Богдана рассказала, почему не выполнила его поручение.
Ваня выслушал ее спокойно – четки падали медленно и методично, как капли воды.
– Служители церкви не вмешиваются в политику, дочь моя, – сказал священник. – Деньги, которые я попросил вас передать ему, он когда одалживал одном из моих прихожан… Я плохой судья в этих делах … Но, насколько мне известно, рассказы о так называемых зверствах УПА преувеличены и раздуваются официальной пропагандой.
– Мужчина, у которого убили жену и дочь, был очень искренен в своем горе, – сказала Богдана.
– Или был хорошим актером. Не знаю, не знаю … – Ваня начал перебирать четки в противоположную сторону – Конечно, в семье не без урода. Но чаще такие люди, как тот, с которым вам не посчастливилось встретиться, это идеалисты, искренние, пламенные патриоты, которые борются за христианскую веру и западную цивилизацию! Церковь одобряет их борьбу, а она знает все и не может одобрять неправедное дело.
– Да, конечно, – грустно сказала Богдана. – Церковь знает.
Ваня благословил ее, и она ушла.
Перебирая четки, священник долго смотрел вслед девушке. Рассказ Богданы и тон, которым она говорила, Ваня не понравились. "Нет надежных людей", со злостью подумал он.
XII. Иглы для швейных машин
Конечно веселый, жизнерадостный Воробьев последнее время стал задумчив, неразговорчив, его тяготила "плохое дело", так он называл "самоубийство", симулированной подозрительным иностранцем. Воробьев не хотел и не мог чувствовать себя побежденным. Поражение было бы первой за все годы его службы. Но даже и не это самое угнетало его. Он чувствовал личную ответственность за то, что преступник на свободе, готовится совершить, а может, уже и совершил какое преступление: не для развлечения же приехал Томас Блэквуд в Советский Союз. Снова и снова перебирал Воробьев факты, связанные с "самоубийством", сопоставлял их, пытался сделать какие выводы, но безуспешно.
К сожалению, такими же безуспешными оставались и розыски Ситника. В комнате пропавшего во время обыска не нашли ни документов, ни денег. Это обстоятельство привлекло к себе внимание Воробьева. После Ситника не стало, к обыску никто в его комнату не заходил. Следовательно, деньги и документы Сытник взял с собой, отправляясь в последнюю поездку за город. Но и в загородной дома их не нашли. Куда же они делись? Зачем их Сытник брал с собой, когда ехал за город? Сколько у него было денег? Вообще, на какие средства жил Ситник? Ведь он нигде не работал. Может, он связан с преступниками?
Найти ответ на некоторые из этих вопросов помогла Мария Васильевна – соседка Ситника.
– И ни за что не догадаетесь, – сказала она. – Такая история странная. Семен Григорьевич во время войны в каком иностранном городе нашел коробку с иглами в швейных машин. Ничего о ней ни командиру, ни товарищам не сказал и забрал с собой. А игл там было тысячи.
– Понимаю, – кивнул Воробьев. -Находку свою сохранил и, вернувшись на родину, начал торговать иголками.
– Не сам. Он их базарным спекулянтам сбывал, а те уже дальше. Все как есть распродал, большие деньги выручил.
– Конечно, если в коробке были тысячи игл, а товар это дефицитный. По рублю-полтора продать и то … А откуда вы узнали про всю эту историю, Марья Васильевна? Или не пустые это время сплетни?
– От него и узнала. Однажды Семен Григорьевич пришел навеселе, чай на кухне принялся Гр [идти, и я там как раз была. Слово за слово, и разговорились. Правда, он потом сожалел, пожалуй, что был такой откровенный. Наутро специально ко мне в комнату зашел и попросил: "Вы вчерашнего никому не передавайте, ведь неизвестно, как на это могут посмотреть, я официально живу на пенсию инвалида Отечественной войны …" Вообще Семен Григорьевич был немного странной человеком. Не злой вроде, а нелюдимый, печальный. Однажды, тоже на кухне, мы разговаривали, он говорит: "Несчастливая выпала мне судьба. Ни семьи у меня, ни дела любимой и вообще ничего, будто стороне жизни стою ". Может, поэтому он и мрачный был, и раздражительный очень …
Этот рассказ помогла Воробьеву яснее представить себе характер Сытника, но конкретных сведений не дала.
Тогда Воробьев попытался еще одно средство. Он посоветовался с товарищами, которые занимались борьбой со спекуляцией, и, по их рекомендации, обратился к одному заключенного по фамилии Зиньковский.
Зиньковский, маленький, юркий черноволосый человечек, тайны из своих намерений махинаций не делал. Да, были иглы к швейным машинам. Так, покупал по полтора рубля за штуку, а продавал по два. Сколько продал? Многие, с полтысячи. Где брал? На толкучке подошел мужчина и предложил взять сразу партию. Какой муж? Обычный. Кажется, белокурый или черноволосый или рус. Для Зиньковского внешность ни к чему, он не девушка …
На этом круг сомкнулось. Никаких ясных данных Воробьев получил.
Если Сытник распродал иглы хотя бы по полтора рубля, то у него собралась немалая сумма. А денег после него не осталось ни копейки. Где они? Где он вообще хранил свои деньги? …
Конечно преступники сберкассами не пользуются. Но Ситник не был преступником в полном смысле слова, во всяком случае преступником-профессионалом.
Воробьев сделал официальный запрос в ближайшую к Привокзального переулка сберкассу, потом в другую. Ответ пришел совершенно неожиданная. Оказалось, что у него есть несколько именных вкладов в разных сберкассах, а не так давно три из них он сделал вкладам на имя предъявителя.
– Или получено уже деньги? – Едва скрывая тревогу, спросил Воробьев.
Сотрудник управления сберкасс, в кабинете которого шел разговор, посмотрел на карту, лежавшую перед ним.
– Пока только из двух книг, на общую сумму сто двадцать одна тысяча триста сорок-две рубля восемьдесят три копейки.
– Спасибо! – Мрачно сказал Воробьев. – Спасибо!
Он был сам не свой от злости и досады. Потерять такой случай! Почему бы не подумать о сберкассу раньше!
Немного поостыв, Воробьев начал рассуждать спокойнее.
Прежде всего надо было разгадать, почему Сытник перевел свои деньги из именного вклада на предъявительский. Ведь такой вклад может получить из сберкассы каждый, кому он передаст сберегательную книжку и контрольный талон к нему. Так, может, деньги и являются причиной всего? Может, кто силой, обманом, хитростью заставил Ситника перевести деньги на предъявителя, а потом забрал их – сумма немалая, более ста тысяч рублей. Может, Ситника уже нет в живых? … Это казалось очень правдоподобным – убили ради денег, труп спрятали … Но Воробьев хорошо знал, что правдоподобных вариант не обязательно вероятный …
Вклады Ситника были взяты из двух книг. Оставалась третья: рано или поздно кто придет с ней в сберкассу …
Воробьев с нетерпением ждал этого.
Кто же мог соблазниться на деньги Сытника? Соседка Мария Васильевна? Но Воробьев сразу отбросил эту мысль. У женщины трое детей, муж – простая, хорошая, работящая семья, обычные советские люди, честные и справедливые.
О деньгах Ситника могли догадываться базарные спекулянты, с которыми он вел "дела". И именно среди них Воробьев продолжал поиски.
Это были мерзкие люди, готовые за пятак продать кого угодно. Каждый из них начинал с "сердечной" заявления, что отродясь иглами не спекулировал и вообще чуть представляет себе, что такое иголка в швейной машины. Таким был первый этап допроса. Второй тоже выглядел стандартно: спекулянт уверял, что иглы покупал на базаре у человека, которого не знает и не запомнил. В заключение он начинал плакать и, старательно размазывая слезы по грязному лицу, клялся, что больше ему нечего сказать. И Воробьев видел: это действительно так. Ни с кем из спекулянтов Ситник в близкие отношения не входил.
И вот, наконец, Воробьев случайно напал на след "Пашки Богомола" – Павла Тихоновича Карпов. Выяснилось, что Капров занимался не только распространением религиозных листовок, но и спекуляцией в чрезвычайно широких масштабах. Его квартира напоминала универмаг, столько было в ней скрыто дорогих тканей, шуб, обуви и других товаров, которые в послевоенные годы не часто можно было видеть на полках магазинов. Нашли в Капров три тысячи игл к швейных машин.
Увидев Капров, Воробьев сразу понял, это птичка совсем другого полета, чем базарные дельцы.
Капров было лет пятьдесят, а выглядел он значительно старше – тихий, сухонький, с медленными движениями. Под узким лбом, как мышата, бегали едкие, колючие глаза. Не верилось, что это один из главных спекулянтов Энск, что во время ареста он оказал вооруженное сопротивление.
– Гражданин Капров, у вас при обыске нашли три тысячи игл к швейным машинам? – Спросил Воробьев.
– Не знаю.
– Откуда они у вас, где вы их взяли?
– Не знаю.
Капров говорил, скорчив напивидиотську гримасу, глухим, равнодушным голосом.
