— Понятно. Ну а где вы были во время войны?
— Во время войны? В Каире. Работал на оборонку.
— В каком смысле?
— В прямом — был переводчиком…
— И все-таки зачем вы тогда поехали в Лондон?
Я громко прочистил горло, отпил глоток ракии…
— Отвечайте на мой вопрос!
— Сэр, но ведь именно это я и собираюсь сделать. Понимаете, этот, простите, чертов дистрибьютор нашей продукции внезапно прекратил и делать должные выплаты, и отвечать на все наши запросы. Поэтому мне пришлось срочно отправиться в Англию, чтобы выяснить причины столь необычного поведения человека, с которым мы так долго и без малейших проблем имели дело. Однако его офис оказался почему-то закрытым. Я, естественно, предположил, что он либо умер, либо у него образовались крупные неприятности, либо он попросту занялся каким-нибудь другим бизнесом, и начал искать другого дистрибьютора. Однако человек, которого я в конечном итоге нашел и с которым вроде бы полностью договорился, к сожалению, оказался… оказался детективом из Скотленд-Ярда. Обычно мы пересылали нашу продукцию в Ливерпуль в хлопковых тюках. Судя по всему, таможенники каким-то образом пронюхали об этом, ну и сообщили полиции. В результате чего наш прежний дистрибьютор неожиданно для нас оказался в тюрьме. Полиции неизвестно как удалось не допустить утечки этой информации в прессу, и я попал в ловушку…
— Да, так лучше, так намного лучше, — довольно произнес майор Туфан. — Хотя особых симпатий к британским правоохранительным органам вы, само собой разумеется, с тех пор не испытываете.
Мне, безусловно, следовало бы вспомнить кое-что сказанное им буквально несколько минут назад, но тогда я, к сожалению, был все еще слишком растерян и думал только об обороне.
— В то время мне конечно же было очень обидно, сэр. Очень. Особенно из-за несправедливого приговора. Но позже до меня дошло, что полиция всего лишь выполняет свою работу, что они не принимают законы, а только их исполняют. Поняв это, я стал вести себя как самый образцовый заключенный. Во всяком случае, изо всех сил старался. В результате чего отношение ко мне в тюрьме «Мейдстоун» тоже было, как вы понимаете, соответствующим. А когда меня «досрочно условно» выпускали оттуда, ее начальник даже лично пожал мне руку…
— И вы сразу же вернулись в Египет?
— Нет, не сразу, сэр, но как только окончился испытательный срок, то да, сразу же вернулся в Каир.
— Где вы не без успеха продолжили «закладывать» египетским властям британского бизнесмена по имени Колби Эванс, утверждая, что он секретный британский агент.
Мне будто при всех влепили звонкую пощечину, но на этот раз я все-таки сумел сохранить хладнокровие. Или видимость такового.
— Да, в общем-то да, но… но не сразу, сэр. Это имело место несколько позже, во время Суэцкого кризиса.
— Ну и зачем, интересно, вам это понадобилось?
Ну что тут ответишь? Как мне, скажите, объяснить такому человеку, как майор Туфан из Второго отдела, что я был просто обязан отплатить им за «порку», которой они подвергли меня. Поэтому никакого ответа, естественно, так и не последовало.
— Может, вам хотелось каким-то образом продемонстрировать египетским властям свою категорическую нелюбовь к британцам, или у вас, скажем, были личные счеты с этим человеком, или вы на самом деле убежденный антибританец?
Наверное, и то, и другое, и третье. И хотя особой уверенности в этом у меня, признаться, не было, я, тем не менее, практически не задумываясь, ответил:
— Понимаете, сэр, моя мама была египтянка, моя жена погибла от взрыва британской бомбы во время их нападения на нас, так почему же мне не быть убежденным антибританцем?
Наверное, мой самый лучший ответ за все время пребывания в тюрьме! А главное, он звучал вполне правдиво… Даже более чем правдиво. Пусть даже был не совсем правдивым…
— Вы что, на самом деле верите, что этот человек являлся британским секретным агентом?
— Да, сэр, верю.
— После чего обратились с просьбой о предоставлении вам египетского гражданства, так?
— Да, сэр.
— Вы проживали в Египте вплоть до пятьдесят восьмого. Именно в это время египтяне окончательно решили, что Эванс все-таки не был британским секретным агентом, и освободили его, так ведь?
— Нет, не так! Суд признал его виновным и вынес обвинительный приговор, а освобождение стало всего лишь актом милосердия и, соответственно, последующей амнистии.
— Однако практически одновременно египтяне тем не менее начали расследование, направленное непосредственно против вас. Это так?
— Наверное, да.
— Понятно. — Туфан снова долил немножечко ракии мне в бокал. — Что ж, похоже, мы с вами понемножечку начинаем друг друга понимать, Симпсон. Вы вроде бы догадываетесь, что решение моральных проблем совершенно не входит в мои конкретные задачи, в то время как я, в свою очередь, уже куда лучше вижу ход ваших мыслей в обсуждаемых нами сейчас областях. Что ж, тем лучше для нас обоих… Итак, давайте ненадолго снова вернемся к вашей истории с мистером Харпером и фрейлейн Липп. — Он снова бросил беглый взгляд на бумажку в моем досье. — А знаете, для человека с вашим-то опытом все это выглядит просто невероятным: вы определенно заподозрили, что этот мистер Харпер хочет использовать вас для каких-то противозаконных, но по тем или иным причинам очень выгодных для него целей, и тем не менее согласились на это. Причем всего за какие-то жалкие сто долларов! Пусть даже американских…
— Меня куда больше волновал обратный путь, сэр. Мне казалось, когда он поймет, что я догадался об истинной цели этой поездки, ему придется доплатить мне за риск.
Майор с улыбкой откинулся на спинку стула:
— Но ведь вы, кажется, согласились на сто долларов еще до того, как все это с вами случилось, разве нет? Иначе вам не пришлось бы обыскивать машину, едва выехав из Афин. Суть проблемы, надеюсь, просматриваете?
— Суть-то я, конечно, просматривал, сэр, вот только не видел, как из нее выбираться…
Он неторопливо прикурил очередную сигарету.
— Может, хватит, Симпсон? Ведь всего несколько минут назад вы вроде бы уже начали как бы выбираться из мрака ночи к свету дня. Так почему бы вам этот процесс не продолжить? Не довести его до логического конца? Поскольку либо вся ваша история от начала и до конца сплошная ложь, либо вы утаиваете что-то одно, но очень важное. Тогда неизбежно возникает вполне естественный вопрос — интересно, что именно? Ведь я, сами понимаете, все равно все узнаю. Рано или поздно, но узнаю, уж поверьте. Так что и вам, и мне будет только легче, если вы перестанете юлить вокруг да около и скажете мне все как есть. Прямо сейчас…
Свое поражение я обычно признаю легко и сразу. Поэтому, выпив для храбрости еще немного ракии, я сказал:
— Ладно, будь по-вашему. Все дело в том, что с ним у меня тогда было не больше шансов, чем сейчас с вами. Он просто-напросто заставил меня пойти на это с помощью самого вульгарного шантажа.
— Какого? Чем именно он вас шантажировал?
— Скажите, у вас с Грецией есть договор об экстрадиции?
— Это не имеет никакого значения. Я ведь, как вам, очевидно, прекрасно известно, совсем не из полиции.
Так мне все-таки пришлось рассказать ему об этих чертовых дорожных чеках.
Внимательно, ни разу даже не перебив, он меня выслушал и молча кивнул. Затем встал, подошел к двери, которая почти сразу же после его стука открылась, и отдал несколько отрывистых приказаний.
Я был абсолютно уверен, что допрос закончен, что со мной все ясно и что теперь он отдает приказание охранникам увести меня в тюремную камеру, поэтому быстро допил свою ракию и торопливо сунул спички в карман — а вдруг мне повезет и их не отберут?
Впрочем, тут я, оказывается, тоже ошибся. Закончив говорить, майор Туфан закрыл дверь и… вернулся.
— Не волнуйтесь, я всего лишь приказал принести нам что-нибудь более съедобное, — пояснил он и, не остановившись у стола, прошел прямо к телефону, висящему на стене.
Я прикурил сигарету и незаметно положил спички на стол. По-моему, майор ничего не заметил. Он требовал немедленно соединить его с каким-то номером в Стамбуле. Затем повесил трубку, вернулся к столу и сел на стул.
— Ну а теперь, Симпсон, расскажите мне все, что помните об этом вашем мистере Вальтере Харпере. Причем как можно подробнее.
Я начал было снова все пересказывать с самого начала, но теперь его, судя по всему, интересовала не только и не столько суть, сколько подробности и детали.
— Итак, вы утверждаете, что он говорил как немец, проживший в Америке минимум несколько лет. Скажите, а когда конкретно вы пришли к такому выводу? После того как услышали, что он говорит по-немецки с тем человеком в гараже?
— Нет, сэр. Тот разговор лишь подтвердил мои подозрения.
