— Как самочувствие, Вадим? — обратилась она к нему, хотя совершенно не хотелось начинать разговор первой.
— Так себе. — И больше ни слова.
— Давайте же собираться, — прервала неловкое молчание Анна Михайловна. — Время не ждет. Просится поехать с нами Колька, Лидин помощник в воспитании Димки, — обратилась мать к Зине.
— Пусть едет, — разрешил Вадим на правах ответственного за лошадь.
Колька пожелал быть за кучера. Тут же уселся впереди, взял в руки кнут. Его обгоревшее за лето лицо светилось счастьем.
Завезли Вадима на работу, и застоявшаяся лошадь быстрой рысью прямиком направилась в Горшовку.
— Прислали Вадиму неплохой протез, а нога привыкает трудно. Злится, — сказала Анна Михайловна.
Кучер оказался еще и гидом. Подъехали к Казенному пруду, рассказал, что здесь были военные, глушили рыбу толом.
— Один раз невдалеке от плотины рвануло, узкая ее часть из веток и соломы заходила ходуном, едва удержалась. Иначе вся воды ушла бы в Крысиную балку. А вот тут военные стреляли по мишеням. Я две пригоршни пуль насобирал тогда.
— Зачем они тебе? — спросила Зина.
— Из рогатки стреляю.
Подъехали к нескольким домам под железными крышами, и гид пояснил, что это «молочка». Колхозных коров доят, сюда молоко подвозят. Тут оно перерабатывается. Здесь же от жителей принимают для армии масло в качестве налога за корову.
— А вот там, — указал Колька кнутовищем, — поле, аэродром называется. Когда немцы подходили, военные хотели здесь самолеты сажать, но фронт ушел, а название осталось. В этом году там росла пшеница.
Вскоре с бугра открылась панорама хутора. Вправо и влево на большой площади разбросаны сады, дома, огороды. Колька остановил лошадь. Он тоже впервые видел Горшовку, хотя много слышал рассказов от Лиды.
— Видите, почти в центре большой дом, колодец с журавлем перед ним? — спросила Анна Михайловна. — Здесь родились Сережа, Вадим, Лида, Николай Дмитриевич, там сейчас Димка.
Зина тоже слышала рассказы о Горшовке, но только теперь могла воедино связать то, о чем говорил Сергей, с реальным большим хутором. Горшовка понравилась сразу. Красивые холмы, которые Анна Михайловна назвала буграми, возвышались по обеим сторонам Паники на десятки метров, балки с низким кустарником между ними, вокруг скошенные хлебные поля. Пришла мысль: «Люди здесь живут надежные и спокойные. Только здесь мог родиться Сергей».
Понравилась Горшовка и Кольке.
— Здорово! — сказал он.
— Прекрасно, — подтвердила Зина.
Чем ближе подъезжали к дому, тем беспокойнее билось сердце. Она ждала встречи с сыном и Лидой и одновременно тревожилась, будто они могли ее в чем-то упрекнуть. Боязнь возникла после встречи с Вадимом, от которой-остался на душе неприятный осадок. Такого же отношения она ожидала от Лиды. Но все это мелочи, ничего не стоящие по сравнению со взглядом Сергея, когда он уезжал на фронт.
Чувства нельзя выразить словами, даже если говорить о них бесконечно. Все равно нисколько не приблизишься к истине. Разве что музыка способна передать их оттенки. Но чувства матери к своему ребенку лежат выше человеческого разума. Зина была матерью, и это вело ее сюда, как бы на нее ни смотрели родственники. Если бы сказали: «Все отнесутся к тебе плохо», она и тогда пришла бы к сыну.
Возле Паники экипаж встретил Шарик. Песик прибежал с поднятым кверху хвостиком, радостно залаял, вертелся возле лошадиных ног, бежал рядом с бричкой.
— Откуда ему известно, что мы к дедам едем?
— Лошадь он знает, да и меня. Коли с нами, значит, и вы теперь для него свои люди.
Подъехали к дому. Двери и ворота закрыты. Тишина. Анна Михайловна постучала щеколдой калитки, и тут же дверь в коридоре распахнулась, выбежала бабушка.
— Нюра, дочка, рада видеть тебя. А это что за молодежь?
— Зина, мама Димки, а это Колька, наш кучер и сосед, Лидин одноклассник.
— Ой, внучка! — обняла бабушка Феня Зину. — С приездом тебя, гостья дорогая!
Вышел Дмитрий Карпович, поцеловал сноху. Анна Михайловна представила Зину.
— Вот молодец, что приехала! — поцеловал он гостью. — А мы собирались писать письмо, чтобы побывала у нас. А ты, гляди, сама надумала!
Услышав разговор, вышла Лида. Зину она узнала сразу — побледневшую, постаревшую, растерянную, в сером пиджаке и легком платке на плечах. Ее она не любила и видеть не хотела. Но сейчас что-то надломилось в чувствах к пришибленной жизнью женщине — матери ее племянника, по сути жене любимого брата, ведь знала о его истинных чувствах к ней. Лида подошла, обняла Зину, прижала к себе, поцеловала. И тут гостья неожиданно для всех расплакалась. Уткнулась лицом в грудь сестры Сергея, плечи ее вздрагивали.
— Зина, успокойся, ну чего ты… — гладила по спине гостью Лида, глаза ее затуманились. Колька подошел к ним.
— Перестаньте, — сказал он баском, — лошадь вон как на вас смотрит, может расстроиться, а нам еще ехать в Батурино.
Глупая шутка тем не менее возымела действие. Лида улыбнулась другу, взяла его за руку:
— Спасибо, что привез гостей, дедов порадовал.
Попыталась улыбнуться Зина, но улыбка получилась у нее печальной. Дедушка принес клочок сена, дал лошади. Похрумкивая, она перестала обращать внимания на людей. Бабушка засуетилась:
— Покормлю сейчас.
— Мы из-за стола и прямиком сюда, — сказала Анна Михайловна.
— Пойдем к Димке, — Лида взяла гостью за руку, повела в комнату.
С замиранием сердца Зина подошла к кровати, на которой лежал Димка, укрытый до подбородка одеялом. «Как вырос!» Не мигая смотрела на сына. Он перестал сопеть, открыл глазки, как показалось Зине, внимательно посмотрел на нее, будто вспоминал что-то. И вновь засопел.
— Не узнал, — дрогнувшим голосом сказала Зина.
— Не проснулся еще, — ответила Лида, — но скоро запищит. Посиди с ним, я пойду с мамой и Колей поговорю.
Зина прилегла к сыну. Стараясь не разбудить, свернулась рядом калачиком. Разболелась голова от волнения, но вставать и проглотить таблетку не захотелось. Прижалась лицом к его теплому темечку и тут же уснула.
Во дворе держали совет: как поступить. Приняли предложение Анны Михайловны, чтобы Зина пожила у дедов десяток дней, побыла с сыном, а Лида через пару дней приедет домой, будет готовиться в школу. Как-никак девятый класс!
Лиде не терпелось поговорить с Колькой. Он знал все новости батуринские, что намечается нового в школе, какие фильмы показывают в клубе. Да мало ли какие мелочи, из которых, как известно, жизнь соткана.
Вездесущий пацан уже помогал деду очищать рамки пчелиные, перетягивать на них ослабевшие струны. Он отложил в сторону незаконченное изделие, поднялся навстречу подружке.
— Иди сюда, в дедову столярку, — позвал Колька. — Как здорово пахнет сотами и медом! А сколько здесь всякого столярного инструмента! Чего хочешь можно сделать.
Дмитрий Карпович вышел по делам. Лида стояла близко, смотрела на Кольку, его радостную улыбку.
— Мне здесь тоже нравится.
Неожиданно для обоих он обнял Лиду и поцеловал в губы. Она вздрогнула, отстранилась:
— Ты что, спятил?
— Лид, не удержался, — смутился парень.
— Пообещай, больше не будешь позволять себе.
— Могу, но все равно не сдержу слова.
— Фу, какой ты. Пойдем отсюда. Покажу Панику.
— А пчелы не покусают?
— Они нападают на боязливых. Иди и не обращай на ульи внимания.
Вышли к мостику. Зелеными стояли талы. Но на поверхности воды — тихо: ни жучков, ни паучков. Осень! На противоположном берегу в саду у самого берега повзрослевший телок пощипывает траву. Увидев молодых людей, поднял курносую мордочку, издал протяжное му-у…
— С нами здоровается, — сказала Лида, — ответь.
— Му-у… — промычал Колька.
— А он и вправду!.. — фыркнула шутница.
— Я же верю тебе…
— Не обижайся, — взяла она парня за руку.
Преодолевая слабое сопротивление подружки, Колька обнял ее и еще раз поцеловал.
— Чего разошелся? Увидят же.
— А ты не уезжай надолго!
Уселись ужинать засветло. Бабушка нажарила картошки, принесла из погреба соленых лоснящихся помидоров, дедушка достал початую бутылку водки. Димка капризничал, Зина не знала, как его успокоить, разламывалась голова на части, пропало настроение.
— Давай его мне, — сказала Лида, — мы с ним общий язык быстро находим.
Она подбросила пацаненка на вытянутых руках. Тот от удовольствия раскрыл глаза. Нянька поводила по его губам соской, Димка половил ее беззубым ртом, поймал и с удовольствием зачмокал.
Дмитрий Карпович разлил водку по маленьким рюмочкам. Поставил перед всеми. Лида отказалась. Завозражала и Зина.
— Голове лучше станет, — сказал он гостье.
Зина пробовала разведенный спирт, когда работала в госпитале. Ни вкус, ни запах тогда не понравились. Отказать в просьбе дедушке не хотелось. Решилась! Выпила без эмоций. Закусила вкусным бочковым помидором. Почувствовала, как покраснели щеки, стали горячими уши. Без дополнительного приглашения поела жареной картошки. И правда боль в голове поутихла, поднялось настроение, она охотно отвечала на вопросы о своей жизни в Михайловке, пожаловалась на головные боли и слабость в теле.
