class="p1">– Что?
– Конечно, если ты пожелаешь.
Лючия не узнавала его. И тем не менее это был тот же человек, которому она в своих мечтах столько раз говорила «да» у алтаря церкви Святой Агаты дель Кармине.
– Ты как-то обмолвился, что я – та женщина, которая способна примирить убежденного холостяка с мыслью о браке. Я тогда подумала, что… Калверт, ты ведь пошутил насчет Гвардичелли, да? Ты нарочно испытываешь меня?
– Нет, Лючия.
Это сказал Альфред. Она не слышала, как он подошел. Что он вообще здесь делает? Ах да, дает уроки музыки кому-то на этой вилле.
Найтли брезгливо поморщился:
– Беккер прав, он никогда не заблуждался на мой счет. Ты скрасила мое пребывание в Милане, дорогая, но ты не можешь упрекнуть меня в том, что я не был щедр с тобой.
Впервые Лючия с ужасом ощутила себя порочной, продажной, падшей.
– Ты сделал меня содержанкой, – выдохнула она. – Загубил мою душу.
Найтли пожал плечами:
– Я лишь раскрыл твою сущность. На моем месте мог оказаться кто угодно.
Плотно сжатые губы Альфреда побелели. Он молниеносно шагнул вперед и замахнулся тростью. Найтли среагировал так, словно всю жизнь занимался фехтованием. Отразив удар своей тростью, он отступил назад. Альфред сделал новый выпад:
– Она любит тебя, мерзавец! Извинись за свои слова!
Лючия прислонилась спиной к стволу кипариса. Всё это было уже слишком… В какой-то момент импровизированное оружие Альфреда треснуло и переломилось, набалдашник трости Найтли соскользнул и ударил его в висок. Сначала Лючия не поняла, что произошло. Почему Альфред не встает? Почему его противник вдруг стал белее мраморной статуи?
Из дома к ним спешили друзья Калверта.
– Альфредо, – прошептала Лючия, силясь подойти, вот только ноги ее не слушались. Тело стало как будто чужим.
Три или четыре человека обступили журналиста. Их очертания размывались, голоса доносились словно из глубин океана.
– Мы всё видели.
– Он напал на вас, Найтли. Вы защищались. Это несчастный случай.
– Вас никто не обвинит. Но вам лучше поскорее уехать.
Лючия на коленях подползла к Альфреду, ощупала его лицо. Пальцы запутались в волосах, слипшихся от крови. У нее перехватило дыхание. Она согнулась пополам, как от удара в живот, но крик боли так и не вырвался наружу. Она хрипела и задыхалась, вцепившись в рубашку на груди Альфреда, и ничего, ничего уже нельзя было изменить…
Несколько часов Лючия просидела на полу возле кровати, глядя на металлическую коробочку, лежащую на покрывале. В такой позе ее и нашла Камилла.
– Что с вами, синьорина? – встревожилась горничная.
– Всё хорошо, – безжизненным голосом отозвалась Лючия. – Помоги мне переодеться к ужину. Я надену платье из черного крепа.
Пока Камилла возилась у гардероба, хозяйка встала и убрала коробочку в верхний ящик комода.
Кэтрин Найтли вошла в Салон Муз в атласном платье апельсинового цвета, которое даже при неглубоком вырезе казалось вопиюще бесстыдным, учитывая недавние трагические события в семье девушки. Несколько секунд владелец отеля и его гости, уже сидевшие за столом, молча смотрели на нее. Наконец Лючия взяла вилку и произнесла нарочито равнодушным тоном:
– Разве в Англии не принято, чтобы сестра соблюдала траур по брату?
Шабо незаметно кивнул Бичему, и тот начал раскладывать по тарелкам говядину, тушенную по-бургундски в винном соусе с грибами и луком.
– Я надела это платье в память о Калверте, – ответила Кэтрин, усаживаясь за стол. На нее по-прежнему смотрели с недоумением. – Разве вы не видите? Это «последний вздох жако». Не правда ли, оригинальное название для цвета?
– Жако – это ведь говорящий попугай? – на всякий случай уточнил Дмитрий Гончаров.
Ответом его не удостоили.
– Я читала, что перед смертью желтые глаза жако приобретают оранжевый оттенок. Вот такой, – Кэтрин провела маленькой ручкой по атласной ткани на груди. – Мой наряд отражает мою скорбь.
Американец усмехнулся:
– Жаль, что королева Виктория не знала этой истории, когда ввела моду на траур после смерти принца Альберта.
Лючия одарила его взглядом, полным отвращения, и залпом осушила бокал вина.
– А вы, однако, сноб, Холлуорд, – сказала Кэтрин и принялась за свой бёф бургиньон.
Шабо снова наполнил бокал Лючии. Гончаров с мрачным видом смотрел в тарелку. Ни художник, ни певица не произнесли больше ни слова до конца ужина, а хозяин только и успевал подливать им вина.
Лючия мысленно оплакивала свою жизнь, покатившуюся под откос после смерти Альфреда. Он не только платил квартирной хозяйке и горничной, но и, как оказалось, материально поддерживал старика Морелли. Отец скрывал от Лючии, что один из его бывших помощников женился и открыл собственную аптеку на соседней улице. Из-за появления более молодого и предприимчивого конкурента Карло оказался на грани банкротства и лишь благодаря Альфреду кое-как сводил концы с концами. Именно тогда Лючия осознала все чудовищные последствия своей любовной связи. Она погубила свою репутацию, погубила свое будущее, в котором уже не могла надеяться на удачное замужество, наконец, погубила человека, от которого зависело благополучие ее семьи… Несколько нервных срывов последовали один за другим, а потом у нее пропал голос. Певице посоветовали на время оставить театр, чтобы восстановить здоровье. Но не прошло и года, как Лючия Морелли уже снова блистала на сцене Ла Скала и на вечеринках миланской знати, куда она приезжала в карете Гвардичелли…
Трудно сказать, какое впечатление произвел на Гончарова своеобразный траур Кэтрин – расстроил или скорее поразил, однако художник явно вознамерился забыться. Он выпил за ужином не меньше, чем Лючия. Они встали из-за стола последними и обменялись взглядами, в которых одновременно промелькнуло нечто, похожее на страх остаться в эту ночь наедине со своими призраками. Не заходя к себе, Лючия последовала за Дмитрием. Он поколебался секунду или две, а потом молча распахнул перед ней дверь.
Пока Гончаров возился с крючками на ее платье, ноябрьский ветер швырнул в окно лист платана, каким-то чудом занесенный с набережной на задний двор отеля. Несколько мучительных мгновений лист трепыхался за стеклом, царапая его сухими краями, а потом исчез.
– Это не моя сущность, – беззвучно, одними губами произнесла Лючия, падая на кровать.
Дмитрий неумело целовал ее, дыша в лицо винными парами. Ей было всё равно, кого он пытается забыть. Она зажмурилась и снова увидела Альфреда: серые глаза, устремленные в небо, кровь на виске, вместе с которой, слабеющими толчками, жизнь покидала его тело, нелепо распростертое на садовой дорожке…
Гончаров уснул, прижимаясь к ней сзади, а Лючия долго лежала, глядя в одну точку. Калверт Найтли сделал это со мной. Сделал из меня ту, кем я стала.
Она проснулась
