– Ну да, и Розу тоже уволили.
– А что ты такого сделал?
– Дом без охраны оставил…
– А Розу за что? Она же не должна была охранять дом? Ее что, за любовь к тебе уволили?
– За любовь? – на секунду задумался Листвянский. – Ну да, выходит, что за любовь.
– А разве можно за любовь увольнять?
– Нельзя, ясень пень.
– А может, Костин вас за другое уволил? Может, за то, что вы Ковальского упустили?
– Ковальского?
– Ну да, ты же не видел, как он к машине за молотком ходил. Ты же не сказал, что они с женой в три часа ночи уехали. Так бы сразу картинка сложилась, что Ковальский виноват.
– Но я правда его прозевал. Виноват, конечно. Но Костин все равно сволочь.
– Вот и я о том же. У каждого человека есть право на личную жизнь. Ну, выпил ты чуть-чуть, но так в ту ночь все были пьяные…
– Вот и я о том же! – Листвянский посмотрел на Шульгина с благодарностью за моральную поддержку.
– И мстить тоже нельзя, – продолжал Дима. Ему надо было раскачать парня, вывести его из состояния душевного равновесия, запутать в показаниях, а потом расстрелять в упор неожиданными для него вопросами. Иногда такой метод срабатывает.
– Если бы ты сразу про Ковальского сказал, Костина бы не посадили. А так ему баланду хлебать пришлось.
– Ну да, пришлось.
– Вот он тебе этого и не простил. И любовь твою не простил, и это…
– Ну, может быть.
– А может, Костин не зря баланду хлебал? Может, все-таки он брата своего убил?
– Да нет, вряд ли.
– Ты видел, кто над гипсовыми девочками надругался?
– Не видел. Говорят, Остроглазов это сделал. Крыша у него съехала, говорят.
– Говорят! – передразнил Гену Шульгин. – Ты сам это должен был видеть. Ты дом должен был охранять.
– Не видел.
– Так, может, Костин и пристукнул своего братца?
– Да нет, не он. Я слышал, Остроглазова в три часа ночи грохнули. А в это время Ковальский из дома выезжал.
– Ты откуда знаешь? Тоже говорят, да?
– Да нет, я сам видел.
– Что ты видел?
– Ну, как машина со двора выезжала. Ковальского машина.
– Ты же спал в это время?
– Ну, проснулся. Слышу, ворота открываются, подхожу к окну, смотрю, «Тойота» Ковальского выезжает.
– Машине выехала, и ты снова лег спать?
– Нет. Оделся, во двор вышел…
– И что?
– Да ничего. Тихо все было.
– И мертвые с косами не стояли?
– Да нет. Ну, мне показалось, что где-то вдалеке человек прячется.
– Где вдалеке?
– Ну, между беседками.
– И что?
– Да ничего, присмотрелся, вроде куст качается. Поближе подошел, точно, куст.
– И куда ты поближе подошел?
– Ну, к водопадной горке подошел. Точно, это куст был.
– А Остроглазова не увидел?
– Нет. Я к воде не подходил.
– Может, слышал, как он в пруду барахтался? Может, на помощь звал? Он же не сразу захлебнулся.
– Да нет, не слышал ничего такого. Там же водопад шумел. Да и ветер был.
– Может, ты телефон его видел? – Шульгин вцепился в Листвянского взглядом.
– Телефон? Какой телефон?
Не дрогнуло у Гены ничего в глазах, не отвел он их в сторону, и суетливых движений Дима не заметил. В голосе сдержанное удивление, не более того.
– Айфон.
– Ну да, была у него такая штука.
– Ты ее видел?
– Ну да, он звонил кому-то. И еще он держал его так, чтобы все видели яблоко надгрызенное.
– Рисовался?
– Ага.
– И ты это заметил?
– А как не заметить, если оно в глаза бросается… А вообще, он большой рисовщик был. Такое ощущение, что сам собой любовался. И никого вокруг не замечал. А если замечал, то презирал. Урод, короче.
– Не нравился он тебе?
– А кому ж такой фанфарон понравится? На пустом месте зазнавался. Вон, Костин какая величина, а Вадик этот на него свысока смотрел.
– Может, он тебе что-то не так сказал?
– Мне? Да он меня не замечал. Я ему ворота открываю, а он куда-то мимо меня смотрит. Даже презрения в глазах не было, просто не замечал. Как будто я какое-то пустое место.
– Обидно?
– Да нет. Если бы Костин со мной так обращался, я бы обиделся. А он как человек со мной обращался.
– Но ведь уволил?
– Так ведь я сам накосячил. Нет, я его не виню… Хотя, конечно, он зря меня уволил. Я ведь исправиться мог.
– Значит, ты во двор выходил, когда Ковальский уехал?
– Ну да. Только я ничего не видел. Тихо было. Да и не жарко. А я только футболку надел.
– Может, ты все-таки человека видел, а не куст? Просто тебе холодно стало, и ты повернул назад. А может, страшно стало?
– Да нет, не страшно, просто назад повернул.
– А может, все-таки видел человека? Вадима Остроглазова, например. Он у пруда стоял, по телефону разговаривал, а у тебя молоток в руке.
– Какой молоток? Не было у меня никакого молотка, – всколыхнулся Листвянский. – Зачем мне молоток?
Возмущение в его голосе казалось искренним. Гена только-только начал понимать, какую игру затеял с ним опер.
– Ну, ружье ты брать не стал, а молоток прихватил. Мало ли, вдруг леший с дерева свалится.
– Какой леший? Какого лешего ты мне здесь вправляешь? Может, еще скажешь, что это я Вадика молотком шарахнул? Слушай, да ты, капитан, конкретно к этому клонишь?
– Ну а вдруг?
– Какой вдруг? Не убивал я Остроглазова!
– Тише, тише. Не надо эмоций, они только усугубляют твое положение.
– Какое положение?! Не убивал Гена никого! – В комнату вдруг всклокоченной ведьмой влетела Роза. – И не надо бочку на него катить!
Оказывается, она стояла за дверью и слушала весь разговор. Значит, настораживало ее что-то, возможно, женщина боялась разоблачения. Ведь если Листвянский виновен в убийстве Остроглазова, то ей тоже достанется за дачу ложных показаний.
– Спокойствие! Только спокойствие! – ничуть не дрогнув перед этим натиском, призвал ее к благоразумию Шульгин. – Положение вы создали, Роза. Вы же говорили, что Гена вообще не выходил из дома, а он сказал, что выходил. И кому мне из вас верить?
– Ей верьте, – сердито глянул на него Листвянский. – Не выходил я никуда.
– Но ты же сказал, что выходил.
– Да это приснилось мне. Я же понимал, что мне обход надо делать, а вставать было лень. Вот и снилось, что я во двор вышел.
– Не верю я тебе, Гена. И Розе твоей не верю. Я теперь Ковальскому верить начинаю. Он сказал, что видел тебя во дворе дома, когда к машине шел. Он сказал, что ты выслеживал Остроглазова.
– Я стоял?! Я выслеживал?! – оторопел он возмущения Листвянский. – У него что, крыша поехала? Не выслеживал я Остроглазова!
– Следствие покажет. Проведем следственный эксперимент, Ковальский покажет, где тебя видел. А пока извини, нам придется провести обыск у тебя в квартире.
– Зачем?
– Ну, мало ли, – вздохнул Шульгин.
Если Гена забрал у Остроглазова телефон, вряд ли он хранит его дома. Скорее всего, бывший охранник уже давно избавился от него. Но все-таки сомнения надо было снять. Обыск ничего не даст, и Шульгин это понимал, но все-таки позвонил своему начальнику, объяснил ситуацию и попросил организовать постановление на обыск в доме гражданина Листвянского.
С утра светило солнце, над головой ни облачка, воздух постепенно раскалялся, зато настроение было сродни свинцово-сизым тучам. Еще вчера была надежда, что Леонида выпустят под залог, но суд не внял доводам защиты и вернул его в ненастье следственного изолятора.
– Ну и как это называется? – спросила Элла, недовольно глядя на адвоката. – Вы же обещали, Константин Захарович.
– Да я сам в шоке! – манерно закатил глаза этот молодой мужчина с холеной внешностью бисексуала.
Лицо его было смягчено кремом от морщин, мушкетерская бородка тщательно ухожена, в носу ни волосинки, на руках образцовый маникюр с бесцветным лаком. Тщательно подобранная модная одежда выгодно подчеркивала внешние данные адвоката. Его вполне можно было назвать довольно симпатичным человеком. Только ненастоящий какой-то Костя, ненатуральный, такое ощущение, что это манекен, а не мужчина. Если бы он принес Леониду победу, Элла могла бы его и расцеловать, но сейчас ее тошнило от этого пижона.
– Это было похоже на сговор!
– Я так и поняла, – усмехнулась Элла.
– Нет, я серьезно. На судью явно кто-то воздействовал.
– Кто?
– Я пока еще не выяснил, но обязательно узнаю.
– И сколько эта информация будет стоить? За все надо платить, я правильно вас понимаю?
– Да, конечно, таковы реалии нашей жизни, – потупился адвокат.
– Только за этот суд вы получили почти триста тысяч. И где результат?
– Увы, произошли накладки.
– И я должна заплатить, чтобы узнать, кто в этом виноват? Отлично. Мне нравится ваш подход к делу. Сколько я должна за этот разговор с вами? Сто? Двести тысяч?
– Элеонора Георгиевна, вам нужно успокоиться, – умоляюще посмотрел на нее адвокат. – Я понимаю, вам сейчас тяжело. Я даже предполагаю, что вы ищете мне замену. Но поверьте, в это дело вмешались обстоятельства, которые никак не зависят от нас, адвокатов. Я обязательно выясню, что это за обстоятельства, и это поможет нам определить дальнейшую тактику защиты вашего мужа. А пока будем работать по прежней схеме. Вашего супруга доставят в изолятор, завтра я с ним встречусь, на очереди у нас судебно-психологическая экспертиза аффекта, мы обязательно ее пройдем, я уверен, что получим нужный нам результат. Если, конечно, вы не станете искать мне замену. Это, конечно, ваше право, но, замечу, коней на переправе не меняют. Поверьте, я знаю, что делать и ваш муж получит условный срок.
