— А вторая?
— Вторая заключалась в том, что, поскольку при перевозке морем на пароходах не упакованные в специальные грузовые контейнеры автомашины должны сопровождаться владельцем или доверенным лицом в качестве пассажира, мистер Харпер не хотел присутствовать там лично, когда машину будут досматривать на таможне. Скорее всего, боялся, что в машине обнаружат то, чего там совсем не должно быть.
— Так, понятно. — Он слегка улыбнулся. — А у вас таких страхов, значит, не было?
Мы с каждой минутой, похоже, становились все ближе и ближе друг другу.
— Господин комендант, — сказал я. — Может, я человек и рассеянный, но совсем не дурак. Сразу же после выезда из Афин я остановился, съехал с дороги в кусты и тщательнейшим образом обыскал всю машину. Причем смотрел и в багажнике, и под колпаками колес, и под днищем… В общем, практически везде, где мог.
Раздался негромкий стук в дверь. В комнату снова вошел таможенный инспектор, молча положил перед комендантом листок бумаги. Тот быстро пробежал его глазами, и лицо его заметно помрачнело. Он постучал пальцами по столу, затем повернулся ко мне:
— Кажется, вы говорили, что осмотрели в машине практически все, так ведь?
— Да, сэр. Практически все. Конечно, все, что было можно в тех условиях. Без эстакады, гаража…
— А внутри дверей вы смотрели?
— Внутри дверей? Нет, сэр. Они же наглухо запечатаны. Я ведь мог повредить…
Комендант быстро что-то сказал по-турецки. Охранник вдруг крепко схватил меня за шею, больно ее сжал, а свободной рукой прощупал все мои карманы. Затем с силой швырнул меня на ближайший стул.
Я тупо, ничего не понимая, смотрел на коменданта.
— Внутри дверей вашей машины обнаружены, — он перевел глаза на листок бумаги, только что принесенный ему таможенным инспектором, — двенадцать гранат со слезоточивым газом, двенадцать боевых гранат, двенадцать дымовых шашек, шесть газовых респираторов, шесть пистолетов марки «Парабеллум» и сто двадцать боевых девятимиллиметровых патронов к ним. — Он положил бумагу на стол и резко встал. — Вы арестованы… Охрана, наденьте на него наручники и уведите.
Поскольку специальной камеры для содержания арестованных нарушителей на пограничном посту, естественно, не было, меня временно — пока комендант докладывал наверх о моем задержании и ждал дальнейших указаний — заперли в туалет и поставили рядом охранника. Туалет находился по соседству с кабинетом начальника, и через тонкие стенки мне было прекрасно слышно, что в нем происходит: за последние двадцать минут телефон там прозвенел четыре раза, и с каждым новым звонком голос господина коменданта становился все более и более почтительным.
Интересно, хорошо это для меня или плохо? Впрочем, поведение полицейских, особенно больших начальников, практически всегда непредсказуемо. В любой стране. Иногда большие начальники относятся к достаточно разумным объяснениям того или иного нарушения куда более снисходительно, чем надменные или часто просто садистски настроенные низшие чины, которые чаще всего предпочитают отыгрываться на жертве по полной программе. Хотя, с другой стороны, у больших начальников куда больше возможностей злоупотреблять своим высоким положением и порой, даже если весь вопрос заключался в самой обычной взятке, в силу тех или иных причин (или дурного настроения) тут же сделать из мухи слона… Но, признаюсь, меня значительно больше волновали, как со мной здесь будут обращаться в «физическом» смысле. Конечно же любой полицейский чин — не важно, большой или маленький — во всех случаях жизни считает свои поступки абсолютно «правильными и не выходящими за рамки его законных полномочий». Однако, как показывает мой личный опыт (хотя за всю мою жизнь меня арестовывали всего десять или двенадцать раз, не больше), в их представлении понятие «правильный и не выходящий за рамки законных полномочий» может означать практически все, что угодно, — от сигарет и горячей пищи, приносимых задержанному из ближайшего ресторана, до приковывания наручниками к стене камеры и сильнейшего удара коленкой в пах. Последнее, чаще всего если арестованному вдруг придет в голову пожаловаться… Что касается меня, то мое личное общение с турецкой полицией до сих пор было крайне для меня неудобным и нередко просто унизительным, однако тогда все мои столкновения с ними носили в основном, так сказать, «более-менее технический характер». Теперь же все было намного серьезнее: мне будет предъявлено обвинение в «попытке незаконного ввоза в Республику Турцию боевого оружия, взрывчатых веществ и прочих запрещенных предметов». На выяснение моей абсолютной непричастности ко всему этому наверняка уйдет масса времени, в течение которого со мной может случиться все, что угодно…
Однако вариант, что моя невиновность в конечном итоге не будет установлена, я, считающий себя настоящим реалистом, не был даже готов рассматривать!
После четвертого телефонного звонка комендант вышел из своего небольшого кабинетика, громко и отрывисто приказал что-то стоявшему в коридоре охраннику и зашел ко мне в туалет.
— Вас приказано отправить в гарнизонную тюрьму в Эдирне. Немедленно, — коротко, отрывисто, не тратя времени на какие-либо объяснения, сообщил он.
— А как насчет машины, на которой я сюда приехал, сэр?
Он чуть поколебался.
— Насчет машины никаких распоряжений пока еще не поступило. Впрочем, не сомневаюсь, она наверняка потребуется там в качестве неопровержимой улики.
Непосредственное общение с людьми чином повыше — пусть даже всего по телефону, — похоже, сбило с него спесь, заметно поубавило уверенности в самом себе и собственной значимости. Поэтому я тут же решил, не теряя времени, воспользоваться ситуацией и попробовать выбраться отсюда. Как говорят, «по горячим следам». Кто знает, а вдруг повезет?! Терять-то все равно уже вроде бы нечего…
— Хотел бы вам еще раз напомнить, сэр, — громко и отчетливо произнес я, — что уже выражал вам мой категорический протест против задержания и сейчас намерен повторить его еще раз. Да, признаю, машина и все ее содержимое действительно находятся в вашей законной юрисдикции, но я-то нет! Мне отказали во въезде по причине просроченного паспорта, поэтому с юридической точки зрения я не в Турции и, значит, должен быть незамедлительно возвращен на греческую сторону границы. Там у меня с документами все в полном порядке. Поэтому, сэр, боюсь, когда ваше начальство узнает об этих прискорбных фактах, вам придется ответить на много самых различных и весьма неприятных вопросов.
По-моему, сказано было очень хорошо. Вот только его моя тирада, похоже, весьма позабавила, не более того.
— Ну надо же! Значит, вы и законник, и журналист, и наемный шофер, и заодно контрабандист огнестрельного оружия. И все в одном лице, подумать только!
— Я всего лишь хочу вас предостеречь от…
Его любезная улыбка мгновенно увяла.
— Ну что ж, в таком случае позвольте и мне тоже кое от чего вас предостеречь. Так вот, в Эдирне вами будет заниматься не обычная городская полиция. Наверху сочли, что в вашем случае имеются важные политические аспекты, а такими делами ведает Второй отдел Комитета национальной безопасности. Обычно его называют просто «Бюро».
— Политические аспекты? Какие еще, к чертовой матери, политические аспекты?! — Я изо всех сил старался, чтобы в моем голосе прозвучало искреннее возмущение, а не откровенный страх.
— Трудно сказать. Во всяком случае, мне. Ведь я всего лишь вас предупреждаю. Начальник Второго отдела генерал Хаки, и, значит, допрашивать вас будут его люди. В конечном итоге вы, безусловно, согласитесь сотрудничать с ними, но мой вам совет — не изображайте из себя святую невинность и начните делать это как можно быстрее. Их терпение, как мне не раз доводилось слышать, невелико. Вот и все, что я хотел бы вам сказать. Прощайте.
И он ушел. Почти сразу же после его ухода в туалет вошел охранник с револьвером в правой руке, приказал мне заложить руки за спину и вывел меня наружу.
Меня доставили в гарнизонную тюрьму на заднем сиденье закрытого военного джипа в сопровождении двух вооруженных солдат по бокам. Сама тюрьма представляла собой старое, если не сказать «древнее» кирпичное здание на самой окраине города. К ней вплотную примыкал небольшой дворик за высокими стенами, на окнах помимо решеток имелись также и металлические ставни. Закрывающиеся, само собой разумеется, только снаружи.
Когда мы подъехали к воротам тюрьмы, один из часовых — видимо, старший по команде — доложил что-то охране, и буквально через несколько минут из боковой дверцы вышли два человека в военной форме другого типа. Тот, что постарше, протянул моим сопровождающим какую-то бумагу — скорее всего, расписку в получении арестованного, то есть меня, — и жестом приказал мне вылезти из машины. А затем кивнул в сторону боковой дверцы и отрывисто приказал:
