но оно так нравилось Китти, что она поначалу отказывалась называть своего поклонника как-то иначе. Альфонс блистал на сцене театра Гаррика. Китти сразу поняла, что ей нужен именно он, на меньшее она была не согласна.
Перкинс удалось завести знакомства в театральной среде и выяснить, что в те вечера, когда Альфонс не был занят в спектаклях, он обитал в барах на Лестер-сквер. Эта площадь имела незавидную репутацию центра ночных развлечений. Здесь гуляли, пили, общались люди самых разных сословий и национальностей. Между тремя театрами располагались итальянские рестораны и немецкие пивные, где собирались театралы и царила атмосфера непринужденного веселья. Китти стала планировать свои прогулки в обществе миссис Фэллоу таким образом, чтобы непременно пройти через Лестер-сквер. Пока утомившаяся компаньонка отдыхала на лавочке, Китти прохаживалась около памятника Шекспиру, надеясь рано или поздно столкнуться с Альфонсом и как-нибудь привлечь его внимание.
Их знакомство состоялось летом, пока Калверт был в Милане. Миссис Фэллоу надолго слегла, подхватив инфлюэнцу, и Китти впервые после отъезда из Брайтона получила абсолютную свободу передвижения. Днем она прогуливалась в Гайд-парке мимо целующихся на скамейках парочек, а по вечерам навещала мраморного Барда 12. Здесь никому не казалось странным или неприличным, что девушка ходит без сопровождения. Возможно, ее принимали за одну из бельгиек или немок, которые выдавали себя за парижанок. И, возможно, поэтому первые слова Альфонса, обращенные к ней, прозвучали на французском языке:
– Клянусь богом, мадемуазель, ваше лицо мне кажется знакомым. Где я мог вас видеть?
Китти бросило в жар. Она лишь приблизительно уловила смысл и, когда актер повторил свой вопрос по-английски, взволнованно пролепетала:
– Наверное, в театре.
Альфонс прищурился. От него веяло спокойной уверенностью и жизненным опытом тех, кого он воплощал на сцене. Китти так и не узнала, почему из всех мнимых парижанок он выбрал именно ее. Она ждала чуда, и чудо свершилось. Вот так просто. Они зашли в кафе, он стал рассказывать о себе и за один вечер наговорил больше, чем Фредерик Рипли написал за месяц. Отец Альфонса преподавал в Оксфорде, мать рано умерла. Своей начитанностью и знанием французского он был обязан школе и страху перед «колпаком тупицы» – унизительным наказанием для отстающих учеников. Там же в школе он научился притворяться тем, кем его хотели видеть учителя. После смерти отца, оставшись без средств к существованию, юноша подался в Лондон и начал зарабатывать на жизнь своим единственным талантом – перевоплощением в других людей.
Сначала он попал в Друри-Лейн и, так как дело было зимой, играл незамысловатые роли в пантомимах и феериях. Летом в Королевском театре шли оперы и драмы. Молодой человек получил первую серьезную роль, а за ней – приглашение в театр Гаррика, где ставились комедии, мелодрамы и классический репертуар. Тогда-то и появился на свет Альфонс де Руж. Китти была поражена, узнав, что он никогда не мечтал о славе. Поступив на сцену семнадцатилетним, он в течение десяти лет просто делал свою работу, потому что не умел жить по-другому. Тот, кто представлялся Китти чуть ли не богом, оказался обычным человеком. И всего за несколько часов у нее возникло ощущение, будто они знакомы всю жизнь.
Альфонс проводил ее до Маунт-стирт, окинул взглядом кирпичный особняк и небрежно поинтересовался:
– Значит, вот где живет твоя госпожа? Я сразу так и подумал, что ты служишь в богатом доме.
Китти рассмеялась и поправила кокетливую сеточку-вуаль.
– Это дом моего брата.
Настойчивый стук в дверь разозлил Кэтрин. Кто смеет будить ее, коль скоро она не желает спускаться к завтраку? Разве нельзя подать его позже прямо в номер? Она бы, конечно, и сама давно встала, если бы хорошенько выспалась. Вот только Калверт вздумал откупоривать шампанское в два часа ночи, и проклятый хлопок пробки прогнал сон, который потом долго не возвращался. Ворочаясь в постели, Китти даже подумывала заявиться к брату на праздник, но, представив, с каким лицом он выставит ее за дверь, решила, что не доставит ему такого удовольствия. И вот теперь – проклятый стук. В конце концов выбравшись из-под одеяла, Китти накинула шаль и поплелась к двери. Если это Том, я убью его.
– Мадемуазель, – на пороге стоял хозяин отеля, – простите, но, боюсь, у меня плохие новости. Пожалуйста, присядьте.
– В чем дело? – Китти поежилась и опустилась на диван в гостиной. Если ее раскрыли, почему сообщить об этом явился именно Шабо?
– Ваш брат…
– Да?
– Он умер.
Китти смотрела на Шабо снизу вверх, прокручивая в голове его слова. Умер. Мой брат умер. Это не может быть правдой. Она услышала собственный чуть осипший голос:
– Кажется, Калверт не жаловался на здоровье.
– Его застрелили, мадемуазель. Мне очень жаль.
«Едва ли», – подумала Китти. Разве что старик сожалел, что убийство произошло в его отеле. Он заверил ее, что она может располагать им целиком и полностью, но при этом упорно отводил глаза.
– Подать вам какао в номер?
– Нет. Я спущусь в салон через двадцать минут. Пусть ко мне зайдет моя горничная.
Шабо с поклоном удалился, а Кэтрин еще какое-то время пребывала в том безмятежном состоянии, в котором всё происходящее кажется сном. Пока Перкинс помогала ей одеваться, она пыталась представить себе, что Калверта больше нет, и не могла. Настоящее осознание пришло даже не во время визита полицейского комиссара, а позже, днем, когда она снова поднялась к себе. Неужели всё действительно сложилось так удачно? Какой-то портье, польстившийся на нелепую картину, сделал ее свободной!
В тот же день Кэтрин велела лакею Калверта собрать чемоданы ее брата, отвезти их в Лондон и ждать дальнейших распоряжений в особняке на Маунт-стрит. Она ощутила мстительное удовольствие, командуя слугой брата так же, как Калверт в свое время приказывал Перкинс укладывать вещи «малышки Кэт». Он никогда не считался с ее желаниями.
Сразу после ужина она поднялась в номер и стала ждать Тома. Им так и не удалось побыть наедине с тех пор, как Шабо объявил о смерти Калверта. Китти не знала, что делать дальше, ей нужны были инструкции. Том появился около полуночи – словно нарочно медлил, чтобы она вся извелась.
– Примите мои соболезнования, мисс.
Бичем ухмылялся. Китти стерла его ухмылку долгим поцелуем, потом заперла дверь и увлекла за собой в спальню.
– Серьезно? А если я понадоблюсь старику?
– Тебе не всё равно? Мы скоро уедем отсюда, – она повернулась спиной, чтобы Том развязал шнуровку. – Мне надоела твоя жесткая кровать.
Высвободив ее из платья, Том не спеша снял ливрею и брюки
