— Черт бы ее побрал вместе с сердцем, — сказал я, — да ведь еще большой вопрос, есть ли у этой лживой старухи человеческое сердце. Она в беде, так пусть провалится как можно глубже, я не собираюсь ее откапывать. И я ей все уже сказал.
— Я уверена, если бы вы отнеслись к ней с большим терпением…
Совершенно бездумно я обнял ее за плечи.
Она тотчас отскочила от меня шага на три, в глазах у нее застыл ужас. Мы стояли друг против друга: я, как обычно, с полуоткрытым ртом, у нее же были крепко стиснуты зубы, бледные ноздри дрожали. В лице не было ни кровинки.
— Послушайте, — медленно проговорил я, — не случилось ли с вами чего-нибудь такого, когда вы были маленькой девочкой?
Она быстро кивнула головой.
— Вас, наверно, напугал мужчина?
Прикусив нижнюю губу маленькими белыми зубками, она опять кивнула.
— И после того случая вы так себя ведете?
Она стояла молча, все такая же бледная.
— Послушайте, — сказал я, — я не сделаю ничего такого, что может напугать вас. Клянусь, никогда.
Ее глаза наполнились слезами.
— Поймите, я прикоснулся к вам совсем случайно, ну как, например, к двери или к креслу. Совершенно случайно, без всякого умысла, понимаете?
— Да.
Наконец-то она вымолвила слово. Но в наполненных слезами глазах все еще оставался ужас.
— Да.
— Так. Надо мне этим заняться, — сказал я. — Ну что ж, все становится на свои места, расстраиваться больше не о чем. Теперь Лесли. Он занят совсем другими вещами. В определенном смысле, у него все в порядке. Правильно?
— О да, — сказала она, — да.
Для нее Лесли был кумир, для меня — куча дерьма.
— Теперь, эта старая винная бочка, — сказал я. — Она грубит, хамит и думает, что может грызть шеи и выплевывать кадыки. Она чудовищно оскорбляет вас, не переставая орет на вас. Что, разве не так?
— Ах, она… мистер Марло, я хотела вам сказать…
— Ну, конечно. Сами-то вы почему не пытаетесь бороться, ну с тем, кто оскорбил вас. Он все еще здесь?
Она поднесла руку к губам, и прикусив большой палец, посмотрела на меня.
— Он умер, — сказала она, — он упал… упал из окна.
Я протянул правую руку, останавливая ее.
— Ах, этот тип. Я слышал о нем. Неужели вы этого не можете забыть?
— Нет, — сказала она, отрицательно качнув головой и не отрывая руки от губ, — не могу. Наверное, не смогу забыть никогда. Хотя миссис Мердок все время повторяет, что мне пора забыть, а я никак не могу…
— Да, черт ее возьми, — проворчал я, — пора заткнуть ее жирную пасть. В последнее время она у нее не закрывается.
Кажется, мои слова ее удивили и покоробили.
— Да, но это еще не все, — сказала она, — я была его секретаршей, а он был ее мужем, ее первым мужем. Конечно она этого тоже не может забыть. Как же иначе?
Казалось, она, забыв о том, что я стою с ней рядом, разговаривала сама с собой. В бесстрастно и монотонно звучавших словах открывалась давно мучившая ее мысль.
Я почесал за ухом. В том, что она сказала, не было ничего особенного, но какое-то, как всегда неожиданное для меня самого, интуитивное предчувствие толкнулось во мне.
— Послушайте, — сказал я, — вам не попадался кто-нибудь еще, кто бы действовал на вас так же, как тот?
Она оглянулась вокруг, и я — тоже. Мы были одни, никто не прятался под креслами, никто не заглядывая окна и двери.
— А зачем вам это? — прошептала она.
— Можете не говорить, просто мне интересно знать, как вы это чувствуете?
— Обещайте не рассказывать об этом никому… никому на свете, даже миссис Мердок.
— Ей? Никогда. Обещаю.
На ее лице вспыхнула доверчивая улыбка, она уже открыла было рот, как вдруг с ней что-то случилось. Вместо слов я услышал какой-то клекочущий звук. У нее застучали зубы.
Мне хотелось дать ей хороший шлепок, но я боялся к ней прикоснуться. Странно, ведь ничего не произошло, мы, как и прежде стояли рядом.
Вдруг она повернулась и бросилась бежать. Раздался стук каблучков, и пробежав холл и хлопнув дверью, она закрылась в своем кабинетике.
Я пошел за ней, и подойдя к двери, услышал за дверью рыдания.
Что я мог сделать? Ничего. Да и кто бы мог?
Я повернулся и пошел опять на веранду. Постучав, я открыл дверь и просунул внутрь голову. Миссис Мердок сидела все в том же положении, точно памятник.
— Так кто же это до смерти запугал бедную девочку? — спросил я.
— Пойдите вон из моего дома, — вырвалось из ее жирных губ.
Я не двигался с места, и тут она разразилась грубым, хриплым смехом.
— Вы, наверное, считаете себя человеком, у которого ума палата, мистер Марло?
— Да как вам сказать, пожалуй, она не так уж велика.
— А расширить ее не хотите?
— Не за ваш ли счет?
Она пожала жирными плечами.
— А что тут такого? Вполне возможно, и это зависит…
— Напрасно стараетесь, меня вам не купить, — сказал я, — все равно я пойду в полицию и все расскажу.
— Ничего я не покупаю, — сказала она, — и ничего не покупала. Ах да, монета. Но я довольна уже тем, что ее возврат обошелся мне всего лишь в сумму вашего задатка. А теперь подите вон. У меня нет слов, как вы мне надоели.
Я закрыл дверь и пошел обратно. Когда я проходил мимо кабинетика Мерль, рыданий уже не было слышно — там было тихо, и я пошел дальше.
И вот я, наконец-то, вышел из этого дома. Я немного постоял, ослепленный солнцем, вдыхая запах трав и цветов. Где-то позади услышал звук отъезжающей машины, и из-за дома выехал серый меркури с мистером Лесли Мердоком за рулем. Увидев меня, он остановился, вышел из машины и быстро подошел ко мне. Одет он был прекрасно, все на нем было совершенно новое: кремового цвета габардиновые брюки, черно-белые туфли с лакированными черными носами, в мелкую черно-белую клетку спортивный пиджак, в наружном кармане которого был черно-белый платок, кремовая рубашка с раскрытым воротом. На носу у него сидели зеленые очки.
Он подошел ко мне очень близко, и тихо и скромно сказал:
— Думаю, вы считаете меня ужасным прохвостом.
— Вы имеете в виду историю с дублоном?
— Да.
— Нет, она нисколько не поколебала моего мнения о вас.
— Ну…
— Что вы хотели мне сказать?
Он пожал своими сделанными портным плечами. Он явно, передо мной заискивал. Его глупые рыжие усики блестели на солнце.
— Как досадно, что я вам не нравлюсь! — сказал он.
— Мне жаль, Мердок, но единственное, что мне в вас нравится, так это преданность вашей жене. Если, конечно, это правда.
— Ах, так вы мне не верите? Значит, вы думаете, что я рассказал все это, чтобы защитить ее?
— Возможно.
— Так.
Он воткнул сигарету в длинный мундштук, который был у него в нагрудном кармане пиджака.
— Ну что ж, жаль, что я вам не нравлюсь.
Его глаза бегали за темно-зелеными стеклами очков, словно рыбы в глубоком пруду.
— Глупо, — сказал я, — какое мне до вас, черт побери, дело. Впрочем, как и вам до меня.
Он зажег сигарету и затянулся.
— Простите, — сказал он тихо, — что побеспокоил.
И, резко повернувшись, пошел к машине. Я шел по дорожке и следил за движением его машины. Снова я стоял перед нарисованным на бетонном блоке негритенком, и снова я погладил его пару раз по голове, прежде чем покинул этот дом.
— Эх, сынок, — сказал я ему, — во всем этом доме ты единственный не псих.
Громкоговоритель, висевший на стене, издал похожий на хрюканье звук, потом из него послышался голос: «Один, два, три, четыре. Проверка», щелчок, и громкоговоритель умолк.
Следователь Джесс Бриз высоко поднял руки, потянулся и, зевнув, спросил:
— А вы немного запоздали, примерно часа на два, не так ли?
— Да, но я просил передать, что я опоздаю, — сказал я, — мне надо было пойти к зубному врачу.
— Садитесь.
Он сидел за небольшим захламленным письменным столом, стоявшим в самом углу комнаты. Слева от него было высокое окно без занавесок, на стене справа на уровне глаз висел календарь, в котором все прошедшие дни были аккуратно зачеркнуты мягким черным карандашом, так что он мог точно сказать, какой сегодня день.
Спенглер сидел сбоку от него за столом, который был поменьше и почище. На его столе были зеленое пресс-папье, подставка для авторучки из оникса, маленький календарь в медной оправе и пепельница в виде раковины, полная пепла, спичек и окурков. Держа в левой руке несколько канцелярских ручек, он бросал их правой рукой в войлочную спинку кресла, стоявшего у стены напротив, словно мексиканец в цирке, бросающий ножи в цель. Но у него ничего не получалось, ручки никак не втыкались.
Нельзя было сказать, чисто или грязно в комнате, но у нее был тот нежилой вид, какой всегда имеют такого рода помещения. Отдайте полицейскому управлению новенькое, только что выстроенное здание, и через три месяца все комнаты будут такими же, как эта. В этом есть что-то символическое.
