Регистрируясь у стойки, я бросил взгляд на доску с ключами: ключ от двести десятого номера висел на месте. Вагас отсутствовал. Я прошел к себе, распаковал пижаму и зубную щетку, потом спустился в холл. Там я выбрал столик, удобный для наблюдения за главным входом, заказал бренди и приготовился ждать.
По моим расчетам, Вагас должен вернуться в отель, чтобы переодеться к вечеру. Когда вторая порция бренди подходила к концу, он вошел через вращающиеся двери, взял ключ и направился к лифту. Я быстро поставил стакан и бегом бросился к лестнице. Добежав до третьего этажа, я успел нажать кнопку вызова, и в этот момент двери лифта открылись.
Вагас вышел, и мы оказались лицом к лицу.
Брови генерала поползли вверх. Однако на его лице отразилось не только удивление, но и подозрение. Я разыграл изумление и радость. Прежде чем он успел открыть рот, я схватил его за руку и сердечно пожал.
— Генерал! Именно вы мне и нужны!
— Марлоу! Какая неожиданность.
— Действительно, — радостно подтвердил я. — А я весь вечер ломал голову, где вас найти. Разыскал ваш адрес в справочнике, но дом был заперт. Я уже потерял надежду… а мы живем на одном этаже одной гостиницы!
Генерал вяло улыбнулся.
— Ну теперь, когда вы меня нашли, вы не откажетесь со мной выпить?
— С удовольствием. Невероятно, — возбужденно тараторил я, пока мы шли по коридору. — Увидев, что ваш дом заперт, я, естественно, подумал, что вы уехали.
Вагас слушал, продолжая улыбаться. Я почти физически ощущал его недоверие. В номере он подошел к буфету, достал стаканы и две бутылки.
— Когда вы приехали, господин Марлоу? Бренди и минеральную воду?
— Да, спасибо. Сегодня после обеда.
— Из Италии?
Залесхофф меня тщательно проинструктировал.
— Нет, из Вены. — Я засмеялся. — Наша маленькая сделка закончилась не очень удачно, правда, генерал? Я в это время был в Неаполе, и если бы мой помощник не разыскал меня в Риме и не предупредил, то по возвращении меня непременно арестовали бы. Разумеется, консул быстро бы все уладил, но я решил не рисковать. Мне удалось нанять лодку до Вильфранша. Я пытался дозвониться до вас в Милан, но слуга сказал, что вы в отъезде. — Потом я прибавил длинную тираду насчет вмешательства итальянской полиции в частный бизнес.
Вагас вежливо слушал.
— Насколько я знаю, коммендаторе арестован, — сказал он. — Очень жаль. Об этом сообщалось в газетах. Кстати, вы видели свежие итальянские газеты?
— Нет. А что?
— Я подумал, что вы могли читать репортажи об этом деле. Очень любопытно.
Я размышлял, знает ли он, что итальянские газеты ни словом не обмолвились о коммендаторе. Вскоре выяснилось, что генерал в курсе.
Вагас протянул мне стакан и наклонился, чтобы наполнить свой.
— Марлоу, — не оборачиваясь, спросил он, — мне очень интересно, почему вы приехали в Белград вместо того, чтобы вернуться в Англию, и зачем так хотели меня найти.
Я изобразил удивление.
— Не хотите ли вы сказать, генерал, что забыли о тех вопросах, которые задавали мне в письме? Мне пришлось здорово потрудиться. К сожалению, до отъезда из Неаполя у меня не было времени вам ответить. А потом я узнал, что вы уехали из Милана. Я…
Рука Вагаса с бутылкой минеральной воды вдруг замерла.
— Минутку. Как я понимаю, вы добыли ту информацию, прежде чем покинуть Италию?
— Совершенно верно. — Я ухмыльнулся. — Согласитесь, премия в пять тысяч лир компенсирует поездку на выходные в Белград. Вряд ли компания «Спартак» будет довольна историей с подкупом. Разумеется, это не моя вина. Однако итальянцы могут аннулировать сделку. Пятьдесят фунтов мне не помешают.
Несколько секунд генерал молча смотрел на меня.
— Информация у вас с собой?
Я улыбнулся и постучал пальцем по лбу.
— Она здесь. — Я надеялся, что мне удалось притвориться хитрым и глупым человеком, знающим, что козыри у него в руках, и намеренным использовать их.
Взгляд Вагаса, казалось, не предвещал ничего хорошего, и моя уверенность постепенно испарилась, оставив после себя лишь деревянную улыбку. Затем генерал сунул руку в нагрудный карман и достал бумажник. Медленно отсчитал пять тысячных банкнот и бросил на стол передо мной.
— Ну, Марлоу?
Я произнес вторую часть урока, который меня заставил выучить Залесхофф, и с удовлетворением увидел, что в глазах Вагаса мелькнул интерес. Он подошел к бюро, взял лист бумаги и попросил меня повторить. Я повторил. Генерал что-то записал на листке. Потом снова встал.
— Мне приятно отметить, что ваша информация, по всей видимости, точна и может нам пригодиться. Тем не менее должен вас предупредить, что эта сделка последняя. Вряд ли мое начальство согласится платить вам жалованье теперь, когда в Италии вы стали нежелательной персоной. Понимаете?
— Конечно, генерал. — Я замялся и украдкой посмотрел на него. — Кстати, по поводу нашего разговора в машине тем вечером… Я бы хотел иметь какие-то гарантии, что информация, касающаяся бизнеса моих работодателей, не будет использована… э… предосудительным образом.
В глазах Вагаса мелькнуло удивление, однако он со всей серьезностью заверил меня, что мне нечего бояться.
— Позвольте пригласить вас на ужин, Марлоу? — прибавил он.
— Я бы с радостью, генерал, но утром у меня поезд в Лондон, а мне нужно еще написать несколько писем.
Предлог не очень убедительный, но генерал кивнул. Он явно не рассчитывал, что я соглашусь.
— Жаль. В любом случае, — Вагас протянул руку, — счастливого пути, Марлоу, и спасибо вам. Моя жена расстроится, что не встретилась с вами.
Я чуть не подпрыгнул. Неужели он не знает о смерти жены? Потом до меня дошло, что это ловушка. Я утверждал, что не видел итальянских газет и поэтому не должен знать, что мадам Вагас покончила с собой. Генерал стискивал мою руку, и я испугался, что выдам себя невольным сокращением мышц. Конечно, именно поэтому он взял мою руку, прежде чем упомянуть о жене.
— Передайте от меня привет мадам Вагас.
А потом произошла странная вещь. Мне еще не приходилось видеть генерала при дневном свете. Грим у него был не таким густым, как вечером. Теперь, когда его щеки на мгновение растянулись в искренней улыбке — первой, которую я видел на его лице, — под слоем грима проступили оспины.
Затем улыбка пропала, но когда Вагас заговорил, в голосе его сквозил смех — как у человека, наслаждающегося удачной шуткой.
— Сделаю все возможное, чтобы передать ваш привет жене, Марлоу, — с расстановкой сказал он. — Нужно не забыть, когда я увижу ее в следующий раз. Арриведерчи.
Я сражался с дверной ручкой. Меня слегка подташнивало.
— Спокойной ночи, генерал.
Захлопнув за собой дверь, я услышал его смех.
Забрав шляпу из своего номера, я спустился в холл и пошел на встречу с Залесхоффом. Меня терзали сомнения. Задержавшись у стойки, чтобы сдать ключи, я понял, что волновался напрасно. Телефонный пульт располагался рядом со стойкой портье, и я слышал, как телефонистка дважды повторила слово «Берлин», а потом «данке». Кто-то из постояльцев отеля звонил в Берлин.
Я повернулся к портье.
— Возможно, из Берлина звонят мне, — сказал я по-итальянски.
— Как ваша фамилия, синьор?
— Марлоу.
Он повернулся к телефонистке и что-то сказал по-немецки. Ответа я не понял, если не считать двух вещей. Во-первых, она раздраженно тряхнула головой, а во-вторых, произнесла «герр Вагас». Этого было достаточно.
— Нет, синьор, — сказал портье. — Это не вам.
* * *
Следующим утром Залесхофф и Тамара посадили меня на поезд до Парижа.
Мы стояли на платформе, до отправления оставалось две минуты, и я вдруг вспомнил, что забыл кое о чем спросить.
— Залесхофф, однажды утром вы сказали, что вас больше волнует не то, что напечатано в газетах, а то, чего там нет. Что вы имели в виду?
Мне ответила Тамара:
— Он боялся, что меня могли арестовать. Он всегда за меня боится.
— Понятно. — Я помялся, потом все-таки спросил: — Наверное, я действительно педант, но мне бы хотелось знать, что стало с вашей картотекой. Оставить ее полиции вы не могли, однако я не представляю, как можно сжечь столько бумаги, не привлекая к себе внимания.
Они явно смутились.
— Пустяки, — беспечно бросил Залесхофф. — Это была старая картотека Сапони.
— Но те карточки, которые… — Я умолк. Все постепенно прояснялось. — Значит, те две карточки, которые вы мне показывали, Фернинга и Вагаса, были единственными?
На сей раз Залесхофф ничего не ответил. Я мрачно кивнул:
— Ясно.
Прозвучал свисток, и я вошел в вагон. Брат и сестра остались на платформе. Девушка улыбалась, а Залесхофф упрямо сохранял серьезное выражение. Мне вдруг захотелось подшутить над ним. Поезд тронулся.
