Вся эта резня не могла изменить, а уж тем более повлиять на исход войны. В ближних целях Санни добивался блистательных успехов, но для успешного ведения войны в целом требовался стратегический талант Вито Корлеоне. Война давно уже велась партизанскими методами, и обе стороны понимали, что смысла в ней немного. Увеличивался счет потерь доходов и человеческих жертв, а выхода из тупика не обнаруживалось.
Настал момент, когда Семья Корлеоне вынуждена была прикрыть сначала одну, а потом несколько букмекерских пунктов, в том числе и тотализатор, где хозяйничал зять дона Карло Рицци. Карло немедленно пустился во все тяжкие, стал водиться с целым табуном девок из ночных клубов, так что Конни пришлось совсем невесело. Правда, с тех пор, как Санни избил его, Карло Рицци не осмеливался трогать жену, но и исполнять свой супружеский долг он окончательно перестал. Конки делала все, чтобы он снизошел к ней, чуть ли не в ногах у него валялась, но Карло, приняв позу римского патриция, оттолкнул жену и величественно, словно римлянин, дал отпор ее притязаниям:
— Ты можешь пожаловаться братцу, что я больше не ублажаю тебя. Может, если он побьет меня, ты опять мне понравишься.
Тем не менее он безумно боялся Санни. Внешне они поддерживали холодноватые, но корректные отношения, но у Карло хватало ума понять, что для Санни убить человека — проще простого, тогда как сам он, Карло, если и пошел бы на преступление, то только собрав в кулак все свои силы, все мужество, всю силу воли. Правда, Карло не считал, что это является его личным достоинством или моральным преимуществом по сравнению с шурином. Хуже того, он завидовал Санни, его звериной жестокости, о которой ходили легенды.
Том Хейген, как советник Семьи, не одобрял действия Санни, но не хотел беспокоить по этому поводу дона, тем более, что тактика Санни во многом себя оправдывала. В какой-то момент вообще стало казаться, что война на измор утомила Пять семейств: их вылазки происходили все реже, а потом и вовсе прекратились.
Правда, Хейген не склонен был радоваться по поводу наступившего затишья, не слишком доверяя ему. Зато Санни торжествовал:
— Я им еще поддам, — улыбаясь, говорил он Тому, — и так, что небу жарко станет. У этих подонков кишка тонка — сами приползут просить о мире.
Возникшие было радужные надежды притупили бдительность Санни еще и потому, что проблемы навалились на него с другой стороны. Начались разлады в доме: жена начала закатывать ему скандалы по поводу Люси Манчини. Если раньше Сандра могла публично распространяться о невоздержанности Санни в постели, то теперь она выносила на всеобщее обозрение его измену. Супруг перестал домогаться ее любезностей, и ей оказалось неуютно на слишком просторном ложе. Постоянные попреки Сандры вконец отравили жизнь Санни.
Его нервы и так были на пределе из-за необходимости выверять буквально любой шаг и нести ответственность за все вокруг. Как и всякая крупная личность, он находился на виду у друзей и врагов, разумеется, давно прознавших о его визитах к Люси Манчини. Хотя Санни предпринимал кучу предосторожностей, такая связь традиционно считалась уязвимым местом, брешью в круговой обороне. Сама Люси даже не подозревала, что днем и ночью находится под неусыпной охраной. Сантино выделил для присмотра за ней людей из своего отряда, а когда на этаже, где жила Люси, освободилась квартира, ее немедленно заняли для одного из наиболее бдительных бойцов, чтобы всегда был поблизости.
Дон понемножку поправлялся. Близилось время, когда надо будет сдавать ему полномочия.
Санни рассчитывал, что к этому моменту ситуация окончательно склонится в сторону Семьи Корлеоне. До тех пор ему еще надо было многое сделать и для восстановления границ империи в прежних пределах, и для обеспечения безопасности подданных, чтобы заслужить благодарность и уважение отца. Ведь титул дона отнюдь не наследственное звание, право наследовать отцовский бизнес еще надо доказать.
Однако затишье в стане врага скорее походило на затишье перед бурей. Противники тоже строили планы, тоже анализировали ситуацию и пришли к выводу, что единственная возможность избежать поражения — избавиться от Санни. Совсем избавиться. Разобравшись в нынешнем положении дел, они видели, что если со здравомыслящим и рассудительным доном каким-то образом можно поладить, то Санни безнадежен. Его необузданность и жажда крови были сродни варварству. К тому же никакие деловые соображения не казались Санни Корлеоне заслуживающими внимания, если им овладевали месть и злость. А возвращаться в эпоху смут и тревог, как было во время войны Корлеоне с Маранцаллой, никто не стремился.
Как-то вечером, когда Конни Корлеоне сидела дома одна, позвонил телефон. Незнакомый женский голос спросил Карло.
— Кто его спрашивает? — не удержалась Конни.
Девица хихикнула в трубку:
— Да так, подружка. Мне только надо передать ему, что сегодня я не могу с ним встретиться. У меня дела в городе.
— Ах ты грязная тварь! — закричала Конни, — сучка бесстыжая…
На другом конце провода дали отбой.
Карло в этот вечер ходил на скачки и домой заявился поздно. Он был в проигрыше — злой, как черт, и крепко пьяный, потому что без конца прикладывался на ипподроме к бутылке. Едва он переступил порог, Конни набросилась на него с упреками и проклятиями. Он отмахнулся от нее, как от мухи, и прямиком прошел в ванную, чтобы принять душ. Потом вышел, голый, и стал растираться полотенцем на глазах у жены, явно собираясь переодеться и уйти куда-то.
Конни наблюдала за ним подбоченясь, с побледневшим и вытянувшимся от негодования лицом.
— Можешь не наводить красоту, — бросила она ему в лицо, — твоя девка звонила и передала, что не может сегодня. У тебя еще хватает наглости, мерзавец, давать домашний телефон своим шлюхам! Убить тебя мало, сволочь проклятая! — и двинулась на него с кулаками. Впрочем, на кулаки она не очень рассчитывала, а старалась оцарапать или пнуть посильнее.
Карло своей сильной мускулистой рукой отстранил ее.
— Ты спятила, — сказал он равнодушно. Но жена поняла, что он встревожен: видно, девица, с которой он путался, и впрямь могла позволить себе отколоть подобный номер.
— Кто-то пошутил, глупость какая-то, — сказал он.
Конни вывернулась из-за его руки и умудрилась вцепиться мужу в лицо ногтями. Ненависть придала ей силы, и она расцарапала его так, что кусочки кожи остались под ногтями. Он, проявляя удивительное терпение, только отпихнул ее. Она почувствовала, что он осторожничает, возможно, из-за ее беременности, и вошла в раж, давая волю эмоциям. Кроме всего прочего, по его милости ей слишком долго пришлось обходиться без мужчины. Скоро вообще это станет запретным плодом — в последние два месяца перед родами, как объяснил ей врач, контакты не рекомендуются. Обида подогревалась неутоленным женским желанием. Ей хотелось еще хотя бы раз спровоцировать мужа на интимные отношения.
Страх нанести физическое увечье жене был еще слишком силен в Карло. Он молча направился в спальню, она последовала за ним. То, что он в смятении, грело ее душу.
— Посидишь дома сегодня, — сказала она. — Никуда не пойдешь.
— Да ладно тебе, — сказал Карло, — отцепись от меня.
Он все еще не оделся, расхаживал в одних коротких шортах, получая от этого определенное удовольствие, ведь не каждый так безупречно сложен и может похвастаться гладкой золотистой кожей. Конни голодными глазами следила за гибкими движениями мужа. Он попытался свести на шутку:
— А кормить меня в этом доме будут?
Напоминание о супружеских обязанностях, во всяком случае, об одной из них, отвлекло Конни. Она отлично готовила, обучившись кулинарному искусству у матери. Сейчас ей не составило труда обжарить бифштекс из телятины с перцем, а пока он доходил под крышкой в духовке, Конни занялась салатом.
Пока она торчала на кухне, Карло окончательно развалился на кровати, изучая программу завтрашних скачек и держа под рукой стакан виски с содовой.
Конни вошла в спальню и остановилась у дверей, не приближаясь к кровати, будто ждала приглашения Карло.
— Иди есть, — сказала она.
— Расхотелось, — лениво ответил Карло, не поднимая глаз от скаковой таблицы.
— Но еда уже на столе, — повторила Конни настойчиво.
— Ну и засунь ее себе куда-нибудь поглубже, — посоветовал Карло, допивая остатки из стакана и не отрываясь от программы. Потом он вновь потянулся к бутылке, взболтнул ее и опрокинул над стаканом. Будто жены и не было вовсе.
Конни развернулась, вышла из комнаты, прошла на кухню и, собрав со стола тарелки с едой, звонко шмякнула их об раковину. На грохот бьющейся посуды Карло выскочил из спальни. От вида прилипших к кафельным стенам кусков мяса, жира и соуса его перекосило от бешенства. Аккуратность была его манией.
