– В отпуске, говоришь, был.
– Ну да, я же в Ульянове работал. У Горухана в клубе.
– У Горухана… – уважительно глянул на Павла Мазок. – Ты же с ним в кентах был… Я с ним тоже здесь пересекался. Один мой кореш с ним вась-вась, дела с Горуханом перетирал, ну, и меня с собой брал.
– И что?
– Да так, к слову, – пожал плечами Мазок.
Нечем ему было похвастаться, кроме как отдаленной общностью интересов, потому и замолчал он.
– Нет больше Горухана.
– Да ладно! – вскинулся Сеня.
– Киллер завалил. В июне похоронили…
– Не знал… Блин! А ведь какой человек был! Батыр, беленькую давай, друга помянуть надо! – Мазок властно щелкнул пальцами в сторону бармена.
– Да надо бы помянуть, – кивнул Павел. – А когда твой кореш с Горуханом встречался?
– Да весной, в марте, кажется.
– А что за дела?
– Да проблемы какие-то… Я так понял, Парижанин помочь ему вроде бы мог.
– Чем?
Мазок задумался, но чувствовалось, что ответа он не знал. Не той величины фигура, чтобы люди высокого криминального ранга близко подпускали его к себе. Потому и стоял он в стороне от основных событий и не знал, что Горуханова больше нет.
– Да не важно… Мы на «Мерсах» подъехали, люди там уважаемые, я с ними на равных, все дела, – распустил хвост Сеня. – Горухан меня увидел, здорово, говорит, брат, как дела, все такое. Поговорили, он прослезился; не забывай меня, говорит. А я забыл. Ты представляешь, брат, я забыл, что Горухан мне завет оставил! – ударил Мазок себя в грудь. – Надо было звонить ему, узнавать, что там да как, а у меня дел под завязку – то одно, то другое, закрутился, завертелся. А может, ему помощь моя нужна была! Может, он в ней нуждался! Никогда себе этого не прощу!
Мазок лихо скрутил пробку с поданной бутылки, наполнил граненые стопки.
– Никогда себе этого не прощу! Ну, Горухан, братишка, не поминай лихом! Пусть земля тебе будет пухом!
Выпив, он с позерской горечью швырнул стопку на пол с такой силой, что та разлетелась на мельчайшие осколки.
– Я обманул тебя, брат, – с наигранным чувством вины сказал Павел. – Я в Питер не в отпуск ездил. А на поиски человека, который убил Горухана.
– Где этот гад? – яростно спросил Мазок, продолжая работать на публику.
А ему было для кого рвать жилы. Не так давно его «быки» зашли в кафе, сели за соседний столик.
– Ушел. Но его можно взять. Ты же знаешь, Горухан в большом авторитете.
– Не вопрос.
– За него большой спрос.
– Лично на куски мокрушника порву!
Казалось, еще чуть-чуть, и Мазок начнет рвать на себе рубаху.
– Если ты это сделаешь, братва тебя знаешь как зауважает! – стал подмасливать Сеню Павел.
– Да меня и так все уважают… Но, по-любому, дело того стоит. Мне Горухан за брата был, я за него любого порву!
Мазин смотрел в зеркало на стене, любуясь собственным отражением.
– Кто такой Парижанин? – спросил Торопов.
– Что?! – возмущенно и насмешливо вытаращился на него Мазок. – Ты не знаешь Парижанина?
– Ну, краем уха слышал…
– Да он здесь за всем смотрит! Здесь ни одна муха личинку без него не отложит, понял!
– Я так понимаю, Горуханову он помочь не смог.
– Ну, это не наши с тобой дела, – понизил голос Мазок.
– Я так думаю, он тоже ищет, кто Горухана сделал.
– Ну, может, ищет, а может, и нет…
– Но ему же будет интересно узнать, что там да как.
– По-любому.
– Я скажу, что мы вместе убийцу нашли. Только я сам говорить с ним буду. Ты меня с ним сведешь?
– Легко. А точно скажешь, что мы вместе? – заискивающе посмотрел на Павла Мазок.
– Точно.
Сейчас Торопов был готов на любую ложь, лишь бы поскорей выйти на людей, способных ему помочь реальным делом.
Павел почему-то думал, что Парижанин – это аристократичной внешности мужчина, с жесткими, но в чем-то изысканными и даже утонченными манерами, но им оказался неотесанного вида мужлан с хлюпающим носом и булькающим голосом. И только чересчур мягкое в произношении «р» делало его похожим на жителя французской столицы в классическом, разумеется, представлении. Вне всякого сомнения, и в большой французской семье хватает своих уродов. Прическа, как у Карлсона, брови, как у Вия, нос красный, влажный, с пучками торчащих из него волос, а в уголках губ – белые выделения, которые образует высохшая слюна. Костюм на нем такого же цвета и покроя, как у Павла, такой же мятый, но засаленный, и черная рубашка не первой свежести.
Торопова он принял в дешевом кафе, похожем на то, в какое привел его вчера Мазок. Только здесь бармен сразу же закрыл дверь, едва они заняли место за столом.
– Что ты там про Горухана знаешь? – причмокивая, глядя на грязь под своими ногтями, спросил Парижанин.
– Убили его.
– Знаю. Тебе какое до этого дело?
Вокзальный авторитет искоса, недовольно глянул на Павла.
– Я работал у Горухана.
– Где?
– В Ульянове. В клубе «Седьмая эра».
– Знаю такой клуб. И что?
– Я человека видел, который в Горухана стрелял.
– Кто такой? – монотонно, почти без эмоций спросил Парижанин.
– Не знаю, он в маске был. Я за ним гнался. Но я знаю, как его найти.
– Как?
– Не все так просто. Там целая мафия, один я не справлюсь.
– Наезд нужен?
– Что-то в этом роде.
– И что ты от меня хочешь?
– Содействия.
– Ничем помочь не могу. В чужие дела не впрягаюсь. Потом откуда я знаю, кто ты такой? Может, менты тебя заслали. Мазок говорил, ты раньше военным следаком был.
– Давно это было. И неправда.
– Неправда – это газета такая. «Известия» называется. Газета «Известия» газетой «Правдой» быть не может.
– Да, но просто известие может быть правдой.
– За правду голову оторвать могут. И тебе оторвут, если ты засланный. Я могу это сделать. Запросто.
– Я не засланный, – мотнул головой Павел.
– Кто может за тебя поручиться?
– Сарацин может. Мазут, Зубр.
– Сарацин? Не знаю такого. Мазут? Тоже не знаю. А про Зубра слышал. Про Зубра, который у Горухана был. Он и сейчас есть, это Горухана нет. Он тебя знает?
– Зубр? Нет, не знает, – честно признался Павел. – То есть он меня видел, когда я к Горухану приходил. Знает, что меня в «Седьмую эру» определили. Ну, если не забыл…
С авторитетными людьми из окружения Горуханова Павел мог встретиться в Ульянове, в ресторане «Золотая щука». Но загвоздка в том, что не верил он в реальность этого ресторана, как будто и не было его никогда в прошлой жизни. Вроде бы и верил он в свое душевное здоровье, но все равно сомнений столько, что разум то и дело спотыкался о них. Потому и обратился он к Парижанину, хотя мог уже быть в Ульянове.
– А если забыл? – нехорошо посмотрел на Торопова неряшливый авторитет.
– Тогда я не знаю, что делать, – пожал плечами Павел. – Был еще Напевин, начальник охраны нашего клуба, но я не знаю, куда он делся. Там целая история. После того как Горуханов приказал долго жить, наш клуб закрыли, его сейчас в боулинг-клуб переделывают. Ремонт сейчас там, а куда старая охрана делась, не знаю. Я с Горуханом срок мотал, когда откинулся, к нему в Ульянов подался, он меня в клубную охрану взял, а близко к себе не подпускал. Но я видел, кто в него стрелял, преследовал этого человека. В общем, кое-что знаю.
– А я вот ничего не хочу знать, – покачал головой Парижанин. – А на Зубра у меня выход есть. Я ему наколочку дам, пусть сам с тобой разбирается. С Мазком будешь, пока он не подъедет. Вздумаешь сдернуть, мои люди тебя из-под земли достанут, в асфальт раскатают, ты меня понял?
Павел кивнул, прекрасно понимая, что никто не станет его искать, если он вдруг вздумает убежать. Ведь Парижанин никак не проявил своего отношения к Горухану. И слова плохого про него не сказал, но и помощь в поисках его убийцы оказывать не стал. Он просто умыл руки. И ему все равно, провокатор Торопов или нет. Но если Зубр вдруг появится и не признает Павла за своего, то все может закончиться плачевно. Не стал бы Парижанин гоняться за ним, но если на тот момент он будет в его руках, то может последовать команда «фас». Может, лучше сбежать от Мазка, не дожидаясь Зубра?
Но Павел пересилил себя и остался со своим солагерником.
Мазок отвел его к себе в квартиру, которую снимал неподалеку от вокзала. Место отличное – практически центр города, дом хороший, красивый, еще довоенной постройки, только вот сама квартира находилась в подвале здания; сырая, холодная, тесная. Окна маленькие, под потолком и почему-то забранные решеткой. Не мудрено, что Павел почувствовал себя здесь, как в тюрьме. В принципе так оно и было. Телохранители Мазка, Сухарь и Вантус, бдительно следили за ним. Да и Мазок не спускал с Павла глаз.
Из ржавого допотопного холодильника с механической защелкой Мазок достал бутылку водки, заветренный сыр, пересохший сервелат и устроил, что называется, пир на весь мир. В мойке громоздилась гора грязной посуды, но Сеню это нисколько не смутило. Водку он разлил в грязные стаканы, которые даже не сполоснул для приличия.
