этот момент каждый из военнопленных понял, что за жизнь придется бороться. Эта борьба будет не менее тяжелой и страшной, чем на поле боя. И те, кто стоял справа и слева от него, в борьбе за выживание окажутся не союзниками, а соперниками. Все выжить не сумеют. Останется в живых более сильный, смелый, находчивый, удачливый. Лишнюю горсть риса в лагере взять неоткуда, кроме как у своего соседа. Главной задачей стал поиск еды.
В университете, где учился Патрик Стоукер, представитель отдела кадров Центрального разведывательного управления появился в последних числах февраля. Он устроился в одном из административных кабинетов на первом этаже, где до него сидели вербовщики самого крупного из банков штата, а после — это уже было известно — обоснуются сотрудники министерства торговли. Представитель отдела кадров ЦРУ действовал так же, как и другие наниматели — из государственного аппарата и частного бизнеса. На столике в приемной он разложил свои буклеты «Разведка: вершина мастерства». Студентов, предварительно выразивших желание поступить на службу в Лэнгли, собрали всех сразу.
Вместе со Стоукером их набралось семь человек. Патрик сидел на кушетке рядом с другими желающими и ждал своей очереди. Хотя Митчелл и уверял, что ЦРУ ничем не отличается от других государственных учреждений и работать в разведке не менее почетно, чем в исследовательском отделе любого банка, Стоукер чувствовал себя не совсем уверенно. В те далекие времена о Центральном разведывательном управлении американцы знали совсем мало, до разоблачений комиссии Чёрча было далеко, и все же репутация ЦРУ была какой-то сомнительной.
Поймав взгляд Стоукера, его сосед многозначительно кивнул на дверь кабинета:
— Эти ребята из отдела кадров очень толковые, я их знаю. Поэтому я и написал заявление с просьбой принять на работу. Для специалиста в области международных отношений лучшей возможности не найти. Получаешь информацию из первых рук, имеешь полную возможность первым анализировать ее и самостоятельно принимать решения. Где еще есть такая возможность развернуться?
Их разговор прервался, потому что распахнулась дверь, и из кабинета вышел молодой человек, который первым побывал на беседе. Выглядывавший из-за его спины представитель отдела кадров ЦРУ сделал приглашающий жест: «Прошу следующего». Сосед Стоукера поднялся.
Вербовщик беседовал с ним почти целый час, и, покинув кабинет, студент первым делом с облегчением стащил с шеи галстук. Патрик Стоукер тоже приготовился к длительному разговору, но ему вербовщик задал несколько пустяковых вопросов и отпустил. Прощаясь, он одобрительно улыбнулся и сказал Стоукеру, что в отношении его кандидатуры на сто процентов уверен в положительном решении. Патрик понял: Митчелл, уговоривший его подать прошение о приеме в ЦРУ, переговорил с кем-то в отделе кадров и поручился за него.
Молодой человек, который заговорил со Стоуке-ром, еще сидел в приемной.
— Быстро с тобой разделались, — сказал он не без зависти. — А мне устроили форменный допрос. Но я на него не в обиде. Он-то явно из бывших оперативников, а таким людям аналитики всегда подозрительны.
Они вышли из здания. Стоукер предложил зайти в студенческое кафе. Они сели за дальний столик, чтобы можно было продолжать разговор.
— В ЦРУ работает много выдающихся ученых, которых в наш университет и не заманишь выступать. Это респектабельная работа, ее стыдиться не станешь, — с увлечением рассказывал новый знакомый Стоукера. — Разведка набирает себе людей в лучших учебных заведениях, так что мы с тобой окажемся в прекрасной компании.
— Ты говоришь так уверенно, будто нас уже зачислили, — попытался охладить его восторг Стоукер.
— Зачислят, — уверенно заявил тот. — Единственное, что меня беспокоит, это дальнейшие перспективы. Если захочешь уйти из ЦРУ, не так уж легко будет найти хорошее местечко — поскольку все вокруг будут считать, что ты по-прежнему на них работаешь.
Он скептически посмотрел на Стоукера.
— Ну, такому, как ты, устроиться всегда легче. В крупных компаниях любят аккуратненьких, благополучных ребят»
Патрик Стоукер, действительно, выглядел так, словно только что сошел со страниц каталога модной одежды: темно-голубой свитер с изображением маленького аллигатора, голубая рубашка, воротничок которой выглядывал на положенные три четверти дюйма из-под свитера, синие брюки, белые носки и туфли на каучуковой подошве.
— Нанимаясь на работу, ты любому нестриженому радикалу можешь дать сто очков вперед. И я тебе скажу — это разумно. Черта с два мне нравятся эти молодчики, воспитанные в студенческих городках. Мне было девятнадцать лет, когда я, накупив рубашек с надписью «Оксфорд», приехал сюда в университет. Причем моему старику пришлось перезаложить ферму, чтобы я мог себе позволить разгуливать по кампусу в таком виде. Я ожидал увидеть пожилых профессоров в твидовых пиджаках, через слово цитирующих Цицерона… Философию нам преподавала какая-то полумексиканка, которая несла нечто несусветное; Цицерон у нее получался «империалистической свиньей» и противником равноправия женщин… Моим соседом по комнате был сумасшедший парень из Айовы, он верил в Будду, не ел мяса и спал на полу. Фасад общежития был залеплен плакатами мифической «Группы американской солидарности», которая требует покончить с апартеидом в США. Почтовый ящик у меня всегда был забит брошюрами, выпущенными никому не известным «Институтом мирных исследований». Университетскую газету я просто не открывал: там писали те же парни, которые до смерти надоели мне своей болтовней в университетских коридорах.
Почему этот парень столь разоткровенничался в тот день, Стоукер так и не понял. Верно, сказалось нервное возбуждение, которое они все тогда испытывали; всю серьезность шага, который они тогда совершили, им предстояло понять много позже, но волнение было сильным — решалась их судьба.
Своего нового знакомого Стоукер увидел потом на курсах подготовки младшего оперативного состава. Встретил он Стоукера довольно сухо или, во всяком случае, безразлично; откровенных разговоров между ними не было, да они и не поощрялись. Стоукер не стал его спрашивать, надеется ли тот по-прежнему на работу в одном из аналитических подразделений, поскольку готовили их для использования в загран-резидентурах ЦРУ. Стоукер — благодаря добрым отношениям с Митчеллом — отправился в Японию, а его знакомый — в Лаос. Он был там в худшие годы, когда приходилось заниматься самой грязной работой. Потом — в качестве утешения — Южная Корея. И как венец карьеры — Сингапур. И только здесь, через тридцать лет после первой встречи, Стоукер узнал его фамилию — Деннисон.
Вечером, когда во всем доме зажгли свет, окна Тао Фану остались темными. В два часа ночи к Иноки присоединился Тэрада. Он прошелся по лабиринту переулков и узких улочек, присматриваясь и прислушиваясь. Из-за дома, в котором обитал Тао Фану, доносились заунывные звуки самодеятельного оркестра.
— Кто-то умер, — вполголоса объяснил Иноки, — и друзья пришли отдать ему дань уважения.
Прямо
