Чтоб не утопить её в унитазе, полез в карман за пятёркой – в бухгалтерии мне выдали пятёрку и четвертак.
— Другое дело, – ушла женщина.
Когда, потрясенный, выходил из сортира, она сунула в мой кулак целую горсть почему‑то мокрой меди.
— На хозрасчете туалет, – пояснила, впихнув в другую руку половинку салфетки.
Красавица проводница насмешливо подмигивала с огромного настенного плаката.
На остановке Пашки не было. Подойдя к светлой стеклянной стене вокзала, от нечего делать пересчитал сдачу – наколола на двадцать копеек.
«Шустрая! Теперь, если куда поеду, горшок возьму…»
Все туалетные деньги отдал довольному Заеву.
— Это за автобус и такси.
Дорога от вокзала до экономического института, у которого я обычно сходил, стоила рубль.
«Правда это было раньше, – подумал я, – может, сейчас два?»
В своем родном дворе критически покрутил головой по сторонам.
Чувствовалось, что три недели мужская рука не прикасалась к хозяйству. От снега расчищены были лишь узкие тропинки, если оступишься или поскользнёшься, – обязательно увязнешь в невысоком сугробе. Дверь сарая раскрыта настежь.
Сунул свой нос и туда – колотые дрова кончились. Прежде чем идти домой, заглянул в туалет.
«Слава богу, хоть здесь бесплатно, скоро за чих деньги станут драть».
А затем долго–долго с огромной радостью в сердце вглядывался в родимый градусник.
Условным стуком – два редких, три частых, чтобы не испугать жену, – побренчал согнутыми пальцами в тёмное окно.
Прислушился – тишина. Закралось подозрение – может, не одна? Кончики пальцев неприятно заломило. Постучал ещё раз. Вспомнились слова одного знакомца, который был намного старше и опытнее меня:
«Прежде чем вернуться домой из командировки, – учил он, – обязательно дай телеграмму, дабы не было отрицательных эксцессов».
Наконец в комнате зажёгся свет. Схватив рюкзак, побежал к двери.
— Да я это, я! – ответил на вопрос и через секунду сжимал в объятиях Татьяну.
— Пошли в дом, холодно, – потащила меня.
В полутёмной кухне в глаза сразу бросилось новшество – квадратный метр настольного календаря, висящего над электроплиткой, с полупрофилем Владимира Высоцкого и четверостишьем: «… А я гляжу в свою мечту поверх голов и свято верю в чистоту – снегов и слов!»
— В киоске позавчера купила, – ставя на плиту чайник, произнесла жена.
— А прибивал кто?.. – колупнул ногтём шляпку гвоздя.
— Сама, – рассмеялась она, – а могла и вызвать кого‑нибудь из бюро добрых услуг, пока по колхозам мотаешься.
Я прошёл в комнату, полюбовался на Дениса.
— Спит, – обняла меня за плечи Татьяна. – Всё о тебе тосковал, – чмокнула в щёку. – Ну пошли, а то разбудим.
Я тоже обнял её.
— Господи, ручищи‑то грязные какие, – вырвалась она, – надо не чайник, а ведро кипятильником нагреть.
Оставшись один, снял рубашку и, забравшись на диван, постучал пальцем по градуснику, затем включил телевизор – давно не смотрел и прислушался – под диваном раздалось странное шуршанье.
«Ага! Попался, голубчик из бюро добрых услуг… " – на цыпочках подкрался кдивану.
Облепленный пылью, оттуда выбрался кот.
— Мироха! Привет! – потрепал его за ухо.
На телеэкране в очках и пиджаке в горошек пел любимец моей жены и других молодых женщин – Александр Серов.
Люди искусства подразделялись у меня на две категории – творцы и ремесленники. Серова я относил к последним.
Кое‑как помывшись – завтра в баню схожу, уселся на диван.
Татьяна, словно кошечка, забралась ко мне на колени. Задравшаяся рубашка из тонкого белого батиста высоко открыла ноги. Прижалась, обвила шею руками. Сквозь тонкий батист почувствовал упругую грудь.
— Серёженька, как я соскучилась.
Мне стало нестерпимо жарко. От её волос исходил тонкий аромат духов, женственный и прелестный, от которого я хмелел и терял голову. Она нежно гладила моё лицо, лохматила волосы и целовала, чуть касаясь губами. И я понял, что прав был деревенский старик – время не имеет значения. Век уменьшился до секунды, а секунда увеличилась до века…
— Погаси свет… – поднялась она и сбросила батист.
Мой палец не сразу утопил кнопку выключателя. Я залюбовался пластичными линиями тела. Тёмные шишечки сосков смотрели в разные стороны. Узкая талия плавно переходила в бедра, которые стекали вниз, превращаясь в крепкие стройные ноги, разделённые тёмной курчавостью внизу гладкого живота.
Подняв тонкие, точёные руки, она вытащила заколки из волос, улыбнулась и, застеснявшись, спряталась под одеяло.
В полной темноте, на ощупь, добрался до дивана.
Я не заметил, была ли ночь или сразу наступило утро… За одно мгновение, за короткий миг черноту окон побелили рассветом.
Будильник подтвердил дребезжанием, что ночь прошла, наступает день.
— Дениску не буди, – засыпая, буркнул жене. – Пусть отдохнет от садика, – с трудом приоткрыл один глаз, заметив, что видик у Татьяны, мягко говоря, не очень…
Волосы ещё не расчёсаны, под глазами синие полутени после бурной ночи.
Зевая, она натягивала чулок, поставив ногу на стул.
— Я тоже с обеда отпрошусь, – пообещала, уходя на кухню.
— Папка приехал! Ур–р-ра! – услышал сквозь сон и почувствовал, что кто‑то стаскивает с меня одеяло.
Не проснувшись, окончательно попытался укрыться с головой, но одеяло словно ожило, оно тут же уползло – счастливый Денис упорно стягивал его.
— Ам! – неожиданно щекотнул его за бок.
Сын отпрыгнул и взвыл от восторга. Ясное дело, уснуть больше не удалось. Вволю набарахтавшись, мы сели завтракать. Я выглянул в окно. Солнце поднялось высоко и давно серебрило снег.
«Надо в баню сходить», – быстро сбегал на крыльцо и посмотрел на градусник, по пути захватив из чулана мочалки.
На улице Денис стал моим поводырём – расшалившееся солнце, отражаясь от снега, слепило, будто хотело что‑то скрыть от меня. Я шёл, зажмурившись. Воспользовавшись бедственным положением, словно случайно, Денис затащил меня в кулинарию, спасибо, что не в какое‑нибудь кооперативное кафе «Арлекино».
После вокзала моё доверие к кооперативам резко упало.
Подкрепившись кофе с пирожным, отправились дальше.
«Вот бы сейчас встретить вчерашнего телевизионного соловья–сердцееда и отнять солнцезащитные очки», – замечталось мне.
Однако ближе к центру благодаря дворникам мои глаза приоткрылись – снег здесь уложили по краю тротуара в аккуратные пирамидки грязно–серого цвета.
В бане билетов в номер не оказалось – водить Дениса в общую пока не решался из‑за его любопытства.
— Ну что ж, пошли в другую, – теперь уже я тащил его.
«Что за чертовщина? – недовольно откашлялся, – половину бань снесли или под учреждения отдали, вымыться негде стало».
Особенно возмущал тот факт, что мою любимую баню отдали под областное предприятие тепловых сетей.
Свою деятельность начали с того, что сломали местную достопримечательность – небольшой дощатый пивной ларек, стоявший здесь со времен Ивана Грозного. Мужики сразу осиротели. Ходили жаловаться к директору – его кабинет, кстати, находился в женской парной, но он кивал на пресловутый Указ.
На самом деле были другие причины – запущенная язва и ядовитая тёща, вот и снёс, чтоб не искушаться.
Предаваясь размышлениям, автоматически прочел аккуратно выведенную на огромном матовом стекле надпись «Уважаемые комитенты, сдавайте вещи в наш магазин!»
Меня так заинтриговало слово «комитенты», что даже остановился.
«Кто же они? – побрели мы дальше, – эти таинственные комитенты? – мысли потекли в новом направлении. – Эх, дурак! Надо было зайти и узнать… – ругал себя, – мучайся теперь от неизвестности».
Денис тоже шёл молча, что было непохоже на него, лишь у самой бани заныл – ноги устали, и потащил к коробке киоска.
— Пришли уже, – успокаивал его, – вот и баня, – показывал на мрачное растрескавшееся кирпичное здание в два этажа.
Но сын не слушал.
— Книжку купи! – тыкал пальцем в красочную обложку за стеклом киоска.
Не пререкаясь, полез в карман.
В этой бане тоже не оказалось свободных номеров.
«Была не была, куплю в общую», – решил я.
Денис, усевшись в обшарпанное кресло, увлёкся книгой. Заняв очередь – благодаря наступающему Новому году собралась солидная толпа – сел рядом с сыном.
Эта баня была знаменита тем, что администрация придерживалась славянофильских традиций.
Так, помещение с задрапированными креслами, в котором находились, называлось «Ожидальня», о чём сообщала прибитая к стене рядом с гардеробом жестяная табличка. Над жёлтым колпаком фена долго красовалась надпись «Сушильня». Потом администрация решила уточнить: «Сушильня для волос». «А как же сейчас называется фен?» – заинтересовался я и пошёл поглядеть. На стуле рядом с оборванными проводами лысенький старичок стойко ждал своей очереди.
