Особый интерес Дафны и Артура вызвал самодвижущийся тротуар. Напрасно Эфросинья предлагала им посетить другие аттракционы – они яростно протестовали, и ей не оставалось ничего другого, кроме как уступить, к ужасу Мели.
Они вышли на «улицу Будущего», направились к станции «Дом Инвалидов» и, оплатив билетеру единый тариф в размере пятидесяти сантимов, объехали Выставку по кругу протяженностью свыше трех километров.
– Несущая конструкция виадука, по которому мы движемся, располагается в семи метрах над землей! – важно надувшись, сказала Эфросинья. – Я уже была здесь с Мишлин Баллю.
– Лишь бы эта штуковина не рухнула, – заныла Мели, осеняя себя крестом.
– Нужно идти в ногу со временем, дочь моя. Если бы в те времена, когда я толкала перед собой тележку с овощами и фруктами, были подобные тротуары, у меня на ногах сейчас бы не было варикоза!
– Я предпочла бы воспользоваться не такой быстрой полосой, – робко возразила Мели, хватаясь свободной рукой за вертикальный прут с круглым набалдашником, позволяющий пассажирам сохранять равновесие.
– Какая же вы недалекая! Эта полоса вдвое у́же и движется в два раза медленнее, всего четыре километра в час вместо восьми. А нам нужна скорость, да, дети? Таким образом, чтобы вернуться в отправной пункт, нам понадобится каких-то полчаса!
– Бедное мое сердце, оно выпрыгивает из груди, и я уверена, что оно просто не выдержит! – скулила Мели, отчаиваясь все больше и больше.
– Если у вас морская болезнь, сойдите с этой змеи, кусающей себя за хвост, и воспользуйтесь железной дорогой Дековиль, которая следует тем же маршрутом, только в обратном направлении. Но предупреждаю вас: это даже хуже, чем американские горки – то в воздухе, то на земле, то под землей, – уточнила Эфросинья, демонстрируя мнимое сочувствие.
Они двигались по направлению против часовой стрелки. Пассажиров было много – дамы с раскрытыми зонтиками, господа в канотье, ребятишки в матросских костюмчиках. Многие стояли неподвижно, чтобы насладиться пейзажем, смельчаки то и дело перепрыгивали с одной ленты на другую.
– Ну что, дети, нравится? Хватайтесь за мою юбку, затеянное нами предприятие небезопасно, мы движемся по дощатому настилу, установленному на балках, так что нужно соблюдать осторожность.
– Бабушка, а как эта штука едет? – спросила Дафна.
– На колесиках, с помощью электричества. Мели, с вами все в порядке? Не расколотите бутылки в корзинке. Дети, взгляните, это павильон Соединенных Штатов, а это – Боснии и Герцеговины. Мели! Зачем вы затаили дыхание? Так и задохнуться недолго! Это Норвегия, за ней Испания! – менторским тоном объявляла Эфросинья.
– Бабушка, а что это за сосновая шишка с чешуйками?
– Швеция. Артур, вытащи из уха перо! Ты что, забыл свой клетчатый платок?
– Бабушка, а зачем здесь эти флаги?
– Они служат чем-то вроде магазинных вывесок.
Мели не знала, какому святому возносить молитвы. Пребывая на грани обморока, она время от времени выпускала из рук прут и хваталась за грудь.
– Кто боится промокнуть, никогда не поймает форель, – хлестко заметила Эфросинья, одаривая ее желчной улыбкой. – Вы что, боитесь подхватить насморк? Или опасаетесь, что на такой скорости ветер сорвет с вас одежду?
Будто в подтверждение ее слов, порыв ветра подхватил юбки молодой девушки, которая успела прижать их лишь в самый последний момент.
На авеню Бурдонне, где от самодвижущегося тротуара отходила ветка в сторону Марсова поля, открывался вид на жилые кварталы. Какая-то матрона на втором этаже показала им язык и с шумом захлопнула окно.
– А ведь эта особа права! Я никогда не потерпела бы подобного дефиле у себя под окнами! – заверила Эфросинья. – Мели, что вы там замешкались?
– А что случилось с этой дамой? – Дафна вытянула указательный пальчик в сторону согнувшейся пополам женщины, вокруг которой уже стала собираться толпа.
– Перенесите ее на ленту средней скорости, она вот-вот произведет на свет ребенка! – вопила какая-то мещанка.
Какой-то господин, вооружившись зонтиком, принялся разгонять любопытных. Через брешь, которую ему удалось пробить, Эфросинья увидела лежавшую на тротуаре женщину.
– Ребенка? – переспросила Дафна, округлив глаза.
– Должно быть, ее клюнул своим огромным клювом аист, ведь мы движемся с огромной скоростью.
Ленты самодвижущегося тротуара остановились. Эфросинья, силы которой утроились, схватила детей в охапку и двинулась вперед, сметая все на своем пути.
– Хочу аиста! – орала Дафна. – И перо, это перо аиста!
– Какие перья? Вон небо заволокло черными тучами, так что даже не мечтай!
– Мадам, мадам, подождите! – завопила Мели.
Она отцепилась от своего прута и побежала за Эфросиньей к воротам Рапп.
– Мадам Эфросинья, отдайте мне малыша!
Они потащили детей, возмущенных тем, что им не достался аист, во Дворец тканей, ниток и одежды. Перед витриной с корсетами Мели резко остановилась. Колени ее подгибались, она поставила Артура на землю.
– Меня тошнит, – прошептала она.
– Так вам и надо! – дала ей суровый отпор Эфросинья. – У вас сегодня завтрак пригорел! Вы что, мужа через лейку кормили? От чего он умер? От несварения желудка?
Мели залилась слезами.
– Я… я… не замужем, – призналась она, всхлипывая.
– Я думала, вы вдова!
– Это все из-за аиста? – поинтересовалась Дафна, которую попросили вместе с Артуром полюбоваться витринами.
– Нет… в моем возрасте для хозяев приличнее быть вдовой, чем старой девой, – хлюпала носом Мели. – Я не знала куда деваться, в Коррезе у меня есть сестра, она кормилица, но у нее больной муж и забот без меня хватает. В Париже я одна, совершенно одна!
– Да будет вам, у вас есть друзья. Господин Кэндзи и мадам Джина относятся к вам очень тепло, да я и сама, по правде говоря, вас люблю!
В знак признательности Мели сквозь слезы улыбнулась.
– Бабушка, смотри, Артур вновь взялся за свое! – вскричала Дафна, расплющившая носик о стекло лотка, на котором всеми цветами радуги переливались птичьи перья, показывая пальчиком на брата. – Вот беда, он поранит ухо.
Эфросинья бросилась к Артуру и вырвала из его ручки длинное красное перо, которое он засунул себе в слуховой канал.
– Бабушка, у него тоже будет отит, как у меня? – спросила Дафна.
– Но где наш мальчишка подобрал эту грязь?
Артур расплакался – не столько от боли, сколько от криков бабушки.
– Он ни в чем не виноват. Перо было у папы в кармане, мы играли в апачей, а потом решили сохранить его для моего медвежонка Клодена. Это же перо красного аиста.
– Ну теперь Жозеф у меня получит. Господи, нельзя же быть таким невнимательным, он что, хочет, чтобы этот постреленок оглох? Ах, как же он тяжек, этот мой крест.
– Да-да, – слащавым тоном подлила масла в огонь Мели, обрадовавшись, что теперь у нее есть союзник.
«Цок-цок», – щелкали по мостовой копыта лошадей, запряженных в фиакр, кативший по улице Гранж-Бательер. Ливень барабанил по зонтам горожан и стекал ручьями по котелку Жозефа, которому не терпелось как можно быстрее оказаться в редакции «Паспарту». Когда он вошел внутрь, ему показалось, что интерьер окрашен в серые, чернильные и бумажно-белые тона. Люди, как истинные муравьи, сновали взад-вперед, не обращая на Жозефа, к его облегчению, ни малейшего внимания. Поэтому он, никем не замеченный, спустился на первый подземный этаж, где располагалось хранилище, и подошел к сонному служащему, тут же показавшему ему зал, в котором хранились запасные экземпляры иностранных газет.
«Должно быть, я выгляжу как репортер», – с гордостью заключил молодой человек.
Пиньо прошел вдоль столов, на которых была свалена пресса европейских государств: Berliner Zeitung, Hlas Navoola, Corriere della Sera, De Telegraaf, Diário de Notícias, Dagens Nyheter[85]. Когда же он увидел кипу «Таймс», сердце его забилось быстрее. Он заставил себя степенно открыть подшивку за прошедший год, сосредоточился на весенних номерах и с деланным равнодушием стал их листать. В двух из них, датированных 14-м и 15-м мая, на третьей полосе упоминались Энтони Форестер и корабль «Эсмеральда». Жозеф свернул газеты трубочкой, засунул их под пиджак и смылся, как последний воришка. Он обзывал себя идиотом, но разве Рено Клюзель не предлагал «взять» их, эти номера?
На улице Друо Жозеф толкнул перед собой вращающуюся дверь небольшого ресторанчика, которому выставленные лотки с мясом придавали сходство с мясной лавкой. Его одежда тут же пропиталась стойким запахом сыра и пережаренной баранины. Молодому человеку удалось заполучить заляпанный пятнами и уставленный грязными тарелками круглый столик на одной ножке. Взмахнув тряпкой, юная девушка в желтой униформе с номерком протерла мрамор и сложила посуду на поднос. Жозеф изучил меню и выбрал комплексный обед за три франка – мидии с луковым соусом, рагу из молодого индюка, котлеты с кресс-салатом, бри, груша и бокал шабли. Жаркий, влажный воздух напоминал собой атмосферу джунглей, где клиентов за горло брали кофейные испарения.
