— Вот видишь, — говорил землемер, обращаясь к Фоме, — тебе не верят. А почему? Подумай над этим.
Глуховатый, спокойный, размеренный голос землемера звучал теперь и в палатке, и во время переходов в тайге, и на съемке, и перед сном у костра. Оказывается, он был не таким уж молчаливым человеком.
В отряде недоставало двух человек. Рабочим надоела пресная пища, и все же съемка участка продвигалась быстро, и настроение у всех, кроме Фомы, было бодрое. Но последние дни небо стало хмуриться. Того и гляди, мог пойти снег, а это намного осложнило бы работу.
— Милый мой, а ведь ты похудел, — сказал Миша, приглядевшись к Фоме, когда тот одевался. — Владимир Николаевич, — крикнул Миша, — вы только поглядите, что с ним сталось! Брюки не держатся.
Миша сейчас же раскаялся в своих словах, потому что Фома стал жаловаться на судьбу.
— Скоро кожа да кости останутся, — бормотал он, — и так уже щеки втянуло. На чахоточного похож.
Петр улыбнулся и рассказал об одном своем знакомом, таком же «чахоточном», который не мог пролезть в калитку, и жене его всегда приходилось открывать ворота, когда он возвращался домой.
Все смеялись, потому что Фома продолжал оставаться достаточно толстым и крепким и щеки у него были такие жирные, что тряслись, когда он сердился или торопливо ел.
— Послушай, Фома, — сказал землемер, — ну как тебе не стыдно? Что ты нос повесил? Ведь вот ни Петр, ни Миша не унывают. А меня ты видел когда-нибудь расстроенным, сердитым?
— Так то вы… — уныло оказал Фома.
— Ай-ай-ай, Фома! Что ж, ты из другого теста сделан?
— Ну, вы, известно дело, люди большие, — бубнил свое Фома, — с вас спрашивается: потому, как вы за всех в ответе, а нам хоть бы в щелочке прожить, да зато всласть.
— Нет, Фома, в щелочке-то теперь как раз и не проживешь. Время такое, все щелочки сквозным ветром продувает. Пастой, пастой, а что это у тебя такое? — Землемер удержал собравшегося уходить Фому и, распахнув его полушубок, стал рассматривать потемневший, заскорузлый от засохшей грязи мех. — И брюки вымазаны и даже шапка, — добавил он укоризненно. — Что это с тобой произошло?
— Не отчищаются, — сказал Фома, растерявшись и покраснев. Он помялся, помедлил и, видя, что никого не удовлетворил его ответ, нехотя пояснил: — В трясину попал. Еле вылез… Есть здесь такие окаянные болота — и зимой не замерзают. Видно, теплые ключи в тех местах под землей бегут.
А кому какое дело до его полушубка! Схватив с недовольным видом ведро, Фома побежал поить Чалого.
Панкрат нахмурился и покачал головой.
— Чудит Фома… — отрывисто бросил он.
Миша вопросительно взглянул на Кандаурова, который что-то рассматривал в углу палатки, и пожал плечами.
Миша лег поздно и вдруг проснулся с ощущением, что проспал. Время было еще раннее: только четыре часа. Спать бы еще да спать. Но Миша решил больше не ложиться. Он разжег железную печурку. В палатке стало теплее. Вынув папку со своими записками, практикант крутнул фитиль в фонаре и погрузился в рукопись.
Прошло довольно много времени. Миша так увлекая, что уже не сознавал, где он и что его окружает. Лишь время от времени до него доносились посторонние звуки.
Они раздражали его. Кто-то подкидывал дрова в печь, рядом гремели посудой (по-видимому, Фома готовил завтрак), потом в палатке стало как-то очень тесно и шумно, Мишу задевали то локтем, то рукавом полушубка. Он, видимо, всем мешал, но отвлечься от работы и пересесть не мог.
От поэмы его оторвал заливистый, с жалобным подвыванием лай. Он узнал собаку Ли-Фу.
Что это значит? Ли-Фу пришел? Вот так новость! Миша бережно положил папку с поэмой на постель и выскочил из палатки. Уже совсем рассвело, и отряд был на ногах. Столпившись у костра, все что-то рассматривали.
Миша подбежал к рабочим и увидел, что около чурбанчика, на котором Фома обычно рубил мясо, сидела Ласка с высунутым языком и тяжело дышала. Поджарые бока ее ходили ходуном.
— А где же Ли-Фу? — воскликнул Миша, оглядываясь вокруг.
— Вот то-то и оно! — оказал Панкрат. — Собака здесь, а хозяин потерялся.
— Ласка, Ласочка! — позвал собаку Миша. — Где же твой Василий Иванович?
Ласка сорвалась с места и начала суетливо носиться вокруг Миши, повизгивая, преданно виляя хвостом и всем своим видом показывая, как она огорчена тем, что сразу не узнала Мишу.
Вдруг Миша увидел незамеченный им прежде предмет: около кучки сухого хвороста, собранного Фомой, лежала знакомая Мише тросточка с натянутой на нее шкурой змеи. Уходя с отрядом в тайгу, он подарил ее дунгану.
Все стало ясно. Ли-Фу находится поблизости, и с ним стряслось что-то, он нуждается в помощи. Увидев просеку или межевой столб, Ли-Фу послал собаку по следу в лагерь. Палка, принесенная ею в зубах, была призывом о помощи. Придя к такому выводу, Миша не стал терять времени. Он быстро набросил на себя полушубок, взял дробовик.
— Владимир Николаевич, — сказал Миша решительным тоном, — что-то случилось с Ли-Фу. Может быть, он погибает сейчас один, без помощи. Я постараюсь обернуться как можно быстрей.
— А тебя где потом разыскивать? — поинтересовался землемер. — Неизвестно, куда заведет тебя собака. Нет уж, пойдем вместе. Возьми-ка ее на поводок, а я пока оденусь. — И землемер направился в палатку.
— Фома, дай-ка кусок веревки или ремешок, — попросил Миша, подходя к собаке.
Но Ласка, которой, по-видимому, надоело ждать, сорвалась с места и побежала в лес.
— Владимир Николаевич, Ласка уходит, я не хочу ее упустить! — крикнул Миша.
…Ласка будто играла с Мишей. То подпускала совсем близко, и они бежали почти рядом, то кидалась во всю прыть. «Только бы не упустить ее из виду, только бы не отстать!» — думал Миша, стараясь дышать равномерно.
Время от времени собака садилась и минуту или две поджидала Мишу, нетерпеливо оглядываясь назад, потом снова бежала дальше.
Вершинин начал выбиваться из сил. Сколько времени еще продлится эта бешеная гонка?
Раза два Миша падал, споткнувшись, о пень или корягу, но торопливо поднимался и старался наверстать потерянное время.
Куда его ведет собака? Как будто в сторону Мерзлой пади. Но что могло случиться, там с Ли-Фу? Впрочем, что бы ни случилось, Миша спасет его. В крайнем случае дотащит на себе до лагеря. А как бы это было замечательно, если бы он выручил из беды своего друга, этого благородного человека.
Ласка подскочила к огромной куче бурелома и, радостно повизгивая, завиляла хвостом.
Миша не поверил своим глазам: приветливо улыбаясь, навстречу ему шел Василий Иванович. Значит, он жив и здоров!..
— Ну, спасиба, Миша, — горячо сказал дунган, обеими руками пожимая руку практиканту. — А моя уже думай: тебе забывай бедный Ли-Фу.
Дунган был растроган. Лицо его сияло.
Миша нахмурился.
— Проверить вздумал, помню ли я тебя? Э-эх, Ли-Фу!.. А ведь я летел сломя голову. Думал, с тобой несчастье…
— Зачем проверяй!.. — Дунган прищурил глаза. — Моя сегодня много танга ходи, ваша участок посмотри… И молодой капитана вспоминай…
— Ну и Шел бы к нам, — прервал его Миша. — Приняли бы, как дорогого гостя.
Дунган вздохнул и покачал головой.
— Начальника не люби бедный Ли-Фу. Зачем моя туда ходи?
«А ведь верно, — подумал Миша, — недолюбливает его Владимир Николаевич».
— Тебе не сердиса, Миша, — сказал проникновенно дунган. — Моя тебе добра, желай.
— Ну что ты, Василий Иванович! Я вовсе не сержусь.
— Не надо сердиса. Моя тебе важный дела вызывай. Вот смотри.
Василий Иванович взял практиканта за руку и повел в глубь леса. Минут через пять они вышли на знакомую Мише просеку, проложенную несколько дней назад.
Ли-Фу поднял с земли большой булыжник и бросил на середину просеки. Ветки, устилавшие землю, затрещали, подломились под тяжелым камнем и вместе с ним рухнули куда-то вниз.
Миша увидел волчью яму, довольно глубокую, с отвесными стенами и заостренным колом.
— Худой люди тебе зла желай, — пояснил Ли-Фу, — его тебе ловушка готовь. Куда ни пойди, его тебе подстерегай. Шибко опасный твоя работа…
Беседа с дунганом продолжалась довольно долго. Миша поблагодарил его за предупреждение об опасности и рассказал о Насте. Ли-Фу был очень доволен, узнав, что девочка попала к ним и прижилась в отряде, и в знак благодарности поделился с Мишей своим открытием: он случайно напал на золотую россыпь. Ли-Фу подробно рассказал, как ее можно отыскать. Золото находилось не так уж далеко от лагеря. Дунган показал Мише кожаный мешочек, набитый золотым песком, и сказал, что если Миша хочет, то может намыть себе столько же.
