Директорская «Волга» бойко колыхалась на разболтанных рессорах. Двигатель раскалился, но пока что не сбавлял обороты, давая понять, что еще способен тряхнуть стариной. «Как я», – подумал Верещагин, смоля сигарету с черными пятнышками на фильтре, при взгляде на которые представлялись прокуренные легкие и неизбежная раковая опухоль.
Теплый ветер, врывающийся в окно, постоянно сдувал с окурка пепел, но машина была служебная, а потому заботиться о чистоте салона не приходило в голову. Мысли Верещагина были заняты другим. Он то и дело поглядывал на сверток, торчащий из бардачка. Посылка, такая безобидная с виду, таила в себе угрозу. Какую? Конкретного ответа не было, но Верещагин чувствовал себя так, словно вез мину замедленного действия. Подбросит на очередном ухабе, и прощай, Виталий Валентинович.
Дорога была относительно гладкая, но за спуском начали попадаться коварные ловушки – прямоугольные провалы в полотне. Разумеется, знаки, предупреждающие о том, что на этом участке ведутся ремонтные работы, отсутствовали.
Возможно, поржавели, изветшали и рассыпались за те годы, которые минули с начала латания шоссе. Хотя, скорее всего, до знаков руки не дошли, как не дошли они до укладки асфальта. Вот тебе и перестройка, будь она неладна. Ей конца-краю не видно – и в пространстве, и во времени. Главный прораб перестройки давно птичек на небе кормит, а дело его живет и процветает.
Привычно помянув его негромким злым словом, Верещагин сбросил скорость до шестидесяти, готовясь переехать узкий мостик через такую же узкую речушку. Миновав деревню с невразумительным названием Малые Вощи, он посмотрел в зеркало заднего обзора, а потом и оглянулся.
Хм? До сих пор за «Волгой» неотвязно следовала бутылочно-зеленая «Мазда» с московскими номерами, но теперь она исчезла из виду. Вместо нее на расстоянии километра маячила черная иномарка. Виднелись и другие машины, но Верещагин заметил именно черную, и это ему не понравилось. Сердце сжалось, словно это был катафалк. Или воспетый кинематографистами и приблатненными шансонье черный «бумер».
Верещагин плавно сбросил скорость. Его начали обгонять шедшие позади машины, но подозрительная иномарка сохраняла прежнюю дистанцию. Верещагин утопил педаль газа. «Волга» устремилась вперед… и черная преследовательница тоже разогналась, как привязанная на бесконечно длинном буксире.
Нужно срочно звонить кураторам из разведуправления, решил Верещагин, достал мобильник… и скрипнул зубами. Он не помнил телефонного номера. Близкий к панике, он не мог также с уверенностью сказать, как звонить в милицию.
01?.. 02?.. 03?..
Цифры выскакивали в сознании, как на футбольном табло, фиксирующем разгромный счет. Наэлектризованная трель мобильника заставила его вздрогнуть, отчего «Волга» вильнула на обочину и еще долго волочила за собой шлейф пыли.
«Успокойся, – сказал себе Верещагин. – Кто может мне звонить, как не Корягич? Сейчас обрисую ему ситуацию, он поднимет тревогу, и все уладится».
«Ой ли? – язвительно спросил внутренний голос. – Ты действительно полагаешься на помощь Корягича?»
Мобильник продолжал пиликать призывную мелодию.
«Ты болван, Витасик, – сказал себе Верещагин. – Машину поменяли в целях конспирации, ежу ясно».
Почти развеселившись, он взялся за руль одной рукой и поднес телефон к уху.
– Хэлло, – произнес мягкий мужской голос. – Виталий?
Мужчина говорил с акцентом. С ощутимым иностранным акцентом, резанувшим слух.
– Вы кто? – насторожился Верещагин.
– Зови меня Стивом, Виталий. Просто Стивом. У меня для тебя хорошие новости.
– Какие еще новости?
– Со мной твоя жена, – ответил незнакомец, – она изнывает от желания сказать тебе пару ласковых слов. А потом трубку снова возьму я. И без глупостей, Виталик. Машину сопровождения отсекли. Тебя контролируют мои люди.
Затравленно оглянувшись, Верещагин увидел, что черная машина пристроилась в хвост «Волге». По иронии судьбы, это тоже была «Мазда». Ее водитель поднял ладонь в приветственном жесте.
– Виталик! – заголосила телефонная трубка. – Виталичек, родненький! Я боюсь! У них спицы, и они…
– Кто они? – заорал Верещагин. – Какие спицы?
Наташу сменил незнакомец, назвавшийся Стивом.
– В действительности, – пояснил он, – эти штуковины называются иначе, но не стану обременять тебя лишней информацией. Тебе достаточно знать, что твоя женушка в полной власти четверых мужчин, умеющих причинять адскую боль. Я пятый, но меня считать не будем. Не то чтобы я являлся убежденным противником насилия, но мне привычнее убивать, чем пытать.
– Виталичек! – взвизгнула Наташа за тысячи километров от потрясенного Верещагина.
На последнем слоге возглас оборвался. Верещагин представил себе огромную волосатую лапу, зажимающую Наташин рот, и тоскливо спросил:
– Что вам от меня надо?
– О, пустяки, сущие пустяки, – засмеялся Стив. – Съезжай на обочину и остановись. Меня известят, как только ты это сделаешь. В противном случае меня тоже известят, и тогда ты услышишь новый крик. По-настоящему страдальческий. Не знаю, верить этому или нет, но парни, которые держат Наташу, утверждают, что в умелых руках человек продолжает жить, даже пронзенный в сотне мест. Пусть приступают к иглотерапии? Или ты останавливаешься?
– Останавливаюсь, – выдохнул Верещагин.
– Мотор не глуши, – распорядился Стив.
– Не глушу.
– Открой дверь, возьми упаковку и положи ее на дорогу.
– Что будет с моей женой? – спросил Верещагин, внезапно утративший способность протестовать, возмущаться, настаивать на своем. Порой он призывал страшные кары на голову неверной жены, но сам никогда ее даже пальцем не тронул и не мог допустить, чтобы это сделал кто-то другой.
Отнюдь не пальцем.
– Делай, что тебе говорят! – Бархатистый голос Стива сделался скрежещущим, точно гвоздем по жести царапали.
– Что… будет… с моей… женой? – раздельно произнес Верещагин, не в состоянии думать о чем-то другом.
Его не заботила судьба проекта «Сура». Ему было наплевать на уникальную программу, на государственную тайну и все разведслужбы мира. Он хотел одного: обнять Наташу, успокоить, сказать ей, что все плохое позади.
Стив почувствовал настроение собеседника и смягчился.
– Не строй из себя героя, Виталий, – посоветовал он. – Ты слеплен не из того теста, чтобы показывать зубы. Мы хищники, и мы постоянно грыземся в своем зоопарке, но для нас это дело привычное, это наша жизнь. Держись от нас подальше.
– Только об этом и мечтаю! – воскликнул Верещагин.
– Разумно. Я тоже всегда поступаю разумно. Зачем мне причинять вред Наташе, если я получу то, что хочу? Она может идти на все четыре стороны, как только мне подтвердят, что все в порядке. – Стив заговорил медленно и властно: – Оставь пакет на дороге и поезжай дальше.
– Если вы меня обманете…
– Если мы тебя обманем, то ничего ты нам не сделаешь. Не отомстишь, не подашь на меня в суд, не обратишься к прессе. Так что просто положись на нашу порядочность и готовься к встрече с любимой женой. Больше тебе ничего не остается.
Стив был прав. У Верещагина не было ни одного шанса перехитрить вымогателей. В знак протеста он хотел изо всех сил шмякнуть пакет об асфальт, но сдержался. Марионетка подергалась на ниточках и обмякла. Вот и вся роль. Бестолковая и нескладная, как сама марионетка.
Не оглядываясь, Верещагин ударил ногой по педали газа и помчался в Москву, где никто его не ждал. Во всяком случае, с распростертыми объятиями.
Египет, Гиза, юго-западный пригород Каира,28 мая, вечер
Выйдя на солнце, Наташа закрыла ладонью глаза, словно все это время провела в подземелье, а не в музее. Она не верила в приключившийся с ней кошмар, но и в то, что кошмар закончился, тоже не верила. Видя ее растерянность, Галатей попытался разрядить обстановку шуткой.
– Беда никогда не ходит одна, – сказал он. – Мало того, что эти ублюдки сорвали нам экскурсию, так теперь по их милости мы должны снова тратиться на проводников. Джафара и Мухаммеда давно след простыл.
Экспромт оказался неудачным.
– Лучше бы ваш след простыл, – процедила Наташа с ненавистью. – Все неприятности из-за вас, из-за вас!
– Как правило, мы сами виноваты в том, что с нами происходит, – заметил Галатей.
– Ах, оставьте эти философствования!
Сердито отстраняясь от протянутой к ней руки, Наташа уронила на плиты талисман, и он раскололся пополам.
– На счастье, – сказал Галатей виновато.
– Счастье? – Наташа пнула останки кошечки. – Уж лучше несчастье, чем такое счастье.
– Накаркали…
– Кто каркает? Я каркаю?
– Помолчите. – Галатей взял Наташу под руку, крепко стиснув ее за локоть.
– Осторожней, – потребовала она. – Синяки останутся.
– Лишь бы не трупные пятна…
На худощавом лице Галатея проступило выражение смеси ожесточенности и отчаяния.
