— Речь идет о мисс Девис, и дело очень важное. Может быть, вы все-таки скажете ей?
— Я попробую.
Она закрыла дверь, я ей не помешал.
Где-то рядом со мной в темной листве пропел пересмешник. По улице промчалась машина и ее занесло на повороте. Откуда-то с улицы донесся девичий визг и смех, наверное, пронесшийся автомобиль обрызгал девушек.
Наконец дверь отворилась, и женщина сказала:
— Входите, пожалуйста.
Вместе с ней я опять пересек большой пустой зал. Всего одна слабая лампочка горела на стене. Воздух в зале был по-прежнему затхлый, вероятно, здесь никогда не проветривали. На второй этаж мы поднялись по винтовой лестнице. Там был холл, в конце которого виднелась открытая дверь.
Женщина подвела меня к двери и, пропустив вперед, Закрыла ее за мной. Я оказался в довольно большой гостиной с обитой ситцем мебелью, с серебристо-голубыми обоями, с кушеткой в углу и голубым ковром на полу. Двери на балкон были раскрыты. Над балконом натянут тент.
В большом мягком кресле с высокой спинкой перед низким карточным столиком сидела миссис Мердок, одетая в стеганый халат. Вероятно, она вымыла голову, потому что ее волосы казались необычно пышными. На столике был разложен пасьянс. Держа в левой руке колоду карт, Она положила карту на стол, взяла из колоды следующую и только после этого, взглянув на меня, спросила:
— Ну?
Я подошел к столику и увидел, что она разыгрывала Кэнфилд.[18]
— Мерль у меня на квартире, — сказал я, — с ней случился инг-бинг.
— А что это такое, — спросила она, не отрываясь от карт, — инг-бинг, мистер Марло?
Она взяла из колоды карту, потом сразу две.
— Приступ меланхолии, если угодно, — сказал я. — Мошенничаете потихоньку?
— Мошенничать — мало радости, — сказала она угрюмо, — но и без мошенничества не обойдешься. Что с Мерль? Не помню, чтобы она раньше гостила у кого-нибудь столь поздно. Я уж начала беспокоиться.
Я подтащил кресло к столику напротив нее. Оно оказалось слишком низким, и я взял другое, более удобное.
— Беспокоиться не надо, — сказал я, — я вызвал врача и медсестру, и сейчас она спит. Она ездила повидать Ваннье.
Отложив в сторону колоду карт, она вцепилась в стол большими, землистого цвета руками. Ее взгляд стал мрачен.
— Мистер Марло, — сказала она, — нам с вами пора поставить все на место. Все дело, конечно, в том, что я совершила ошибку, пригласив вас. Это вышло, главным образом, из-за того, что я не выношу, когда меня считают за болвана — кажется, так вы любите выражаться, — прожженные негодяйки, вроде Линды. А оказалось, что лучше бы совсем ничего не затевать. Уж лучше бы я навсегда потеряла дублон, чем имела счастье видеть вас.
— Но вам ведь вернули его назад, — сказал я.
Кивнув, она продолжала смотреть мне прямо в лицо.
— Да, это так, и вы об этом уже слышали.
— Только я этому не поверил.
— Я — тоже, — сказала она спокойно. — Этот идиот, мой сын, так привязан к ней, что взял всю ответственность на себя.
— Тут ничего не поделаешь, — сказал я, — людские привязанности — серьезная вещь.
Она опять взяла в руки колоду карт и на то место, где лежал бубновый валет, положила трефовую десятку. Обе карты уже были в раскладе. Потом она протянула руку к бутылке портвейна, стоявшей на небольшом массивном столике возле нее. Она сделала несколько глотков, и, поставив стакан, твердо и спокойно посмотрела на меня.
— У меня такое ощущение, мистер Марло, что вы опять начинаете вести себя вызывающе.
Я покачал головой.
— Не вызывающе, а откровенно. Начну с того, что ничего плохого я вам не сделал, миссис Мердок. Дублон вы уже получили. Полицию я сумел провести, так что вас она не тронет. С разводом у меня, правда, ничего не получилось, но зато я нашел Линду (хотя ваш сын и знал, где она была все это время) и, мне кажется, что никаких трудностей в этом вопросе не будет. Она сама понимает, что совершила ошибку, выйдя замуж за Лесли. Однако, если вы думаете, что я недостаточно старался…
Она хмыкнула и разыграла еще одну карту. Ей удалось положить в верхний ряд бубнового туза.
— Туз треф куда-то запропастился, будь он проклят. Никак не могу его вытащить.
— Проскользнет как-нибудь незаметно, — сказал я.
— Рассказали бы вы мне лучше, — очень спокойно сказала она, — что же все-таки случилось с Мерль? И не надо злорадствовать, мистер Марло, если уж вам удалось узнать кое-какие семейные тайны.
— Насчет злорадства — тут вы не правы, я этим никогда не занимался. Что же касается Мерль, то мне известно, что сегодня во второй половине дня вы послали ее к Ваннье с пятьюстами долларами.
— Что из того?
Еще налив себе портвейна, она потягивала его маленькими глоточками, не отрывая от меня взгляда.
— Когда он попросил вас об этом?
— Вчера. Но деньги удалось получить в банке только сегодня. Что случилось?
— Вот уже восемь лет, как Ваннье шантажирует вас, не так ли? А причиной шантажа является событие, которое произошло 26-го апреля 1933 года?
Панический ужас мелькнул в ее глазах. Казалось, она давно сжилась с ним, казалось, он был всегда где-то там в глубине глаз, на сумрачном дне и обнаружил себя лишь в эту секунду.
— Кое-что мне рассказала Мерль, да и ваш сын говорил мне о смерти своего отца. Сегодня я просмотрел заметки в газетах. Обыкновенный несчастный случай, На улице, под окнами его офиса произошла авария. Множество людей высунулось из окон, чтобы посмотреть, что случилось. Он высунулся также, но несколько дальше, чем все. Говорили о том, что это самоубийство, потому что семья получила страховку в пятьдесят тысяч долларов. Но следователь был славный малый, и он ничего не нашел.
— Ну и что же? — сказала она.
Ее голос был груб и спокоен. Она не стала ни рычать от гнева, ни задыхаться от страха. У нее был спокойный, грубый голос — она прекрасно владела собой.
— Секретаршей Гораса Брайта была Мерль, в некоторых отношениях странная девушка. Скромная и неопытная, имеющая интеллект маленькой девочки, особенно в том, что касается мужчин, она привыкла все старомодно усложнять и драматизировать. Однажды ее шеф напился, как свинья, полез к ней и напугал ее до смерти.
— Да?
Она хладнокровно, будто из пистолета, выпалила в меня это односложное слово.
— Она задумала ему отомстить, и случай вскоре представился. Она подошла к нему сзади в тот момент, когда он высунулся из окна. Вы понимаете что-нибудь?
— Говорите яснее, мистер Марло. Я не выношу разглагольствований.
— Помилуйте, что здесь неясного? Она просто выбросила своего шефа из окна. Другими словами, произошло убийство, но с вашей помощью ей удалось замять его.
Она кивнула, глядя на свой стиснутый левый кулак, лежавший на разложенных картах. У нее мелко дрожал подбородок.
— Были у Ваннье какие-либо, доказательства? — спросил я. — Или он был всего лишь случайным свидетелем, начавшим угрожать вам, а вы, боясь скандала из любви к Мерль, стали платить ему?
Разыграв еще одну карту, неподвижная и невозмутимая, как скала, она ответила:
— Он говорил о какой-то фотографии, но я в это не верила. Наверное, ничего не было. Если бы что-то было, он бы показал мне рано или поздно.
— Совсем необязательно, — сказал я. — Он мог случайно оказаться на улице с камерой в руках и сделать снимок. Ну, а показывать его вам он бы не осмелился. Женщина вы довольно суровая — он вас боялся и был с вами осторожен. Простите, вероятно, этот проходимец рассуждал именно так. Сколько вы ему выплатили?
— Это не… — начала она, но тотчас оборвала, пожав плечами.
Мощная, сильная, грубая и безжалостная женщина, она конечно могла отнять у него снимок. Она молчала, обдумывая что-то.
— Одиннадцать тысяч сто долларов, не считая тех пятисот, что я послала ему сегодня.
— О, миссис Мердок, какая удивительная, черт возьми, точность.
Она неопределенно махнула рукой и еще раз пожала плечами.
— Во всем виноват мой муж, — сказала она, — он был пьян, мерзок. Вероятно, он не сделал ей ничего такого, а только, как вы верно заметили, напугал ее до смерти. Я… я ни в чем ее не обвиняю. Она много настрадалась за эти восемь лет.
— Она должна была передавать деньги Ваннье лично?
— Это наказание она придумала сама. Странно, не правда ли?
Я кивнул.
— Такой уж у нее характер. Потом вы вышли замуж за Джаспера Мердока, взяли Мерль с собой и заботились о ней. Кто-нибудь еще знает об этом?
— Никто. Один Ваннье. Уверена, что и он не станет болтать об этом.
— Конечно. Тем более, что с ним покончено. Ваннье уже больше нет на свете.
Медленно подняв глаза, она долго и упорно смотрела на меня. Ее седая голова сидела на мощных плечах, как скала на вершине холма. Отложив карты в сторону, — она положила стиснутые кулаки на стол и сжала их так сильно, что побелели суставы.
