Я невольно подумал о том, что она смогла бы соперничать красотою с графиней Ольгой.
– Позвольте представить вам моего двоюродного брата, – обратилась Божена к Данилиной. – Кольцов Яков Андреевич. Прошу любить и жаловать!
Я молча поклонился в ответ.
– Княгиня Елизавета Данилина, – отрекомендовала ее Зизевская.
* * *
Сегодня все салонные разговоры протекали в диванной, куда моя милая Божена созвала всех своих гостей. Здесь не было трубок с янтарными или бисерными чубуками. В диванной Божены Феликсовны Зизевской все приглашенные курили персидский кальян, где к запаху табака примешивался аромат гашиша, восточных пряностей, пачули и зеленого яблока. Нижний конец трубки со всем ее содержимым был опущен в изящный стеклянный сосуд с водой, а другая трубка находилась над водной поверхностью. Считалось, что вдыхаемый дым проходил через воду и потому был очищенным. Курили кальян по очереди, будто бы трубку мира. Прислуживали нам черноокие, молчаливые девушки в восточных одеяниях, с лицами, наполовину прикрытыми шелковыми платками.
– Ну, Яков Андреевич, не ты один до экзотики падок? – шепнула мне на ухо Божена Феликсовна, возлежа в приятном розовом полумраке на низком персидском диванчике.
– Милая Божена, – в ответ отозвался я, одурманенный ароматами до головокружения, – вы всегда и во всем превосходили меня!
– Льстец, – лениво улыбнулась Божена, бросив на меня взгляд, затуманенный поволокой.
Нежный шелест шелка в диванной перемежался с резким диссонансом разноречивых мужских голосов. Женщины дремали в окружении своих спутников. Хотя, иногда какая-нибудь дама из общества заговаривала, и ее речь подхватывали сразу несколько женщин.
Меня охватило какое-то сладостное чувство покоя и неги. Когда, наконец, волна опьянения схлынула, я различил четкий голос, упомянувший имя графа Нессельроде – русского министра иностранных дел, что сразу привело меня в чувство. Я присел на канапе, стараясь прислушаться как можно внимательнее. Как-никак Нессельроде негласно возглавлял в России «австрийскую партию»…
Господин в черном фраке с круглыми пуговицами с большим апломбом рассуждал о необходимости защитить русские интересы от министра, безгранично преданного союзной Австрии.
– Конечно, австрийские войска навели порядок в Неаполе, но…
– Вы хотите сказать, что Аракчеев лучше сумеет защитить интересы России? – усмехнулся человек в военном мундире. – Мне кажется, что его закулисные игры не приведут ни к чему хорошему. К тому же его влияние на Государя Александра все возрастает… Слышали, как его Вигель назвал? Бульдогом! Bon mot! «Бульдог, всегда готовый загрызть царских недругов!»
– Что же в преданности плохого? – возразил ему человек в черном фраке. – Вы, Эраст Андреевич, рассуждаете странным образом. Был бы Аракчеев бульдогом, разве он такие разговоры дозволил?
– И тем не менее, я готов поспорить, что он любым средством воспользуется, лишь бы только Нессельроде свалить, – усмехнулся молодой офицер, которому адское содержимое кальяна слишком развязало язык. – Вы слыхали о «русской партии»? В чем ее смысл и цель? В том, чтобы свалить Нессельроде! – упорствовал он. – А где документы какие, бумаги? Нет их ни в одном из бюваров! Тю-тю! Все мраком тайны покрыто! Слухи одни!
– То-то и оно, что слухи, – отозвался в ответ важный господин. – А вы верите бабьим сплетням! Нехорошо! – Он погрозил офицеру указательным пальцем.
Я невольно задумался, а что если за похищением письма к Веллингтону стоит не кто иной как Аракчеев? Фигура несомненно влиятельная! Кто-то же отозвал незнакомца в маске из Франции! Да и не мог Алексей Андреевич желать зла российскому Императору. Он и впрямь ему предан словно собака! А если это – интриги, направленные против министра, имеющие целью его убрать? Закулисные игры?! Всплывет царская бумага в какой-нибудь министерской папке… Что тогда? Вот вам и доказательство, что Нессельроде предал своего Императора, хотел важное компрометирующее послание в руки канцлера австрийского передать! И разве же кто не поверит? Все ведь в Санкт-Петербурге только и говорят, что о его безграничной преданности австрийцам!
Я нашел глазами княгиню Лизу. Она тоже очень внимательно прислушивалась к заинтересовавшему меня разговору. У меня уже практически не оставалось сомнений, что ей что-то известно.
Наконец, персидская трубка попала в рот к офицеру, и занимавший меня разговор прекратился. Но в этот самый момент я обратил внимание, что Елизавета Артемьевна вышла из комнаты, и мне пришлось поспешить следом за ней, потому как я вознамерился задать ей несколько невинных вопросов прежде, чем она покинет салонный раут Божены Феликсовны Зизевской. Я подозревал, что более подходящего случая мне не представится.
– Елизавета Артемьевна! – окликнул я ее в коридоре.
Княгиня Данилина обернулась и бросила на меня недоуменный взгляд. Мне даже показалось, что с первого взгляда Лиза меня не узнала.
– Кольцов, – вновь отрекомендовался я.
– Ах, да, – припомнила Елизавета Артемьевна, – Яков Андреевич! Вы что-то хотите от меня?
– Только перемолвиться парой фраз, – вежливо отозвался я. – Присаживайтесь.
Лиза присела на низенький пуфик.
– Я не понимаю, – тихо проговорила она. – Мы ведь с вами почти не знакомы! Не так ли? О чем вы хотите со мной переговорить?
Прекрасное лицо княгини Данилиной отражалось во всех зеркалах. Ее сережки и перламутровое колье искрились в свете сотни свечей в канделябрах.
– О вашей подруге, – начал я вкрадчиво, – о графине Ольге Александровой, погибшей недавно в Кале при невыясненных обстоятельствах…
Елизавета Артемьевна вспыхнула, ее лицо из мраморно-белого стало пунцовым. Она ошеломленно смотрела на меня огромными испуганными глазами и слова вымолвить не могла.
На помощь ей вовремя подоспела Божена. И как она только успевала следить за гостями, сама одурманенная табаком и гашишом?!
– Княгиня еще не оправилась после смерти подруги, – прошипела она. – Лимонаду! – скомандовала Божена лакею в обычном, европейском дезабилье.
Вечер Зизевской в восточном стиле заканчивался.
– О, Елизавета Артемьевна, как я вас понимаю, – проговорил я сочувственно. – Но и вы поймите меня! Я открою вам одну тайну…
– Какую? – Лиза обрела, наконец, дар речи.
– Мне поручено выяснить обстоятельства смерти вашей подруги!
– Разве вы полицейский? – Княгиня Данилина нервно теребила свое жемчужное ожерелье. – И вообще, какое вам дело до всего этого?! С чего вы взяли, что я буду вам помогать?!
– Елизавета Артемьевна, – вступилась за меня кузина, – Якову можно доверять! К тому же сама Нарышкина…
– Я слышала, милая Божена Феликсовна, что вы в ссоре с Марьей Антоновной, – ядовито заявила Данилина. – Откуда вам знать, что думает обо всем этом первая фрейлина в государстве? Вы склонны верить своему брату, но…
– Недавно я предпринял вояж в Кале, и Дарья Михайловна уверяла меня, что именно вы проводили на корабль покойную Ольгу, – я блефовал: родственница графини ничего не знала наверняка. – Вы не могли не знать: зачем она едет во Францию?! Вы не могли не знать о ее загадочном похитителе!
– Да, – сдалась, наконец, княгиня, – я провожала ее на фрегат! Но больше мне ни о чем не известно! Знаю только одно: Ольгу никто не похищал и ни к чему не принуждал!
– Ну, неужели вы не знаете имени ее таинственного поклонника?! Позвольте вам не поверить, – развел я руками.
– Поклонников у нее была тьма! – в ответ пожала плечами Елизавета Артемьевна. – При ее-то красоте и уме… А уж кому она сама отдавала предпочтение, одному богу известно! Ольга никогда не была особенно откровенной.
– Она увлекалась живописью… Вы тоже? – У меня в памяти неожиданно всплыл вырванный листок из альбома.
– А какое это имеет отношение к делу? – изумилась княгиня, покраснев еще больше.
– В общем-то, никакого, – произнес я задумчиво. – Вы с ней позировали какому-нибудь художнику?
– О! – усмехнулась Божена, – Елизавета Артемьевна любит бывать в художественном салоне на Мойке у портретиста Войчевского! У него всегда так интересно! Я ему тоже как-то позировала…
Мне невольно вспомнились слова Филиппа о том, что он оставил раненого незнакомца у Певческого моста. Значит, человек с фрегата «Стрела» тоже мог бывать в том салоне…
– Этот художник держит салон у Певческого моста? – поинтересовался я.
Мне казалось, что я близок к разгадке. Оставалось только найти человека, который ранил меня. Я не сомневался, что письмо у него, и что в скором времени с легкой руки Алексея Андреевича Аракчеева оно окажется в министерстве, о чем своевременно донесут Императору… Так же я не сомневался и в том, что именно этот человек был любовником Ольги. По его поручению она выкрала письмо у меня, а потом, возможно, не захотела, по какой-то причине, отдать его соблазнителю, вследствие чего он и выбросил ее из окна.
