улицы доносился аромат жареных каштанов – осенью в Париже их продавали повсюду. Китти снова почувствовала себя Эсмеральдой, хотя ее Феб, ее милый Фредерик, был давно уже вычеркнут из ее жизни.
Так получилось, что она видела Фредерика Рипли всего один раз – на осеннем балу в Уитли Холле. Боже, как же она волновалась в тот день! Перкинс впервые затянула ее в корсет, да так, что Китти едва могла дышать. В карете лорда Толбота она дрожала, словно в лихорадке, и пропустила мимо ушей все его наставления. Вначале она думала лишь о том, как бы не поскользнуться на сверкающем паркете. Но только вначале. Фредерик появился, когда румяная, смеющаяся Китти в белом сатиновом платье танцевала третий или четвертый танец, а все треволнения были забыты. Она наслаждалась моментом, опьяненная музыкой и шампанским, и даже не старалась запоминать имена и лица своих кавалеров. Затем Элайза подвела к ней Фредерика и всё в одночасье изменилось: зала исчезла, Китти стояла под сводами парижского собора Нотр-Дам, глядя на невообразимо красивого капитана в мундире пыльно-землистого оттенка. Он протянул ей руку, и она вложила в нее свою ладонь…
После кадрили сердце Китти билось так бешено, что она выскользнула на веранду перевести дух.
Место, где она столько раз пила чай с хозяйкой дома, теперь было не узнать: экзотические цветы превратили помещение в настоящую оранжерею. Разлапистые папоротники норовили ухватить краешек ее платья. Воздух, подогретый и увлажненный, наполнил легкие, и Китти, млея, прислонилась к решетке, увитой каким-то незнакомым ей растением. Она поняла, что любит Фредерика Рипли, как никогда еще никого не любила. И вдруг прямо перед ней возник лорд Толбот.
– Позвольте взглянуть на вашу бальную карточку, мисс Кэтрин. Я обязан следить, чтобы она не пустовала.
– О нет, не беспокойтесь, сэр Джордж. Просто в зале очень душно, и я…
– Быть может, вам следует ослабить шнуровку? – зашептал старый лорд, обхватив Китти руками. Она не успела опомниться, как он обслюнявил ее губы, прижав к себе и стиснув так сильно, что она едва не лишилась чувств. Китти была в смятении. Не зная, как ей следует реагировать, она вывернулась из объятий старичка и бросилась обратно в зал, где гости как ни в чем не бывало танцевали польку.
Девушка вернулась на свое место, выискивая глазами Фредерика. В этот момент как раз подали пирожки с изюмом, и она машинально взяла два, думая о том, не оскорбила ли она сэра Джорджа. Что, если он сейчас вернется и велит вышвырнуть ее вон?
– Мисс Найтли!
Китти вздрогнула и обернулась. Фредерик, улыбаясь, приглашал ее на следующий танец.
– Я всегда думала, что у гвардейцев красные мундиры.
– Мой полк воевал в Индии, я тогда еще не служил, но с тех пор мы носим форму цвета хаки или грязи, если угодно. Красные мундиры слишком приметны, особенно на поле боя.
– А вы бывали в бою?
– Пока не довелось, однако я намерен просить о переводе в Судан под командование генерал-майора Китченера – подавлять восстание махдистов 11.
– Ух ты, – пролепетала Китти, трепетно касаясь обшлага мундира, цвет которого придумали для того, чтобы защитить ее Феба от вражеской пули.
В бальной карточке Кэтрин теперь повторялось единственное имя – «Рипли». По счастью, танцевать более четырех танцев за вечер с одним кавалером уже не считалось столь неприличным, как во времена юности ее родителей. После бала капитан изъявил желание проводить ее, и, заручившись неохотным согласием лорда Толбота, молодые люди пошли пешком.
С моря дул ветер, небо затянули тучи. Плащ Фредерика был наброшен на плечи Китти поверх накидки с меховой подкладкой. Он молчал, а она всё говорила и говорила – о любимых книгах, о вечно недовольной мисс Смит, о Генрихе VIII, сбежавшем от чумы в Лондоне в Эшдаунский лес… Прекрасный Феб не проронил ни слова, лишь поцеловал ее руку на прощание.
А потом она ему писала, передавала записки Элайзе, которая отправляла их в Шотландию. Подруга говорила, что Фредерик ею очарован и каждую ночь орошает ее письма слезами, но – увы! – в сочинении любовных посланий смыслит гораздо меньше, чем в военном деле. Его ответы были краткими и лишенными фантазии, что, впрочем, не мешало Китти перечитывать их каждый вечер перед сном.
Как-то в середине января девушки сидели у камина в гостиной Уитли Холла, и Элайза вдруг сказала, что Фредерик больше не может жить без Китти.
– Он написал мне, что хочет оставить службу и жениться на тебе. Но боится, что ты ему откажешь.
– Глупый! – воскликнула Китти. – Как я могу отказать! Он же капитан, как Феб де Шатопер. Это судьба! Но… я должна сообщить Калверту.
Элайза нахмурилась:
– Что, если твой брат не одобрит этот брак? Ты еще совсем дитя.
– Но я люблю Фредерика! Я готова хоть завтра стать его женой. Вот только… – снова запнулась Китти, – я не знаю, что нужно делать.
– Венчаться можно в приходской церкви Роттингдина, – Элайза взяла ее руки в свои. – Пастор хорошо знает нашу семью и сэра Джорджа.
– А при чем здесь сэр Джордж?
Китти, никому не рассказавшая о поцелуе на веранде, внезапно испугалась, что мерзкий старичок, этот Клод Фролло, может всё разрушить.
– При том, дорогая, что он тоже женится. Он сделал мне предложение во время бала.
Невозможно! Кэтрин смотрела на подругу и не верила своим ушам.
– Неужто ты согласилась? Элайза, он же старый и… – она хотела сказать «противный», но вовремя прикусила язык. – Ты любишь его?
Мисс Рипли расхохоталась:
– Ах, Китти, ну кто говорит о любви? Это будет удачный брак: у него деньги, у меня красота. Чем не сюжет для романа? Чтобы избежать ненужной огласки, сэр Джордж купит в епархии две брачные лицензии. С этого момента считай, что ты помолвлена. Как же я рада, Китти, что мы сыграем наши свадьбы в один день! У меня появится сестра, о которой я всегда мечтала.
Она крепко обняла будущую родственницу, и обе расплакались.
Через неделю Китти получила записку от Фредерика: «В среду ровно в 12 буду ждать в церкви Св. Маргариты. Там я стану твоим навеки. Ф.»
Китти ужинала вдвоем с Шабо, потому что Калверт закрылся в номере и писал свою сенсационную статью, а Дмитрий и Бэзил уехали в оперу смотреть «Трубадура», в котором пела Лючия Морелли. Китти не понимала, как можно любить оперу, где действующие лица изъясняются пением, да к тому же на итальянском или французском. Другое дело – мелодраматические постановки в
