не показался бы вам ни женоподобным, ни безвкусным.
– Посмел пробраться сюда! Эндрю был бы вне себя. Он так встревожен. От дочерей можно с ума сойти. А ведь Эндрю вовсе не близок с Нормой. Он уехал из Англии, когда она была совсем маленькой. И предоставил матери воспитывать ее, а теперь она ставит его в полный тупик. И меня тоже. Она кажется мне очень странной. На нынешних девушек нет никакой узды. И нравятся им самые невозможные молодые люди. Этот Дэвид Бейкер совсем ее заворожил. Ничто не помогает. Эндрю запретил ему бывать здесь, и поглядите: входит в дом, как хозяин. Пожалуй… я лучше не скажу Эндрю. Он и так уже страшно тревожится. Не сомневаюсь, она встречается с ним в Лондоне, да и не только с ним. Ведь есть даже хуже его. Те, которые не моются, не бреются – козлиные бородки, засаленная одежда.
Пуаро сказал сочувственно:
– Ах, мадам, не нужно так огорчаться. Безумства молодости преходящи.
– Хотелось бы верить. Норма очень трудная девочка. Иногда мне кажется, что у нее не все дома. Она такая странная. Правда, иногда невольно кажется, что она не в себе. Невозможно понять, почему она вдруг проникается к людям страшной неприязнью.
– Неприязнью?
– Она ненавидит меня. По-настоящему ненавидит. И я не могу понять, зачем ей это. Наверное, она очень любила свою мать, но, в конце концов, что такого необычного, если ее отец женился во второй раз?
– Вы полагаете, что она вас действительно ненавидит?
– Да, ненавидит, я знаю. Доказательств у меня больше, чем надо. Невозможно выразить, как рада я была, когда она уехала в Лондон. Мне не хотелось стать причиной… – Она умолкла, словно только сейчас осознав, что говорит с посторонним человеком.
Пуаро обладал способностью вызывать людей на откровенность. Казалось, они переставали замечать, с кем разговаривают. Мэри Рестарик усмехнулась.
– Бог мой! – сказала она. – Не понимаю, зачем я вам рассказываю все это. В любой семье, наверное, есть свои беды. А нам, злополучным мачехам, приходится особенно нелегко… Вот мы и пришли.
Она остановилась перед дверью и постучала.
– Входите! Входите! – донесся изнутри хриплый рев.
– К вам гость, дядя, – сказала Мэри Рестарик, входя.
По комнате расхаживал широкоплечий краснощекий старик с тяжелым подбородком, видимо очень раздражительный. Он тяжело шагнул им навстречу. За столом у него за спиной сидела девушка и разбирала письма и документы, низко наклоняя голову – темноволосую, гладко причесанную голову.
– Дядя Родди, это мосье Эркюль Пуаро, – сказала Мэри Рестарик.
Пуаро непринужденно сделал шаг вперед и заговорил еще более непринужденно:
– Сэр Родрик! С тех пор как я имел удовольствие познакомиться с вами, прошло немало лет, увы, немало. Нам придется возвратиться к дням последней войны. Последний раз, если не ошибаюсь, в Нормандии. Я помню прекрасно. Там были полковник Рейс, генерал Аберкромби и, да, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингсби. Какие решения должны были мы принимать! И как сложно было обеспечивать военную тайну. Что же, теперь необходимость в секретности отпала. Мне вспоминается разоблачение вражеского шпиона, который так долго и искусно маскировался – вы, конечно, помните капитана Николсона.
– А, да, капитан Николсон, как же, как же! Проклятый мерзавец! Но его разоблачили.
– Меня вы, конечно, не помните. Эркюль Пуаро.
– Нет, нет! Разумеется, я вас помню. Да, риск был велик, очень велик. Вы ведь были представителем французов? С кем-то из них невозможно было ладить. Как бишь его фамилия? Но садитесь же, садитесь! Всегда приятно потолковать о старых временах.
– Я очень боялся, что вы не вспомните меня и моего коллегу мосье Жиро.
– Как же, как же! Прекрасно помню вас обоих. Да, это были дни, это были дни!
Девушка вышла из-за стола и вежливо придвинула кресло для Пуаро.
– Отлично, Соня, отлично, – сказал сэр Родрик. – Позвольте познакомить вас, – продолжал он, – с моей очаровательной малюткой-секретаршей. Благодаря ей все пошло как по маслу. Помогает мне, знаете ли. Приводит в порядок мои труды. Не понимаю, как я обходился без нее.
Пуаро галантно поклонился.
– Enchanté,[10] мадемуазель, – прожурчал он.
Девушка пробормотала что-то невнятное. Она была миниатюрным созданием с коротко подстриженными черными волосами. И выглядела застенчивой. Ее синие глаза чаще оставались скромно потупленными, но теперь она улыбнулась своему нанимателю с робкой благодарностью, и он ласково потрепал ее по плечу.
– Просто не знаю, что бы я без нее делал, – сказал он. – Да, не знаю.
– Ну что вы! – возразила девушка. – От меня так мало толку! Я даже печатаю медленно.
– Вы, дорогая моя, печатаете достаточно быстро. И ведь вы моя память. Мои глаза, мои уши. И не только!
Она снова ему улыбнулась.
– Невольно вспоминаешь, – прожурчал Пуаро, – замечательные истории, ходившие тогда. Не знаю, содержали они преувеличения или нет. Вот, например, тот день, когда у вас украли автомобиль… – И он пустился в подробности.
Сэр Родрик пришел в восторг.
– Ха-ха-ха! Как же, как же! Да, пожалуй, кое-что и преувеличено. Но в целом так оно и было. Да-да, подумать только, что вы это помните, хотя столько воды утекло! Но я могу вам рассказать кое-что получше! – И он в свою очередь пустился в воспоминания.
Пуаро слушал, не скупясь на одобрительные восклицания, а под конец посмотрел на часы.
– Не смею больше отнимать у вас время, – сказал он. – Как вижу, вы заняты чем-то важным. Однако, оказавшись по соседству, я не мог удержаться, чтобы не засвидетельствовать вам мое почтение. Годы идут, но вы, как вижу, ни на йоту не утратили своей энергии, своей жизнерадостности.
– Пожалуй, что и так, пожалуй, что и так. Но вы слишком щедры на комплименты… А почему бы вам не остаться и не выпить чаю? Конечно, Мэри напоит вас чаем… – Он огляделся. – А! Она вышла. Приятная девочка.
– О да! И настоящая красавица. Вероятно, она уже многие годы служит вам утешением.
– Да нет, они поженились совсем недавно. Она – вторая жена моего племянника. Буду с вами откровенен. Я никогда не был высокого мнения об этом моем племяннике, об Эндрю, – ненадежная личность. Все время его куда-то тянуло. Нет, я предпочитал Саймона, его старшего брата. Не то чтобы я знал его много лучше. Ну а Эндрю, он обошелся со своей первой женой очень скверно. Уехал, понимаете? Бросил ее. Уехал с редкой дрянью. Про нее всем было известно. А он втюрился. Через год-другой все, конечно, пошло прахом. Глупый мальчишка. Ну а эта девочка, на которой он теперь женился, как будто всем хороша. Ничего дурного мне про нее не известно. Вот Саймон был положительным человеком, чертовски, впрочем, скучным. Не скажу, что я очень обрадовался, когда моя сестрица породнила меня с этой семейкой. Вышла замуж за торговца, если называть вещи своими именами. За богатство, не спорю, но деньги еще не все – в нашем роду невест и женихов искали в военных семьях. А с Рестариками я мало общался.
– У них ведь есть дочь? Моя добрая знакомая беседовала с ней на прошлой неделе.
– А, Норма. Глупая девчонка. Одевается премерзко и связалась с премерзким молодчиком. Ну, что же, они теперь все одинаковы. Длинноволосые мальчишки, битники, битлы – уж не знаю, какие клички они себе выдумывают. Мне за ними не угнаться. Разговаривают будто на каком-то иностранном языке. Но да кому интересно слушать старика! Что тут поделаешь? Даже Мэри… Я-то думал, что она хорошая девочка, разумная, но оказывается, и она по некоторым поводам способна впадать в истерику, главным образом из-за своего самочувствия. Вдруг принялась настаивать, что ей надо лечь в больницу на обследование. Не хотите выпить? Виски? Нет? Но, может быть, все-таки чаю выпьете?
– Благодарю вас, но я гощу у друзей.
– Ну, должен сказать, что наш разговор доставил мне большое удовольствие. Приятно повспоминать старые дни. Соня, голубушка, вы не проводите мосье… простите, я опять запамятовал вашу фамилию… а, да, Пуаро. Проводите его вниз к Мэри, хорошо?
– Нет-нет! – Пуаро поспешил отклонить эту любезность. – Я ни в коем случае не хочу снова беспокоить мадам. И не надо меня провожать. Разумеется, не надо. Я прекрасно сам найду дорогу. Был счастлив вновь увидеться с вами.
Он вышел из комнаты.
– Ни малейшего представления не имею, кто он такой, – объявил сэр Родрик, когда Пуаро удалился.
